Игорь Москвин - Петербургский сыск. 1874—1883
Пётр Павлович остался наблюдать за домом. Фигура в окне второго этажа скрылась, скрипнула несмазанная петля форточки. Сыскной агент с полчаса не покидал своего места, но ничего не происходило. Придётся ждать новостей от Шляйхера, Лерман направился в сыскное отделение, куда через два часа явился с горящими глазами Лёва.
– Проводил я нашего вымогателя до самого дома, петлял он по городу, как заяц, я уж в один из моментов думал, что упустил, – нагонял туману довольный собой Шляйхер.
– Не тяни, Лёва, – нетерпеливый коллежский секретарь вцепился пальцами в рукав сотрудника.
– В общем, пришлось проводить молодого человека, да, Пётр Павлович, именно даже мальчика пятнадцати лет до дверей квартиры, – Шляйхер улыбнулся, – самое главное, что мальчик этот, не кто иной, как сын статского советника Никитенко, который служит помощником управляющего Контрольной палаты.
– Надо же? – Присвистнул Лерман. – Неужели и юноши, начитавшись романов, начали играть роли преступников?
– Дворник о мальчишке говорит самое хорошее, словно надо с него портрет писать, как образца добродетели.
– Даже так?
– Именно.
– Хорошо, что ещё о нём узнал?
– Учится на Невском в гимназии при приходе Святых Апостолов Петра и Павла, – продолжил Лёва.
– Как—как?
– При приходе Святых Апостолов Петра и Павла, – повторил агент.
– Но там же протестантская школа?
– Так господин Никитенко, как и его домочадцы протестантского вероисповедания.
– Любопытно, – улыбнулся Пётр Павлович, в голове забрезжило решение загадки, – я, кажется, начинаю понимать.
– О чём?
– Да о вымогателе.
– И что же?
– Только догадки, – Лерман постучал пальцами по столу, – ты вот что, привези Никитенковского сына, кстати, как его имя?
– Мартин.
– Привези с утра этого самого Мартина в дом господина Гота.
– А если скроется наш вымогатель?
– Думаю, до утра он будет сладко спать в своей постели, так что и ты, иди, поспи.
Пётр Павлович явился к хозяину фабрики в ту минуту, когда семейство Готов заканчивало завтрак, допивая последние глотки чая.
Яну Карловичу доложил Фёдор:
– Иду, – сухо сказал Гот и поставил чашку на блюдце.
– Доброе утро, – приветствовал хозяин фабрики сыскного агента, – надеюсь, с хорошими известиями?
– Не совсем, – уклончиво ответил Лерман.
– Деньги пропали? – по спине господина Гота пополз холодок.
– Нет, деньги в целостности вы получите чуть позже, есть одно обстоятельство неприятное для вас.
– Деньги целы, фабрика не горит, а остальное мелочи. Рассказывайте, Пётр Павлович, я горю весь в нетерпении.
Не успел коллежский секретарь открыть рта, как снова явился Фёдор и доложил, что просят принять господин Шляйхер, явившийся в сопровождении с господином Никитенко.
Гот растерянно посмотрел на сыскного агента.
– Зови, – коротко за хозяина ответил Лерман.
В кабинет хозяина фабрики несмело первым вошёл Мартин Никитенко, уставив глаза в пол, и не делая попытки поздороваться, за ним щуплый Лёва, улыбаясь во весь рот.
– Господа, – начал было господин Гот.
– Ян Карлович, будьте любезны, распорядиться, чтобы пригласили к нам вашего старшего сына.
– Иоганна?
– Да, его.
– Но я…
– Ян Карлович, я поясню всё позже.
– Фёдор, ты слышал?
– Так точно.
Дверь отворилась и на пороге кабинета застыл, увидев Мартина, невысокий плотный мальчишка с гладко уложенными волосами и ямочками на щеках. Взгляд начал бегать с отца на незнакомых людей и потом останавливался на младшем Никитенке, рот открывался и закрывался, словно у рыбы выброшенной на берег, но ни единого звука не вырывалось.
– Расскажите, наконец, что здесь происходит? – Недовольнвым голосом проскрипел господин Гот.
– Раз уж все участники этой истории в сборе, то разрешите начать. – Сказал Лерман, подходя к Иоганну, достал из кармана письмо и протянул мальчишке, тот взял листок бумаги, даже не взглянув на него, опустил вниз, – Иоганн, вам знакомо это письмо?
– Нет, – едва слышно выдавил из себя сын Гота.
– Позвольте, – хотел вступиться за сына Ян Карлович, но Пётр Павлович, подняв руку, призвал хозяина к тишине.
