Василий Веденеев - Дикое поле
— Ты был в Индиях? — изумился Головин.
Ему доводилось слышать о далеких и загадочных владениях Испании в Новом свете, но он впервые видел человека, который побывал там. Да, любопытная подобралась компания на скамьях гребцов турецкого галиота: донской казак, греческий капитан, болгарский повстанец и албанский разбойник. А к ним в придачу отчаянный искатель приключений, которому неизвестно даже место собственного рождения.
— Я там был рабом на плантациях, — объяснил Жозеф. — Поверь, это не многим лучше, чем сидеть на веслах у турок. День и ночь я мечтал о свободе, и вот она пришла в образе пиратов, напавших на остров. Мне удалось улизнуть во время суматохи и перебраться на другой остров. Наконец, я честно заработал деньги и решил вернуться на родину. Сел на корабль и…
— И что? — поторопил его заинтригованный Богумир.
— Опять попал в руки мавров! Пришлось согласиться принять магометанство и стать таким же разбойником, как они. Год я плавал на их кораблях в качестве судового плотника. Но тут янычары что-то не поделили с алжирским беем, и я попал в плен к туркам. Конец истории вам хорошо известен. А смеялся я потому, что испытал почти все то, что выпало на долю Яцека, Кондаса и Сарвата. Если хотите, можете называть меня Жозеф де Сент-Илер. А можете — просто Жозеф.
— Одиссея, — сочувственно вздохнул Кондас.
— Турок резать надо, — пробасил албанец.
Все примолкли и посмотрели на Тимофея: он один еще ничего не сказал о себе. А что ему говорить? Рассказать все как есть? Нет, распускать язык нельзя.
— Вы слышали о казаках, которых басурманы называют урус-шайтанами? Я один из них. В бою с татарами был ранен, — Головин дотронулся до шрама над ухом, — и попал в плен. В Кафе меня продали на галеру.
— До тебя с нами на скамье тоже сидел русский, — сказал Богумир.
— Его убил Джаззар, — тихо добавил Жозеф. — Как тебя зовут?
— Тимофей.
— Трудное имя, — покачал головой грек. — Но я постараюсь его запомнить. Теперь давайте спать, и так заболтались.
— Надо бы выставить караульных, — предложил Головин.
Сарват вызвался сторожить первым. Потом его должен был сменить Яцек, а под утро заступал на караул Жозеф. Ночь прошла спокойно: в дремучем лесу некому было побеспокоить усталых беглецов, разве только зверю или птице.
Как только на вершины гор упал первый луч солнца, француз поднял всех на ноги. Сборы были недолгими: сжевали по сухарю и отправились в путь. Каждому вырезали длинный и крепкий посох, чтобы легче одолевать крутые подъемы и перепрыгивать через расщелины. Шагали гуськом, следя за Богумиром, который отыскивал дорогу.
У первого же ручья остановились напиться и освежить прохладной водой разгоряченные лица. Яцек пожалел, что нельзя набрать воды, чтобы промочить в дороге пересохшее горло, эх, хоть бы сухую тыкву найти! Кондас посоветовал ему напиться впрок, а неунывающий Жозеф рассказал о горбатых верблюдах, способных пересечь любую пустыню, поскольку они могут обходиться без пищи и воды долгие месяцы. На это поляк кисло заметил, что ему, в довершение всех несчастий, не хватало еще обзавестись горбом.
К полудню перевалили через гору и спустились в долину. Ко всеобщему сожалению, не удалось подстрелить даже маленькой птички. Вся живность в лесу словно попряталась, стараясь не попадаться людям на глаза. И еще ни разу беглецы не увидели следов местных жителей, как будто вся округа вымерла: ни звука пастушьей свирели, ни дымка костра на горизонте.
— Сколько нам еще идти? — догнав Богумира, поинтересовался Кондас. — Если сегодня охота будет неудачной, голод заставит нас остановиться.
— Надеюсь, доберемся до места завтра вечером, — успокоил его болгарин. — Ну, самое позднее послезавтра.
— Хорошо, если так, — пробормотал слышавший их разговор поляк.
Примерно через час бывшие рабы снова начали подниматься в гору: Богумир отыскал старую пастушью тропу, которая вела к перевалу и дороге. Дальше предстояло опять спуститься в долину, пересечь ее и по лесистому склону добраться до его родной деревушки. Услышав, что конец пути близок, все зашагали бодрее, а Жозеф даже принялся насвистывать какую-то песенку. Сарват неодобрительно покосился на него, но промолчал.
Вскоре тропа действительно вывела их к старой дороге, петлявшей среди скал. Неожиданно послышался стук копыт.
— Вниз! — крикнул Богумир.
