Аркадий Савеличев - Савва Морозов: Смерть во спасение
Савва Тимофеевич, конечно, остался у камина. Как же, хозяин!
— Вот, обслуживаю. — был тихий шепот. — Одни ставят бомбы, другие их обезвреживают. Хозяин! — до приказа возвысился голос. — Извольте и вы отойти в сторону.
Савва Тимофеевич отошел к толпящимся следователям и «селедочникам» и тоже принял поданную Джунковским чарку, думая: «Ну дела! Красин. и в полиции?»
Между тем тот осторожно снял с вышки картонную коробку — и мелким-мелким, кошачьим шажком двинулся в сторону лестницы. Кажется, он знал, что это такое. Шествие во двор добрых десяток минут продолжалось. До глухого каменного дровянника — был там когда‑то погреб, но его засыпали, а стенам нашли новое применение. Инженер колдовал под прикрытием этих стен. Тем не менее, все толпились поодаль, наблюдая за инженером. Когда он закончил, то позвал:
— Господа, извольте удостовериться.
Он держал в руках запаянную стеклянную колбочку, наполненную какой‑то жидкостью. На дне колбочки лежал порядочный кусок свинца.
— Это взрыватель, господа. Соляная кислота, обычный сахар, кое‑что еще добавляется. Свинец? Стоит встряхнуть колбу, как свинцовое грузило разобьет ее, образуется гремучая смесь, от которой и сдетонирует динамит. Сам по себе детонатор не опасен, — размахнулся и швырнул колбу шагов на десять.
Раздался хлопок, не громче того, если бы взорвали пару охотничьих патронов.
— Елочная хлопушка!
— Чем забавляются немытые террористы!..
Инженер, смахнув напряжение с лица, — видно, эти полчаса дались ему нелегко, — достал портсигар, одну перчатку сбросил, закурил и повеселевшим голосом откликнулся:
— Да, это только взрыватель. Но динамиту в коробке. — Он развернул завязанный в холщовую тряпицу сверток. — Этого динамиту хватило бы, чтоб весь особняк господина Морозова разнести вдребезги. Думаю, досталось бы домам и на соседней улице. Серьезные шалуны тут баловались!
— Да? — Барон Рейнбот выскочил во двор без шубы. — Шалости? Страсть, как люблю пошалить!
Он схватил оставленный на земле довольно тяжеленький сверток и, дурачась перед выглянувшей с крыльца Зинаидой Григорьевной, запустил на крышу.
Все невольно обернулись на полет свертка. Савва Тимофеевич заметил побледневшее лицо инженера. Тот не скрывал тревоги:
— У вас еще труба есть?
— У меня — труба? — устало отмахнулся Савва Тимофеевич, злясь уже на Красина. — Что вы морочите мне голову! Я разве пароход волжский?
В компании капитана Джунковского засмеялись. Но инженер, ни слова больше не говоря, бросился к пожарной лестнице, которая была нижней ступенькой чуть выше роста человека. Пальто он сбросил на снег. Сильные руки — он легко подтянулся к первой железной перекладине — и буквально по железу поскакал вверх, до карнизной решетки, вдоль нее, а там по некрутой крыше — к трубе, идущей с нижнего этажа. Савва Тимофеевич уже понимал, в чем дело. Вокруг восхищенно чмокали полицейские, таращился на фокусника барон Рейнбот, даже Зинаида уже несколько раз с заднего крыльца вопрошала: «Да что там у вас? Что, скажите мне?»
Инженер осторожно — осторожно вытянул из трубы вторую такую же бечевку, с болтавшимся на конце таким же картонным свертком, и стал опускать по бечеве на землю. Нести в руках по скользкой лестнице, видно, не решился. Осторожность чувствовалась даже в том, как напряглись его руки. Только когда сверток коснулся снега, он крикнул:
— Всем... за угол дома!
Савва Тимофеевич, хоть и последний, но тоже отскочил в сторону. Инженер еще не успел спуститься вслед за вторым «подарком», как из трубы показался дымок. Савва Тимофеевич был все‑таки химик, понимал, что это значит: при первом же соприкосновении с огнем стеклянная колба должна была лопнуть. Сомнения не было: второй сверток был снаряжен по образцу первого.
Спрыгнув с нижней перекладины на снег, даже не одевшись, инженер повторил все то, что сделал с предыдущим свертком. Извлеченная из коробки стеклянная колба тем же тренированным взмахом руки была отброшена в дальний угол двора. Небольшой хлопок, приятнейший фейерверк на потемневшем небе — и устало-ядовитый вопрос:
— Больше у вас труб нет, хозяин?
— Нет, — ответил Морозов. — Господи, вы же спасли моих детей!
Он обнял инженера и на ухо ему шепнул: «Никогда не забуду! Вечный должник!»
За спиной не усидевшей у камина Зинаиды повизгивала малышня и отбивался кулаками от горничных Тимофей.
