Вадим Каргалов - Даниил Московский
Колючий осенний ветер будоражил Волгу и Ахтубу, гнул камыш в многочисленных рукавах и, вырываясь в море Хвалисское, поднимал воду. Последние купеческие корабли покидали Сарай до заморозков, уходили к берегам Персии, а там уже гости торговые отправятся караванами через пустыни и неведомые земли в Самарканд и Бухару, Хорезм и дальше, за грозные горы. За ними живут народы, торгующие шелками и еще многими чудесными товарами.
В ту осень на кораблях увозили невольников-ногайцев. Невольничий рынок в Сарае, на голом, продуваемом насквозь берегу, наводнен был рабами. Их гнали толпами, как отары, и продавали дешевле захудалой отцы.
Невольникам-ногайцам, чтоб не пытались бежать, набивали на ноги колодки или подрезали сухожилия. Такова была воля того, кто называл себя потомком великих Чингиса и Батыя. Он, непобедимый и могучий Тохта, покарал ослушника Ногая. Где теперь Ногай, возомнивший себя ханом? Труп этого шелудивого пса склевало воронье. И так будет с каждым, кто даже в помыслах посчитает себя равным ему, хану Тохте…
А остатки Ногайской орды, переправившись в низовья Дона, уходили берегом Сурожского моря к горбам Кавказа. Скрипели колеса двуколок, брели старики, женщины и дети, перегоняли стада и табуны, чтобы на левобережье бурной Кубань-реки найти себе пристанище. Так побитый и пораненный зверь ищет логово, чтобы зализать раны.
С первым апрельским выгревом, когда стаял снег на полях, но еще оставался по лесным буеракам да по глубоким оврагам, из Владимира выступил великий князь с конной дружиной. По дороге пристал к нему князь Константин Борисович, а из Ярославля привел четыре десятка гридней воевода Дрозд, и полки двинулись на Переяславль.
Недоволен великий князь Андрей: схитрил ярославский князь, не прислал дружину. Хотел было не принять его воеводу с малым отрядом, но до поры промолчал. Настанет день, и он, князь Андрей, напомнит об этом Федору Ростиславичу.
У великого князя на душе неспокойно. Не потому, что терзала совесть — ведь на брата родного войной пошел. Но у князя Андрея нет угрызений совести, не испытывал их ни сейчас, ни тогда, когда против брата Дмитрия меч обнажал. Беспокоит его — отчего хан Тохта не дал ему воинов?
Прежде, когда с Дмитрием вражду за великий стол повел, ордынцы ему помогли, на великое княжение посадили. И хотя они немало зла на Руси наделали, крови русичей пролили и полон многочисленный угнали, но князь Андрей по воле хана Русью владеет.
Мысль, что хан отказал ему в своей поддержке, беспокоит князя Андрея Александровича. Чем вызвал он недовольство хана Тохты? Ведь угождал, землю у ног его целовал, а уж сколько добра всякого, золота и серебра подарил и хану, и всем, у кого хоть малая власть в Орде была.
Теплилась у князя Андрея надежда, что не посмеет Даниил сопротивляться, миром уступит Переяславль, чать, понимает, на великого князя замахнулся, у кого ханский ярлык на власть…
Может, оттого Андрей Александрович и двигался не торопясь, словно давая брату Даниилу, князю Московскому, одуматься. А когда рубеж княжества Переяславского преступил, прискакал дозорный из ертаула с вестью недоброй: у Клещина озера собралась рать князей Московского, Тверского и дружина переяславцев. Кроме конных гридней выставили князья еще пеших ополченцев. Правое крыло московская дружина держит, в челе Михаил Ярославич, князь Тверской, стал, а по левую руку — переяславцы.
Позвал великий князь своих воевод, совет держал. Помялись они, никто первым не решался высказаться. Наконец князь Константин Борисович заявил:
— Как ты, великий князь Андрей Александрович, хочешь, а я своих гридней на истребление не дам, ты уж прости меня.
Его сторону принял и воевода Дрозд. Насупился великий князь, сказал резко:
— Устрашились воеводы.
— Пустые слова твои, великий князь, — недовольно промолвил князь Ростовский. — Аль недруги перед нами? Свои же.
— К миру с ослушниками взываешь?
— Кто ослушник, князь Андрей? — со смешком спросил князь Константин Борисович.
— Москва Переяславское княжество на себя приняла.
— По воле покойного князя Ивана Дмитриевича, — возразил ростовский князь.
— С Переяславским княжеством великому князю разбираться.
Пожал плечами Константин Борисович и встал:
— В таком разе и судитесь с Даниилом Александровичем.
Сказал и вышел из шатра, а за ним последовал воевода Дрозд.
Князь Андрей Александрович повернулся к боярину Ереме:
— Вели дружине изготовиться в обратный путь. Поклонюсь хану Тохте рассудить нас с Даниилом. Ино так дале пойдет, не будет сладу с Москвой.