По другую сторону дороги начинался пологий откос, густо заросший кустарником. Бывшие рабы во весь дух кинулись к спасительным кустам. Головин оглянулся: на дорогу вылетело несколько конных турок на разномастных лошадях. Заметив убегавших людей, один из них гортанно закричал и вскинул лежащее поперек седла ружье. Выстрел словно подстегнул беглецов: с треском ломая ветви, они врезались в заросли и не разбирая дороги помчались дальше, к лесу.
Их не преследовали. Турки еще несколько раз пальнули из ружей и прекратили стрельбу, видимо решив не тратить зря порох. О чем-то посовещавшись, они поскакали дальше и вскоре скрылись за поворотом дороги.
Добежав до полянки, Тимофей остановился и несколько раз издал в разные стороны трескучий звук, подражая крику встревоженной сороки, надеясь, что товарищи услышат и поймут, где он. Не хватало только потерять друг друга!
Первым из кустов вылез мрачный Сарват. Обернулся и погрозил увесистым кулаком ускакавшим туркам. Следом появились Кондас и Богумир. Последним на поляну вышел Жозеф: тащил окровавленного, жалобно стонавшего Яцека — турецкая пуля ранила его в бедро.
— Мне всегда не везет. — Поляк морщился от боли и часто облизывал пересохшие губы. — Вот и сейчас…
Головин и Кондас осмотрели его рану. Опасности для жизни она не представляла, но передвигаться самостоятельно Яцек уже не мог. И надо было вытащить пулю, чтобы избежать возможных осложнений. Арнаут молча взвалил раненого на свою широкую спину и двинулся в глубь леса. Остальные поспешили за ним.
— В долине есть речка, — сообщил болгарин. — Там мы промоем его рану и перевяжем.
— Чем? — нахмурился Кондас. — У нас нет даже чистых рубах!
— Приложим траву, а сверху примотаем тряпками, — предложил казак.
Когда вышли к реке, у Яцека уже начался жар. Лоб покрылся мелкими бисеринками пота, глаза покраснели; сдерживая стоны, он мотал головой и скрипел зубами.
Быстро развели костер. Кондас вымыл клинок ятагана и начал прокаливать его над огнем. Поляка уложили на землю. Албанец навалился ему на ноги, Жозеф сел на плечи. Болгарин принес в пригоршнях воду и выплеснул ее на рану. Тимофей взял у грека ятаган, умело сделал разрез и запустил в него пальцы, нащупывая пулю. Яцек взвыл и закатил глаза, выгибаясь от боли.
— Вот она! — На окровавленной ладони казака лежал сплющенный кусочек свинца. — Богумир, еще воды!
Кондас сдвинул края раны и залепил ее кашицей из разжеванной травы. Сверху положил лист подорожника и замотал тряпками.
— Хорошо, что пуля сидела неглубоко. — Он выпрямился и вытер руки пучком травы. — Но откуда здесь взялись турки? Неужели ищут нас?
— Случайность, — убежденно ответил болгарин. — Откуда им знать, куда мы направились?
— Надо уходить, — пробасил Сарват.
— А Яцек? — обернулся к нему Жозеф. — Он не сможет идти.
— Далеко еще до твоего дома? — спросил Тимофей у Богумира.
Тот недовольно поморщился, хмуро глядя на густо поросшие лесом горы, словно обступившие беглецов.
— Я уже говорил, что нам пробираться еще день или два. Но Яцек?
— Понесем его по очереди, — предложил Кондас.
В желудке у арнаута громко заурчало, и все невольно подумали, хватит ли у них сил тащить потерявшего сознание поляка через перевалы и по горным кручам. Движение маленького отряда неминуемо замедлится, и путь до обещанного Богумиром пристанища может растянуться еще на несколько дней, а ведь еще надо учитывать время, необходимое для поисков воды и пропитания. Чем перевязать Яцека, что делать, если его рана загноится?
— Ладно, пошли. — Грек поднял Яцека и с помощью Жозефа взгромоздил его себе на спину. — Хватит болтать.
— Интересно, что сталось с теми, кто остался на берегу? — ни к кому не обращаясь, спросил Головин.
Ему никто не ответил. Разве дано человеку знать то, что скрыто от него временем и пространством.
* * *Широко расставив толстые ноги, Джафар стоял на носу галеры, стараясь разглядеть, что творится на берегу бухты. Рядом застыл капитан галеры Тургут. Шторм уже стихал, в разрывах между тучами проглядывало чистое небо, шквалистый ветер налетал реже, но волны были еще большими: море, словно тяжело дышало после бури, высоко вздымая и опуская свою необъятную грудь, и бешено набрасывалось на прибрежные скалы.
— Я не рискну войти в бухту, — заявил Тургут, глядя на пенистые водовороты в узком проливе. — Во время шторма вода стояла выше, ветер гнал волны, а у галиота осадка меньше, чем у галеры. К тому же они стремились выброситься на берег, а нам это не нужно.
