Виктор Вальд - Палач
Все, на что хватило их сил, были слезы. Гудо укутался в плащ и посмотрел на своих девочек.
Они лежали, крепко обнявшись, и плакали. Жалость кошачьей лапкой сдавила горло палача, потом скользнула по сердцу и уселась где-то глубоко в печени.
Гудо положил возле кровати мешки, корзины и лыковые короба. Не понимая почему, он вдруг ощутил дрожь в ногах и небывалую усталость.
«Неужто болезнь добралась-таки до меня? Господь не может этого позволить. Нужно готовить зелье тамплиеров. Оно обязательно поможет. Только бы все правильно понять. Думай, думай, Гудо… У тебя такая большая голова. Такой чудовищно огромной головы больше ни у кого нет. Я буду думать и молиться всю ночь. Все время, пока мои дорогие девочки будут спать. Им хорошо спится после зелья Гальчини. Спасибо тебе, злой и добрый Гальчини…»
Низко опустив голову, Гудо немного посидел за столом. Нужно встать и говорить с ними. Ведь слезы забирают силу. А они ох как нужны.
Палач встал и подошел к принесенным вещам. Пытаясь не показывать из-под капюшона своего лица ни Аделе, ни дочери, он опустился на колени и начал выкладывать на пол все, что было куплено сегодня. Придавая доброты голосу, Гудо говорил медленно и очень тихо:
– Вам еще больно. Я знаю. Те раны, которые я прижег, перестанут болеть к вечеру. Сейчас посмотрим, что у нас есть, и я приготовлю снадобье. От него вам станет лучше. Через несколько дней вы поправитесь. А пока нужно спокойно лежать, много есть и пить то, что я приготовлю. Вот посмотрите. Это замечательный кусок окорока, самый большой, что был у колбасника Рута. Еще я купил у него отличные колбасы и большой круг сальтисона. А в этой бутылочке свиная кровь. Она почти такая же, как человеческая. Эта кровь нам поможет. Но это вам неинтересно. А вот смотрите, я купил тебе, женщина, красивое платье. Оно из фламандской шерсти. Проклятый портной долго не соглашался продавать платье, но я убедил его. Я умею убеждать. А еще он едва не плакал, когда уступил мне платьице для девочки. Из этих кусков материи мы сами сошьем все, что вам нужно. Но что было самым сложным, так это найти у башмачников готовые туфельки. И для тебя, Адела, и для тебя, крошка Грета. Теперь у вас есть что надеть и в чем выйти. Дни еще теплые и солнечные…
Гудо не сразу понял, что произошло. И только чуть приподняв голову, он заметил напуганные и побледневшие лица женщины и ее дочери. Гудо крепко сжал веки. Не нужно было называть их по именам.
– Нет, нет… Вы не подумайте, что я дьявол и знаю ваши имена. Нет. Мне сказали ваши добрые соседи. И я не прилетел на крыльях ночных мышей, чтобы похитить вас… Нет… Я просто проезжал мимо. И случайно зашел. Я могу лечить… И поэтому пожалел вас и привез к себе. У меня вам будет хорошо. Пищи хватает. Вода в запруде свежая. Не та, что раньше текла из-под стен города. Одежда у вас уже есть. Вот одеяло из козьей шерсти. А это горшок. Ночной горшок. Ну и дневной тоже. А то, что сейчас кровать в этом самом… Ну… Я это сейчас уберу и положу другие покрывала. А вот, смотрите, я еще много чего принес. Но это потом. Сейчас я вас покормлю. Чтобы поправиться, нужно много есть.
Гудо принес на доске сваренную утром и уже застывшую кашу, предварительно порезав ее на маленькие кусочки. На каждом кусочке каши лежали пластины розового окорока и душистого овечьего сыра. Все это он протянул женщине.
Однако Адела, крепко обняв девочку, отвернулась от пищи. Палач нахмурился, но при этом как можно ласковее произнес:
– Ешь, Адела. Ты должна показать пример дочери. Если вы не будете есть, то до утра Грета может и не дожить. Ты же не хочешь, чтобы твоя единственная дочь умерла на твоих руках. Помоги ей, помоги себе, помоги мне… У меня много дел. Постарайся ее покормить сама. Мне еще нужно подумать, как сделать снадобье. Я пойду за водой.
Гудо поднял с пола купленный сегодня медный котелок, побольше того, что был у него, и шагнул к двери. Задержавшись у двери, он сказал, четко выговаривая каждое слово:
– Вы можете уйти, когда пожелаете. Но за порогом этого дома вас ждут ужасные испытания, скорее всего, смерть. Тот, кто спасает жизнь человека, не может быть дьяволом или демоном.
Гудо вернулся скоро. Он разжег очаг и поставил греть воду. Его девочки лежали, повернувшись к нему спиной. Адела что-то очень тихо нашептывала дочери. Доска лежала на краю кровати. Все, что он положил на нее, было съедено. Палач усмехнулся и, налив в чашу свежего молока, поднес женщине.