Веселым хмельным застольем прощались Даниил Александрович и Михаил Ярославич. Вместе с ближними боярами пировали на горе. Сошлись в хоромах покойного князя Переяславского Ивана Дмитриевича. А кому места в просторной трапезной не досталось, тем столы во дворе поставили, благо день погожий, теплый.
По стенам трапезной полки резные с посудой драгоценной, охотничьи трофеи, добытые князьями Переяславскими, лук, какой, по преданиям, повесил князь Ярослав Ярославич.
Князья Даниил Александрович и Михаил Ярославич сидели за дубовым столом на помосте, а ниже Юрий с Иваном да сын князя Тверского Александр, похожий на отца, крупный, русоволосый, годами как и Юрий.
Князья и бояре пили за дружбу, славили Всевышнего, что не довел до кровопролития, и удивлялись, отчего хан, милость которого так щедро сыпалась на великого князя, на сей раз не послал Орду на Русь?
— Мыслимо ли, — говорил Даниил Александрович, положив руку на плечо Михаилу Ярославичу, — брат на брата войной шел!
Тверской князь кивнул, а Даниил продолжал:
— Мы с тобой, Михайло, от одних корней, Ярославовых, не забудем этого.
Иван к Юрию подался, шепнул:
— Предадут, ох как предадут, ровно Иуда Христа.
Александр услышал, однако не возразил. Может, и прав меньший Даниилович? Сыну тверского князя Иван не приглянулся: ни ростом не вышел, ни обличьем. Говорили, умом Бог не обидел, но как в том убедиться, коли Александр с Иваном редко виделись?
— И оное случается? — насмешливо спросил Юрий у брата.
— Свершится, брате, и мы станем тому свидетели.
— Ужли?
— Припомни Святое Писание: когда проноют петухи[90].
Повернул Юрий голову к Александру:
— Чать, слыхивал, о чем Иван плел, так это хмель в нем взыграл, а то и потехи ради.
И кубок поднял:
— Мыслю, Тверь с Москвой одной веревкой повязаны, пока Владимир над ними стоит.
В самом торце стола бояре переяславские теснились с посадником своим Игнатом, тот разговор слышали. Посадник с товарищами переглянулся. Те кивнули, будто ведая, о чем Игнат сказывать будет. Встал посадник, кряжистый, седобородый, заговорил голосом трубным:
— Князь Даниил Александрович, отныне ты нам князь и нам вместо отца. Одним уделом мы повязаны, и где главный город — Москва ли, Переяславль, не о том мое слово. Мы, бояре переяславские, в чести были у князя Ивана, верим, и ты нас не обидишь.
Среди переяславцев гул одобрения, а князь Даниил к ним подошел, руку поднял:
— Зрите, бояре, пальцы, и каждый из них мне дорог. Так и вы мне.
— Верим, князь.
А посадник свое ведет:
— Ужли кто в том сомнение держал? Мы, князь, не о том речь ведем, дал бы ты нам на княжение сына своего Юрия.
Нахмурился Даниил Александрович:
— Я, бояре, думал о том и с сыновьями разговор имел. Два удела ныне в един тугой узел связаны, и не дробить его — такова моя воля. Вас же, бояре, я заверяю, вы мне так же любы, как и московские.
Над притихшим, спящим Переяславлем подрагивали редкие крупные звезды. Поднялся Даниил Александрович по крутой лестнице на угловую стрельницу, осмотрелся. В серебристом свете луны смутно угадывался ближний лес. Там две деревни, одна за другой, но князю их не видно: все сливается в ночи. Темнеет освободившееся от снега поле. Днем на нем зеленеют латки озими. Совсем рядом с городом заросший кустами овраг.
Кутаясь в шубу, князь слушал, как перекликаются на стенах дозорные. Вот заухал сыч, заплакал обиженно. Воздух свежий, с весенним ночным морозцем. Дышалось легко, будто пил князь хмельное вино.
Вчерашним утром князь Даниил проводил тверичей, обнимались с Михаилом, в дружбе клялись. А на той неделе покинет Переяславль и он, Даниил, а здесь, в Переяславле, останется посадник Игнат. Пожалуй, лучше не сыскать: и разумом наделен, и характером тверд, справедлив. Боярин и люду переяславскому по сердцу.
В эти размышления внутренний голос неожиданно вмешался: понапрасну ты-де благодушествуешь. Аль запамятовал брата Андрея? Не даст он те покоя, наведет на Русь татар… Голосок тихий, въедливый.
Вздрогнул Даниил. Правду, истинную правду услышал. Не оставит Андрей своих подлых замыслов, отправится с жалобой к Тохте, и ежели хан поверит ему, то вернется великий князь с татарами, как уже не единожды случалось, И разор причинят Москве и до Твери достанут. Эвон когда Андрей с Дмитрием тяжбу за великое княжество затеяли, кто помог ему? Ордынцы. И за то Андрей с ними Русью расплачивался…