– Значит, не знакомо?
– Да?
– Хорошо, тогда расскажу, как было дело. Вчера утром этот молодой человек, – Лерман указал рукой на Иоганна, – положил в стопку пришедшей корреспонденции письмо. Я сразу же догадался, что это сделал кто—то из домашних, во—первых, письмо без марки, но главное, что утром не приходил никакой посыльный, значит, подложено живущими в доме. Потом, когда мы приехали за конвертом, он исчез. Подозрение могло пасть, либо на слуг, либо… на вас, молодой человек, – Пётр Павлович положил руку на плечо мальчишки, – слуги отпали из—за «Отечественных записок», не учёны грамоте. Там, в январском номере напечатан роман английского писателя Джорджа Селеота, в котором говорилось в том числе и о вымогательстве. Так, Иоганн?
Мальчишка молчал.
– Таинственность, загадки, приключения, вот вы, господа, и решили совершить такой проступок, вы, Иоганн, наблюдали из окна брата, делает ли Ян Карлович всё, согласно посланной инструкции, или нет. Вы, господин Никитенко, играли роль посланца.
– Папенька, – вскричал покрасневший сын господина Гота, – мы не ради выгоды или собственных игр это затеяли, русские войска воюют за свободу Болгарии, а мы здесь сидим чаи распиваем, все твердите молоды, молоды, а нам хочется принести пользу Государю, вот для этого нам надо были деньги, чтобы добраться на Балканы, именно поэтому мы написали, – из Иоганна, словно выпустили пар, он тихо добавил, – подмётное письмо.
Мотив убийства, 1880 год
Пристав 1 участка Рождественской части подполковник Звержинский прохаживался вдоль особняка, хмурым видом давая понять подчинённым, что занят не очень приятными мыслями. Да и было от чего. В седьмом часу прибежал полицейский и сбивчиво доложил, что в доме господина Фролова совершено преступление.
На вопрос «какое?»
Последовал незамедлительный ответ:
– Не могу знать.
Пришлось оставить на столе недопитый чай и следовать на Мытнинскую улицу, где подле дверей в особняк начали толпиться любопытные, прослышавшие то ли про зверское убийство, то ли про ограбление, то ли ещё про что. Слухи передавались разные. Только невозмутимые два полицейских, стоявших у входа, высились истуканами и на вопросы не могли толком ответить, ибо сами не знали, что в доме произошло.
Трёхэтажный особняк выходил фасадом на Мытнинскую улицу, а двумя флигелями, пристроенными позднее, охватывал небольшой дворик, выходивший в Овсянниковский сад. Вот подле него, заложив руки за спину, вышагивал Василий Александрович, ожидая не только судебного следователя, за которым послал сразу же, но и агентов из сыскной полиции. Не хотелось ходить перед толпой. И так приятного мало, что на порученном участке совершено очередное преступление.
Судебный следователь Никольский и начальник сыскного отделения Путилин подкатили на экипажах одновременно, словно состязались, кто прибудет первым.
Маленький, коротконогий с выпирающим брюшком, которое выпирало из расстегнутого пальто, лысиной, прикрытой остатками волос с боков и сзаду головы, Никольский, отдуваясь, произнёс:
– Ни свет, ни заря, а мы уж на ногах, преступников ищем.
– Служба, – коротко выдавил из себя пристав, и только тень обеспокоенности пробежала по нахмуренному лбу.
– Не будем терять времени, – Иван Дмитриевич Путилин сжимал в левой руке трость.
– Вы правы, – согласился пристав, – давайте пройдём через двор.
– Кстати, – спросил начальник сыскной полиции, – где были слуги во время преступления?
– С вечера отпущены.
– Все?
– Да.
– И горничная, и слуга, и кухарка?
– Совершенно верно.
– Странно.
– Что именно? – Спросил судебный следователь.
– Странно, что все отпущены.
– Вчера хозяева предупредили, что вернутся поздно, а вот сегодня с утра вернулась первой кухарка, за ней слуга, ну и далее вы всё увидите.
Дубовая дверь, в верхней части которой вставлены разноцветные стёкла, составляющие единую картину, была распахнута, несколько фрагментов рисунка разбиты.
Ковровая дорожка, проходящая по коридору и соединяющая двери, в некоторых местах сорвана и жёлтом паркете кое—где виднелись капли, а в некоторых местах и пятна уже подсохшей крови. Самое большое встретилось у лестницы. Путилин склонился и с прищуренными глазами поднялся.
Начали подниматься вверх по лестнице, переступая через ступеньки, словно боялись наступить на пятна крови и тем самым нанести боль хозяевам.