– Нужно пить молоко, – сказал он. – В нем для человека большая польза.
Адела повернулась и, все еще не смея взглянуть в лицо своему лекарю, протянула руку. Палач улыбнулся и вложил в нее чашу.
– Отдыхайте. Я пока займусь книгами. Может, я что-нибудь пропустил или неправильно понял. А еще мне нужно подумать. Это не мешает, это помогает. Вы живы, значит, снадобье Гальчини приостанавливает болезнь. Отдыхайте.
Гудо широко открыл дверь и подтащил к ней стол. При дневном свете читать было намного приятнее и полезнее. Палач перелистал все книги и пересмотрел все пергаментные свитки, но о проклятой болезни нашел только три страницы. И из этих трех страниц последнюю, как и ранее, он не смог до конца понять. Теперь он читал медленно, слово за словом, часто возвращаясь к началу предложения, а то и всего отрывка. Значения некоторых слов, а также знаков он, как и прежде, не понял и поэтому решил поискать их в других текстах. И только уже в полночь Гудо решил, что сумел познать смысл написанного. Свиная кровь в этом зелье ни при чем.
Осознав то, что ему предстояло, господин в синих одеждах застонал. Тихо, чтобы не разбудить своих девочек. Застонал, а потом почувствовал, как пот покрывает его лицо. Холодный пот страха. Каждая его мышца задрожала, а стук сердца колоколом отозвался в голове.
Гудо вспомнил все свои волнения, что были связаны с его искалеченной рукой. И даже то, как он примерялся маленьким топором отсечь себе руку. И тогда ему было страшно. Но этот страх не шел ни в какое сравнение с тем страхом, что охватил его сейчас. О, сколько же он видел смертей на своем веку! Сколько слышал криков пытаемых и последних всхлипов умирающих. И крики, и всхлипы – это страх. Страх перед болью и наступающей за ней смертью.
Гудо увидел приближающуюся смерть. Но он не будет ни кричать, ни всхлипывать. Просто его девочки сейчас спят. Их не нужно тревожить. До утра.
Гудо и сам не заметил, как уснул. Он только на мгновение положил голову на руки, лежащие на столе. И этого оказалось достаточно, чтобы провалиться в глубокий сон.
А под утро из глубин сознания вдруг вынырнули картинки и стали выстраиваться в определенной очередности. В этом сне Гудо увидел себя капельками крови. Нет, не капельками, а мельчайшими точками. Много, много Гудо… А еще больше едва заметных злых демонов, многоруких и беспрерывно атакующих. По два, по три на одного крошечного Гудо. И демоны были воинственны и до ужаса свирепы. Многие Гудо уже исчезли, пораженные теми топорами, мечами и копьями, которыми были вооружены беснующиеся слуги дьявола. И тогда Гудо взмолился. Он попросил у Господа дождя, и не просто дождя, а дождя из святой воды. И Господь явил свою милость. Каждая капля хлынувшего дождя была посланником ангелов. Они метали в демонов острые стрелы и копья, и каждое из них попадало точно в цель. Демоны корчились от боли и гибли во множестве, пока их вовсе не осталось.
А Гудо смеялся и радовался тому, что сумел выжить. А еще больше тому, что Господь смилостивился над ним и защитил его святой водой, состоящей из посланников ангелов. Дождь еще не прекратился. На радостях Гудо подставил лицо, и жизнеутверждающая жидкость вошла в него. Он попробовал ее на вкус и в то же мгновение проснулся.
Палач удивленно осмотрелся. Он все еще был за столом у открытой двери. На кровати в наступающем утреннем свете тихо спали его дорогие девочки. Они еще были живы. Они и будут живы. Живы, потому что теперь Гудо точно знал вкус божественного дождя. Теперь он наконец-то понял, из чего складывался вкус того зелья, что спасет их от страшной болезни. А главное – ему было известно, как приготовить это зелье.
* * *– Я принес свежего молока, пейте. А потом вы покушаете яблок. Это лучшие яблоки, которые тут растут. Дайте я посмотрю…
Гудо осторожно снял с женщины и ее дочери покрывало. Адела тут же покраснела и укрыла руками свои женские места. По примеру матери поступила и дочь.
– Я должен убедиться, что моя мазь успокоила ожоги и на их месте нет воспалений, – как можно мягче произнес палач. – Я не сделаю вам ничего плохого. Закройте глаза и поднимите руки. Вот так, хорошо. Теперь откройте ноги. Хотя бы немного. Ладно, и так хорошо. Все у вас хорошо. А теперь я положу на ваши лица руку. Я хочу убедиться, что жар покидает ваши тела. Хорошо, хорошо, отворачивайтесь. Я уже убрал свою руку. Видите, даже вечером жар не такой изнуряющий. Еще два-три дня, и вы встанете на ноги. Я почти приготовил то снадобье, что нас спасет… Я еще подумаю, как его назвать. А теперь пейте молоко…
