Наоми Френкель - Смерть отца
Свекровь, закутанная в черную шаль, пытается пробиться сквозь толпу к Тильде. В трактире давка, тело прижато к телу, путь к Тильде заказан. Жены усадили на стулья пьяных в стельку мужей. Ганс Папир и долговязый Эгон получили приказ выволакивать их через заднюю дверь в переулок. Многие из них валяются на тротуаре и у входов в дома. Тем временем, полицейские исчезли. В проеме задней двери возникают пары, высвечиваясь тенями на тротуаре, переступают лежащих пьяных людей, и исчезают в темных домах.
– Мне сегодня вечером причитается все, – проталкивается Марго к Эмилю, – я выполнила твое желание, теперь исполни мое.
Эмиль хмурится. Рядом с ним человечек с выдающейся челюстью. По поведению Эмиля видно, что он тут единственный трезвый. На лице его не ощущается даже малейшее желание подчиниться Марго. Она со смятением смотрит на человечка. Тот обнажает в улыбке мелкие и острые свои зубы, заходится сухими кашлем, переводя взгляд с Эмиля на Марго и с Марго на Эмиля.
– Пошли! – Эмиль сжимает руку Марго до резкой боли, и она смеется от удовольствия, – пошли танцевать.
Стекла очков человечка посверкивают.
* * *В окне Мины темно. Свет керосиновой лампы слаб и скуп. В углу гора листовок, которые надо завтра расклеить, а Отто все еще нет. Шум в переулке утих. Поздний час.
– Мина, – слышит она словно сквозь сон, – что за веселье в переулке?
В мгновение Мина просыпается, и вот, перед ней – Отто. Что это? Она протирает глаза. Что это у него в руках? Сверток, завернутый в одеяло, сверток дышит.
– Что ты принес? – мигает Мина глазами, как со сна.
– Ребенок, Мина, маленькая девочка, оттуда.
Отто кладет сверток на свою кровать.
– Она самая младшенькая из восьми детей у отца, одного из рабочих, католиков. Ей-то всего два годика.
Мина, молча, кивает головой.
– И я подумал, Мина, что нам не будет трудно содержать ребеночка. Там где два рта находят пищу, найдется и третьему. Тем более, такой малышке.
Мина, молча, кивает головой.
– Мина, – говорит Отто с отчаянием в голосе, – Мина, ты понимаешь, я должен был сделать что-то такое, что могло поднять мой дух. Приехали мы туда, на похороны всей делегацией, а там большая демонстрация. Настроение было приподнятое. Несколько позже прибыл туда «активист» – посланец партии.
Мина поднимает голову.
– И знаешь, кто это, Мина? Это тот рыжий, которого я не терплю. Я знаю его с тех дней, когда он был еще простым строительным рабочим, и не могу понять, как он с такой быстротой поднялся на самые верхи партии. Когда я встретил его там, в окружении прислуживающих ему чиновников-секретарей, подумал я, что нечисто что-то у нас в партии, если такие жучки, как этот рыжий, поднимаются в ней высоко. Пойми, Мина, этот рыжий – шептун, стукач. Этого качества я не терплю. А ты, Мина?
– Я тоже.
– Представляешь, появился шептун, и тут же, после похорон, начал нашептывать насчет Эрвина. Ты Эрвина помнишь?
– Конечно, помню.
– Добрый и честный парень, и все, что он говорит, – весомо. Беда у него случилась, он ведь сын одноглазого мастера, замешанного в смерти Хейни сына-Огня. Но в чем его вина, если отец его водится с этой шантрапой? Причем тут Эрвин? Не так ли, Мина?
– Он тут ни при чем, Отто.
– А рыжий так не считает. Разводит всяческие байки об Эрвине и его отце. А люди, Мина, прислушиваются. Не могу я всего сказать, что он там плетет, ты ведь женщина, и можешь передать дальше. Но я не верю даже одной байке этого шептуна. Тошнота напала на меня там, тоска, надо было что-то сделать, что-то простое и доброе, чтобы успокоить болящую мою душу. И это – вытащить ребеночка из нищеты.
Мина не отвечает. Готовит ужин, извлекает еду из печи и ставит перед Отто.
– Вот уже неделю я готовлю для тебя каждый день, – Мина ставит на стол бутылку пива и выходит в смежную комнату.
Когда позднее туда заходит Отто, постель перестелена, и на ней, завернутая в толстое пуховое одеяло Мины, лежит малышка.
– Мина, твоя кровать достаточно широка, чтобы мы на ней спали вместе, не так ли?
Уже много времени Отто и Мина не спали в ее широкой кровати.
– Отто, – Мина гасит керосиновую лампу и тихо говорит, – если нам не хватит денег, я пойду снова подрабатывать прачкой.
– Да, Мина, – Отто сбрасывает одежду, – девочку ты сможешь приносить в киоск в утренние часы.
– Да, Отто, я смогу это сделать.