На крыльцо побежал и озябший барон Рейнбот. Едва ли он понимал что‑нибудь во всем происходящем. Зинаиду Григорьевну по-свойски поторопил:
— А вам‑то чего, Зинуля? Замерзнете!
— Не замерзну, — качнула она тяжелыми бриллиантовыми серьгами.
Савве Тимофеевичу оставалось только пригласить всех:
— Господа, не спешите уезжать. После такого происшествия не грешно и закусить.
— Не грешно, право дело.
— Да и спешить нам некуда, Савва Тимофеевич.
— Да-да, по приказу начальства часть людей у вас и заночует.
Последнее сказал капитан Джунковский, которого Морозов хорошо изучил: приходилось встречаться, по склочным фабричным делам бывая в полицейском управлении да как‑то незаметно и в свой дом его возведя.
— Да-а. Не ожидал такого фокуса. — искренне посетовал Джунковский. — Кому вы насолили, Савва Тимофеевич?
— Хотел бы я это знать, капитан!
— Ну, мы доберемся! Уверяю вас.
— Слава богу, обошлось. Не будем об этом. Пора за стол.
Вышколенные слуги во главе с дворецким успели уже в нижнем этаже морозовскую щедрую самобранку раскинуть. Дело благое!
Когда все изрядно закусили, да что там, преизрядненько, — капитан Джунковский не преминул объяснить столь большой наплыв полицейских:
— Как же не порадеть вам, Савва Тимофеевич? Мы уйдем, а четыре человека, чтобы на смену, останутся в прихожей. Есть там у вас подходящая комнатка?
— Есть. — насторожился Савва Тимофеевич. — Чего же лучше швейцарской? Там пара кушеток, стулья, если потребуются, прикажу принести одеяла. Надолго они. охрана, я хочу сказать?
— Время покажет, — отделался капитан Джунковский на этот раз безликим и суховатым ответом.
Радовало хоть то, что все наконец, включая и тихо исчезнувшего Красина, убрались из дома. Четверо только и остались.
Он уже не сомневался, что это не просто охрана. Еще до поездки в Париж примечалось, что вдоль усадебной ограды, по улице, постоянно фланируют какие‑то подозрительные типы. И в прежние наезды Красина, и при семейных визитах племянника Николая Шмита, и, уж конечно, при шумных вторжениях Максима Горько-Сладкого.
Дело понятное: еще с Нижнего Новгорода за тем полицейским хвост тянется. Но сейчас- то? «Сейчас хвостище явно ко мне приставлен. Вот дожил!» — пришел он к неутешительному выводу.
Хвост ли, хвостище ли — он же не хуже общеморозовского хвоста. Матушке Марии Федоровне никак не дают покоя его знакомства. Уже открыто грозила: «Савва, не своевольничай! Ты всего лишь директор-распорядитель, а не единоличный хозяин. Не забывай это. С матушкой‑то иногда и посоветоваться надо. Все‑таки я главная пайщица. Стало быть, и власть не последняя». Да-а… «Ах, родичи! Ах, купчики-голубчики! Ах, братец Сергей Тимофеевич! Не вы ли всем своим родовым скопом полицейскую мразь ко мне подсунули?!»
Но, проводив последних гостей, вместе с капитаном Джунковским, он оставшимся жандармам сказал с полным сочувствием:
— Вы делайте то, что вам приказано, а я распоряжусь, чтобы попить-поесть вам приносили.
Невелики полицейские чины: два фельдфебеля да двое рядовых. Задача‑то у них простенькая: под видом охраны уважаемого коммерц-советника — собственно, гражданского генерала — следить да примечать, да и записывать, кто сюда похаживает.
В нижнем этаже, в апартаментах жены, куда он редко теперь заходил, шумели гости, рояль бренчал, слышался громовой голосище барона Рейнбота, пробовавшего на своих толстых губах, как севрюжинку, модный романс:
Не искушай меня без нужды.
Барон, крутясь спиной у пылающего камина, конечно, ни черта не понял. А мог бы распевать песню уже на том свете!
Савва Тимофеевич только помаячил в дверях и прошел прямиком к себе, на второй этаж. Молодец архитектор Шехтель: именно он и надоумил воздвигнуть эту шикарную лестницу, прямо из огромной общей прихожей, независимо от прихожей женской. Как знал ученый немец: входы-выходы на женскую и мужскую половины оградил междуэтажными перекрытиями, без внутреннего сообщения между ними. Грешно сказать, если в портках, так по этой шикарной лестнице фланируй! Ну, кажется, давненько такого греха не случалось?
Он позвонил, как водится. Камердинер как‑то необычно изогнулся.
— Ты чего, Семен? Спина болит?
— Спина, Савва Тимофеевич, застыл гдей‑то... — охотно подхватил подсказку вышколенный слуга.
