К. У. Гортнер - Клятва королевы
Увидев мою мать среди поблекшего великолепия покоев, которые та теперь отказывалась покидать, Хуана замкнулась в себе. Одетая в старомодное платье тех недолгих времен, когда она была королевой, и столь исхудавшая, что запястья ее торчали из поношенных рукавов, словно кости, мать долго смотрела на маленькую Хуану, а потом поманила ее скрюченным пальцем. Та не сдвинулась с места, вцепившись в мою юбку, хотя я и пыталась подтолкнуть ее, чтобы она подошла и поцеловала бабушку.
— Tan desgraciada, — прошептала мать. — Такая красивая — и такая несчастная, как и я.
Хуана испуганно приоткрыла рот: даже в ее возрасте была понятна суть сказанного, похожего на зловещее пророчество.
— Мама, прошу тебя, — нахмурилась я. — Не надо такого говорить. Она всего лишь ребенок.
— Я тоже когда-то была ребенком. — Взгляд водянистых глаз матери стал отстраненным. — И ты. Юность не дает защиты; жизнь в итоге оставляет шрамы на всех нас.
После этого я не позволяла Хуане видеться с бабушкой. В Аревало я пробыла достаточно долго, навела порядок в хозяйстве. Старая донья Клара почти ослепла и страдала подагрой, так что я наняла новую экономку для ухода за матерью. А затем собрала вещи, забрала Хуану и вернулась во дворец, готовая сразиться с кортесами за финансирование новой кампании против мавров, обратиться к сеньорам с призывом предоставить солдат для войска, написать письма в Германию и Италию с просьбой продать крупную партию пороха и орудий по сниженной цене и встретиться с моим казначеем, равви Сеньеором, чтобы договориться о ссуде под низкий процент через его ростовщиков, на случай если не хватит выделенных кортесами средств. По традиции после Аревало мне хотелось действовать, и как можно скорее.
В Сеговии ко мне пришел мой духовник, брат Талавера.
— Это прислал Торквемада, — сказал он, кладя пергамент на заваленный бумагами стол. — Он слышал, что вы хотите получить денег у еврейских ростовщиков, и теперь вне себя от ярости, заявляет, что, пока он борется за очищение Церкви и Божье благословение вашего Крестового похода против неверных, вы не замечаете дьявола, таящегося среди нас.
Я взяла письмо, исписанное знакомым плотным почерком Торквемады, и, вздохнув, отложила его в сторону. У меня болела голова, и, чтобы продраться сквозь его жалобы, требовалось возбуждающее снадобье. Лучше было просто их выслушать.
— Что еще? Наш главный инквизитор никогда не высказывает возражений, не предложив своего решения.
Худое белобородое лицо Талаверы расплылось в улыбке. В отличие от Торквемады, он воплощал невозмутимое спокойствие; я доверяла ему и знала, что на него можно положиться.
— Боюсь, все то же самое. Настаивает, что пока евреи на свободе, их влияние препятствует любым попыткам искоренить ересь среди обращенных. Говорит, что закрывать на это глаза мы больше не можем, и требует издания указа: либо евреи принимают нашу веру, либо их изгоняют под страхом смерти.
— Это все? — бесстрастно спросила я. — Что-нибудь еще?
Талавера вздохнул:
— Он утверждает, что прецедент уже есть. Англия и Франция изгнали евреев столетия назад. Мало кто из христианских стран их терпит.
— И он предлагает мне поступить так сейчас, во время Крестового похода? — Я глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться. — Он берет на себя непосильную задачу. Можете так ему и сообщить. Как я уже говорила, евреи всегда верно нам служили, у нас долгая история мирного сосуществования. Подобные решения не принимаются в спешке, и намерений таких у меня нет.
— Да, Majestad. — Талавера пошел к двери, остановился, обернулся и тихо сказал: — Рано или поздно наступит час расплаты. Он неизбежен, как бы мы о том ни сожалели.
Я замерла, встретившись с его мрачным взглядом.
— Но он еще не настал, — ответила я, хотя чувствовала, что мне не хватает уверенности. — А когда придет время, они смогут принять нашу веру. Да, они сбились с пути истинного и не видят света Спасителя нашего, но достойны искупления. Будучи их королевой, я обязана их защищать, даже наставляя на путь к единственной истинной вере. Мне нужно время. Я не могу творить чудеса.
Он наклонил голову:
— Боюсь, чтобы спасти их всех, вам потребуется чудо.