Мина хочет рассказать Отто о листовках, лежащих в кухне, о большом празднестве в переулке, о скамье, огороженной забором. Но не произносит ни звука. Тихое дыхание девочки слышится в комнате, и Отто соединяет свои пальцы с ее пальчиками.
Глава семнадцатая
– А сейчас, дорогие, у меня для вас сюрприз. – Дед гордо раздувает и закручивает усы. Только что семья завершила обеденную трапезу, Кетхен уже подала кофе, и в честь возвращения господина Леви и Иоанны от дяди Альфреда Фрида приготовила огромный торт. Впервые, после длительного времени, вся семья сидит за столом без какого-либо гостя. Около господина Леви вегетарианка Елена. Ее беспокоит здоровье господина Леви. Он вернулся из поездки с носом, красным от насморка, и с несколько повышенной температурой. Доктор Вольф, которого в панике вызвали утром, обследовал своего друга и сказал:
– Насморк всего лишь насморк, но надо защитить его и от насморка.
Тут же вегетарианка Елена вступила в роль охранительницы здоровья дяди, и даже сердитые взгляды деда не могли ее сдвинуть с этой роли.
– Боже – бормочет про себя дед в отчаянии, – только из-за нее человек может заболеть. Несколько недель назад Елена вступила в движение женщин-сионисток, и не перестает говорить о себе и о движении, в котором тут же отличилась и получила ответственную роль. Дед, в общем-то, доволен этим.
– Это хорошо для такого щелкунчика орехов, как она, – сказал, – так или иначе, мужа она не обретет.
Надеялся дед, что женская эмансипация ему поможет, и она отстанет со своими заботами от его сына. Но не тут-то было. Дядю Елена не оставляет даже во имя женщин-сионисток.
– Не пейте столько кофе, дядя Артур, – предупреждает его Елена.
– Пей, пей, – сердится дед, – для человека полезно все, что он ест с аппетитом.
И сын с наслаждением пьет кофе и улыбается отцу:
– Сюрприз, отец! Что с обещанным сюрпризом?
– Сюрприз? – дед извлекает из кармана толстый пакет, – фотограф принес отличные снимки.
Дед рассыпает фото на столе. Все оставляют свои стулья и собираются вокруг деда. Даже Эдит торопится, хотя это на нее не похоже.
– Самое лучшее фото, это ты, дед, с девушкой, – смеется Гейнц.
– Кто это здесь? – спрашивает Бумба, поднимая один из снимков, – дед, посмотри, что случилось с нашим снимком?
– Действительно, – удивляется дед. – Что здесь случилось? Единственная из всех семейная фотография испорчена.
На снимке один из персонажей как бы отодвинулся на задний план и как бы совсем стерся, лишь тень его подобна длинному облаку дыма вместо человеческого облика.
– Мне кажется, это Эмиль, – кричит Бумба, – я помню, он стоял рядом с Эдит.
– Жаль, – посмеивается Гейнц над Эдит, – очень жаль, что на нашей семейной фотографии не фигурирует симпатичный офицер полиции.
– Гейнц, – строго обрывает его отец.
– Это случайно, – дерзко говорит Гейнцу Эдит, и краска заливает ее лицо.
– Случайно, – упрямо ехидничает Гейнц, – конечно же, случайно.
– Эдит, – спешит отец на помощь дочери, – посмотри на эту фотографию. Она действительно отличная. – Подает Эдит, явно впавшей в смятение, снимок, на котором Эдит в обнимку с отцом стоит на фоне «беседки любви».
– Это отличный снимок, отец? Эдит здесь выглядит, словно через секунду разрыдается, – удивляются кудрявые девицы, разглядывая снимок через плечо Эдит.
– Эх, что вы понимаете, – отец смотрит на Эдит, на лице которой выражение точно такое, как на снимке.
Я вызову вторично фотографа, – провозглашает дед.
– С Эмилем или без Эмиля? – спрашивает Бумба.
– Что вы набросились на меня? – вскрикивает Эдит. – Что вы набросились на меня из-за этой глупой фотографии?
– Конечно, с Эмилем, – тихо говорит господин Леви.
– Уважаемый господин, – пылает гневом Фрида, – я спрашиваю вас: нельзя подождать с этими фотографиями до окончания трапезы? Кофе уже в чашках, торт на тарелках, служанки ждут окончания обеда. Сегодня воскресенье.
Все возвращаются на свои места, и первым – дед, который выглядит, как провинившийся школьник.
– Отец, – обращается к нему Артур Леви, – я тебе рассказывал, что Альфред подарил Иоанне драгоценности тети Гермины?
Теперь очередь Иоанны залиться краской. Она сидит в конце стола. Присутствует и не присутствует на семейной трапезе. Когда отец называет ее имя, она вскидывает голову, словно возвращается издалека. Лицо ее бледно, с черными кругами под глазами.
– Не все он отдал ей, – поправляет дед. Часть этих знаменитых драгоценностей принадлежит твоей матери, Артур. Тетя дала их ей в день венчания. Странным существом была тетя Гермина. – Дед смеется.
