К. У. Гортнер - Клятва королевы
Обзор книги К. У. Гортнер - Клятва королевы
К. У. Гортнер
КЛЯТВА КОРОЛЕВЫ
Моей племяннице Исабель Гортнер и моей дорогой подруге Джудит Меркль Райли
Я пришла в эту страну и не намерена ее бросать, презрев свой долг, на радость врагам и на горе подданным.
Изабелла I КастильскаяПролог
1454
Никто не верил, что мне предначертано стать великой.
Я появилась на свет в кастильском городке Мадригал-де-лас-Альтас-Торрес. Меня — здоровую и на удивление спокойную инфанту, чей приход в мир сопровождался звоном колоколов и официальными поздравлениями, но отнюдь не фанфарами, — назвали в честь матери, Исабель Португальской. У отца, короля Хуана Второго, уже имелся наследник от первого брака, мой единокровный брат Энрике; а когда два года спустя родился мой брат Альфонсо, укрепив мужскую линию рода Трастамара, все сочли, что моя участь — сидеть за прялкой в монастыре или стать разменной монетой для Кастилии, выйдя замуж за иноземного принца.
Как это часто случается, Богу было угодно располагать иначе.
В моей памяти и поныне свеж день, в который все изменилось.
Мне не исполнилось и четырех лет, когда отец слег от лихорадки и уже несколько недель не покидал своих апартаментов в алькасаре[1] Вальядолида. Отца, сорокадевятилетнего короля, прозванного за его правление Эль-Инутиль — Бесполезный, — я знала мало. Помню лишь, как папа, высокий и худой, с грустными глазами и бледной улыбкой, однажды позвал меня в личные покои и подарил гребень, украшенный драгоценными камнями и финифтью в мавританском стиле. С меня не сводил пристального взгляда невысокий смуглый сеньор, который стоял позади отцовского трона, властно положив руку на его спинку.
Несколько месяцев спустя я случайно услышала от фрейлин матери, что того невысокого сеньора обезглавили и его смерть повергла отца в безутешную скорбь.
— Lo mato esa Loba Portuguesa,[2] — говорили дамы. — Португальская Волчица погубила кондестабля Луну за то, что он был фаворитом короля.
— Тихо! — вдруг прошипела одна из них. — Девочка все слышит!
Заметив, что я сижу рядом в нише, вся обратившись в зрение и слух, они замерли, словно вытканные на гобелене фигуры.
Еще через несколько дней меня поспешно разбудили, закутали в плащ и повели по коридорам алькасара в королевские апартаменты; на сей раз, однако, я оказалась в душном зале, где горели жаровни, а в завитках фимиама плыли негромкие голоса коленопреклоненных монахов, поющих псалмы.
Свет масляных ламп на позолоченных цепях отбрасывал тени на мрачные лица вельмож в пышных одеяниях.
Передо мной стояла большая кровать с задернутым балдахином.
Я остановилась на пороге, безотчетно высматривая взглядом невысокого сеньора, хотя и знала, что его нет в живых. Затем заметила любимого отцовского сокола, что сидел в нише, прикованный цепью к серебряной жердочке. Птица повернулась ко мне, в больших зрачках блеснуло пламя.
Я замерла, и мне вдруг стало невыносимо страшно.
— Ступай, детка, — подтолкнула меня няня, донья Клара. — Его величество, твой отец, просит тебя подойти.
Я уцепилась за ее юбку, уткнулась лицом в пыльные складки. Позади послышались тяжелые шаги, и чей-то низкий голос произнес:
— Это и есть наша инфанта, малышка Изабелла? Ну-ка, покажись, дитя мое.
Подняв взгляд, я увидела рослого мужчину с бочкообразной грудью, в темном облачении гранда. С полноватого, украшенного эспаньолкой лица на меня смотрели проницательные светло-карие глаза. Этот человек не показался мне симпатичным; скорее, он походил на избалованного дворцового кота, но улыбка заворожила — как будто он улыбался лишь мне одной, искренне и заботливо, и никто его больше не интересовал.
Мужчина протянул мне удивительно изящную для рослой фигуры ладонь.
— Я архиепископ Каррильо Толедский, — сказал он. — Идем, ваше высочество. Ничего не бойся.
Я нерешительно взяла его за руку, почувствовала, как мою ладонь сжимают сильные и теплые пальцы. Облаченные в темные одежды монахи и придворные, казалось, смотрели на нас с тем же бесстрастным интересом, что и сокол в нише.
Архиепископ поставил меня на скамеечку для ног возле кровати, чтобы я смогла встать рядом с отцом. Изо рта короля с шумом вырывалось хриплое дыхание, восковая кожа обтягивала кости. Глаза его были закрыты, руки с худыми пальцами скрещены на груди, словно у изваяния на искусно отделанной гробнице, какими изобиловали наши соборы.