С наступлением зимы мы воссоединились с Фернандо в монастыре Гвадалупе в Эстремадуре, где находилась наиболее почитаемая святыня Кастилии, черная Мадонна, изваянная святым Лукой. Здесь, среди тенистых галерей и мощенных разноцветным кирпичом двориков, на фоне скрытой туманом неровной горной цепи, мы стали жить одной семьей.
Большую часть свободного времени я проводила с Исабель. В двенадцать лет она быстро становилась стройной красавицей, чей безупречный цвет лица и светлые волосы придавали ей ангельскую внешность. Все молодые придворные дамы смотрели на нее с тайной завистью, чего она словно не замечала, ее не волновало даже собственное отражение в зеркале. Она предпочитала проводить время за учебой и совершенствоваться в португальском языке, готовясь к замужеству с наследником этой страны.
Когда она занималась вслух, Хуана то и дело подозрительно поглядывала на нее, а однажды выпалила:
— Тебе как будто не терпится уехать из Испании, — и недовольно наморщила носик.
— Моя девочка, — усмехнулся Фернандо. — Испанка до мозга костей.
Он подхватил Хуану на руки, та взвизгнула и стянула с него шляпу, обнажив почти облысевшую макушку. Я нахмурилась: он слишком к ней благоволил. Даже придумал ей прозвище Мадресита — «мамочка», так как она напоминала ему о покойной матери. Я не раз говорила ему, что она не должна считать, будто чем-то лучше других наших дочерей, ибо ей тоже придется однажды занять предназначенное место в мире, но Фернандо лишь щекотал подбородок дочери со словами:
— Моя Мадресита станет посланницей Испании, куда бы она ни отправилась, да?
— Да, папа! — радостно отвечала Хуана, что нисколько меня не радовало.
Фернандо мог настолько ее избаловать, что впоследствии она не сочла бы ни одного принца достойным женихом, способным сравниться с отцом.
Мы отпраздновали Рождество под серенады менестрелей, разрезая пироги, из которых вылетали стаи перепуганных воробьев, и украшая ясли резными деревянными фигурками. Легкий снежок создавал праздничное настроение, и даже мороз не был слишком жгучим. На Двенадцатую ночь мы отправились при свете свечей послушать полуночную мессу в собор Сеговии, где доминиканский хор святой Марии возносил хвалу Рождеству Христову. В окружении детей, рядом с мужем и Беатрис, моей подругой на всю жизнь, я преклонила колени для причастия, благодаря Господа за все, что Он мне дал.
Я не знала, что потребуется от меня взамен в ближайшем будущем.
Глава 29
Я проснулась посреди ночи. Хотя у нас, как и полагалось монархам, были раздельные покои, в тот вечер нам с Фернандо удалось поужинать вместе, после чего ему захотелось близости, что в последнее время случалось редко, учитывая нашу занятость. Потом он уснул в моих объятиях, положив голову мне на грудь, пока я поглаживала жесткие волосы на его голове. Среди них я заметила несколько седых волосинок, и меня охватила невыразимая нежность.
Несколько часов спустя меня разбудил настойчивый стук в дверь. Я отодвинула Фернандо в сторону, и он что-то проворчал, уткнувшись головой в подушку. Накинув халат, я поспешно подошла к двери. Хотя был март и морозы почти закончились, от камней алькасара исходила ночная прохлада, и, когда я приоткрывала дверь, меня била дрожь. Из коридора на меня смотрела Инес. Волосы ее были заплетены под ночным колпаком, она судорожно сжимала полы халата.
— Что случилось? — спросила я шепотом, чтобы не разбудить Фернандо. — Хуан? Он заболел?
— Нет-нет, с его высочеством все в порядке, он крепко спит. Прибыл маркиз де Кадис. Хочет вас видеть и говорит, что это срочно.
Меня охватила тревога.
— Кадис здесь? Но ведь он должен командовать наступлением в Андалусии по поручению Фернандо, пока тот не приедет сам.
Я взглянула на кровать. Фернандо не шевелился, погруженный в дрему. В последнее время он трудился неделями, разрабатывал новую военную стратегию и постоянно мотался в Арагон, чтобы выбить дополнительные деньги у своих кортесов. Мы были почти готовы; через несколько недель мне предстояло заняться обременительным переездом двора обратно на юг, а он должен был выехать вперед, встав во главе Крестового похода.
— Сейчас буду, — сказала я, проводя рукой по нечесаным волосам. — Иди, пока мы не разбудили короля.
Надев темное платье, я завязала волосы сеткой и набросила на плечи шерстяную накидку. Спускаясь по освещенной факелами холодной лестнице, я услышала мужские голоса. Я расправила плечи и вошла в зал, где увидела Чакона, брата Талаверу и нескольких важных придворных, окруживших маркиза де Кадиса.