Услышав мой испуганный возглас, Каррильо прошептал на ухо:
— Ты должна поцеловать его, Изабелла. Благослови своего отца, дабы он мог с миром покинуть эту юдоль слез.
Затаив дыхание, я наклонилась и быстро коснулась губами отцовской щеки, ощутила лихорадочный озноб на его коже, отпрянула — и увидела по другую сторону кровати чей-то силуэт в черном плаще.
На одно кошмарное мгновение я приняла его за призрак мертвого кондестабля, который, по словам фрейлин, часто посещал замок, жаждая мести. Но затем отблеск света от свечей скользнул по его лицу, и я узнала моего сводного брата, принца Энрике. Меня удивило, что он здесь, — обычно он держался вдали от королевского двора, предпочитая свой любимый casa real[3] в Сеговии, где, как говорили, держал стражу из неверных и зверинец с экзотическими животными, которых кормил из собственных рук. Копну растрепанных светлых волос Энрике скрывал алый тюрбан, подчеркивая странный приплюснутый нос и маленькие, близко посаженные глаза, отчего принц походил на взъерошенного льва.
От его загадочной улыбки по спине пробежал холодок.
Архиепископ взял меня на руки и вышел, словно никаких важных дел для нас больше не осталось. Из-за его широкого плеча я видела, как собираются вокруг кровати придворные и гранды, слышала, как становятся громче песнопения монахов, и заметила, как сосредоточенно, почти страстно, склонился Энрике над умирающим королем.
В эту минуту наш отец, Хуан Второй, испустил последний вздох.
В мои комнаты мы не вернулись. Крепко прижав меня к могучей груди, архиепископ быстро дал знак няне, что ожидала за дверями, и направился вниз по винтовой лестнице. Тусклая луна в ночном небе едва просвечивала сквозь пелену облаков и тумана.
Когда мы вышли из тени замка, архиепископ бросил взгляд в сторону боковых ворот — темного квадрата, врезанного в дальнюю наружную стену.
— Где они? — напряженно спросил он.
— Не знаю, — дрожащим голосом пробормотала донья Клара. — Как вы и просили, я сказала ее высочеству, чтобы ждала нас здесь. Надеюсь, ничего не случилось.
Архиепископ поднял руку:
— Кажется, я их вижу.
Каррильо шагнул вперед, и я почувствовала, как он напрягся при звуке поспешных, но приглушенных шагов — шарканью мягких туфель по булыжникам, а затем шумно выдохнул, когда увидел движущихся к нам людей во главе с моей матерью.
Королева была бледна, капюшон плаща смялся на ее худых плечах, пропотевшие каштановые волосы выбились из-под чепца. За ней шли перепуганные португальские фрейлины и дон Гонсало Чакон, гувернер моего годовалого брата, которого он нес в крепких руках. Я удивилась, почему они все здесь в такое время? Альфонсо совсем мал, а ночь холодна.
— Он?.. — задыхаясь, спросила мать.
Каррильо кивнул. Мать судорожно всхлипнула, не сводя с меня взгляда удивительных зеленовато-голубых глаз, и протянула руки:
— Изабелла, hija mia…[4]
Каррильо опустил меня на землю. Мне вдруг расхотелось с ним расставаться, но я все же двинулась вперед, волоча за собой большой, не по размеру, плащ. Сделала реверанс, как меня учили и как я всегда поступала в тех редких случаях, когда встречалась с матерью перед лицом придворных. Она откинула мой капюшон, и наши взгляды встретились. Все говорили, что у меня глаза матери, только чуть темнее.
— Дитя мое, — прошептала она дрожащим от отчаяния голосом. — Милая девочка, у нас никого больше не осталось, кроме нас самих.
— Ваше высочество, вы знаете, что сейчас важнее всего, — услышала я голос Каррильо. — Главное — безопасность ваших детей. После кончины короля, вашего мужа, они стали…
— Я знаю, кем стали мои дети, — прервала его мать. — Хочу знать другое — долго нам еще осталось, Каррильо? Как скоро придется бросить все и бежать в забытую Богом дыру невесть где?
— Несколько часов, не больше, — бесстрастно ответил архиепископ. — Колокола еще не звонили — объявление о смерти короля требует подготовки.
Он немного помолчал.
— Но это случится очень скоро, самое позднее — утром. Вам придется довериться мне. Обещаю, я позабочусь о том, чтобы с вами и инфантами ничего не случилось.
Мать перевела взгляд на него, прижав ладонь ко рту, словно в попытке подавить смех.
