Луи Мари Энн Куперус - Ксеркс
Вдруг размышления его нарушил крик:
— Аттика, Аттика, радуйтесь, ликуйте!
На горизонте вырисовывались очертания афинской земли — «словно щит, парящий над туманными пучинами». Люди повскакали со скамеек, со смехом и слезами они обнимали друг друга, а свежий и ровный ветер гнал «Навзикаю» по сужающемуся проливу между Эвбеей и материком. Явившаяся на небо заря осветила бурый берег Аттики, над которым сияла белым мрамором вершина Пентеликона.
Час сменялся новым часом, а они все продвигались вперёд. По правому борту отошёл назад низкий берег Эвбеи. Впереди показались Марафон и славная равнина возле него. Пролив делался уже, и потребовалось всё искусство кормчего, чтобы корабль избежал столкновения с подводными скалами. Но вот и Марафон остался позади. Триера обогнула последний мыс, и водный простор перед нею расширился. И все на корабле — даже самые слабые, поспешили как следует навалиться на вёсла, ибо до Оропа оставалась последняя сотня стадий, а там «Навзикая» могла закончить свой путь. Вновь запищала флейта келевста, выводившая лихорадочный ритм. Вёсла заходили чаще и чаще, помогая триере идти вперёд — вдоль песчаного берега аттической Диакрии. В проливе навстречу «Навзикае» попалась рыбацкая лодка: рыбаки глядели на летящее по волнам судно круглыми глазами.
— Битва была? — крикнул с высокого борта Амейна.
— Ещё нет. Мы из Стиры, что на Эвбее. Каждый день ожидаем эту новость. Обе армии стоят друг против друга.
— А где они?
— Возле Платей!
Других новостей не было. Рыбацкая лодчонка осталась качаться на волнах, разбегавшихся от кормы «Навзикаи», Фемистокл насупился, а Главкон принялся затягивать пояс. Платей… Сие означало, что гонцу придётся пересечь всю Беотию, надеясь, что Зевс удержит обе рати от сражения теперь, когда они стоят друг перед другом и когда Демарат с Ликоном стремятся побыстрей развязать его. Притихший корабль завершал свой далёкий путь. Запасные гребцы отодвигали обессилевших, как брёвна, и занимали их места. Фемистокл отправился вместе с Симонидом в каюту: им надлежало приготовить письма Аристиду и Павсанию, изложив в них горькую правду.
Вот наконец и гавань: горстка белёных домиков Оропа у самого берега, крохотная пристань и кучка селян, глазеющих с берега на огромный корабль. Приветствий не было, ибо страх перед саками[47] Мардония загнал в безопасные убежища всех, кроме самых бедных. Вёсла выскользнули из задубевших пальцев, якорь плюхнулся в зелёную воду, опустился на палубу парус. Оставаясь на скамьях, гребцы хватали ртами свежий воздух. Своё дело они сделали. Теперь всё остальное зависит от воли богов и быстроты ног человека, которого два дня назад они называли Главконом Предателем. Сияя благородной красотой, гонец вышел из каюты полуобнажённым: на голове круглая шапочка, на ногах высокие, до колен, зашнурованные охотничьи сапоги. На глазах всего экипажа Фемистокл поместил свиток с письмом в пояс Главкона и приблизил свои уста к его уху, давая последние наставления. Главкон протянул вперёд обе руки — правую Фемистоклу, левую Симониду. На воду спустили шлюпку, оказавшись у края воды, гонец остановился, обратив лицо к ясноликим богам Эллады: он просил у них силы и быстроты.
— Да поможет тебе Аполлон! — дружно выкрикнули две сотни глоток.
Главкон помахал рукой и мгновение спустя уже скрылся за рощей маслин.
Экипаж «Навзикаи» знал, какое испытание предстояло выдержать их посланцу, однако многие полагали, что Главкону будет легче, чем им. Ведь он мог бежать и бежать, пока жизнь не покинет его, им же предстояло ждать…
Главкон оставил позади унылый Ороп после полудня.
День выдался жарким, впрочем, как водится в Греции, не слишком, и склоны холмов теребил ветерок. Небо над далёкими горами отливало густой синевой. Начинался месяц боэдромион. Поля — те, которые не сожгли всадники варваров, — успели пожухнуть за долгое лето. Там и сям что-то клевали огромные вороны, рыжие лисы выпрыгивали из кустов и пускались бежать несжатым полем в поисках более надёжного убежища. Главкон знал путь. Ему надлежало преодолеть три сотни и шестьдесят стадиев, и не по утоптанной дорожке гимнасия — по каменистым козьим тропам и бездорожью, не облегчавшим его задачи. Опыт не позволял Главкону растратить все силы в едином броске. Дорога была достаточно лёгкой, пока он бежал вдоль заросшего ивами Асопа, потока, разделявшего Аттику и Беотию. Однако к Танагре приближаться не стоило, и вскоре Главкон встретил на пути первые мрачные предупреждения.
Сперва перед ним появились несколько обгорелых домов, у ворот лежал вздувшийся труп лошади. Потом посреди дороги он заметил останки женщины, убитой дня три назад, — зрелище, неприятное даже для закалённого войной Алкмеонида, ибо вороны уже успели расклевать труп. Он задержался, чтобы бросить горсть пыли на скорбные останки и тем самым совершить символическое погребение, дабы Аид даровал покой скитающемуся духу убитой. Наконец ему попались живые люди — старик и старуха, несчастные бедняки в козьих шкурах, продвигавшиеся вперёд с помощью посохов и мальчишки-сына. Заметив Главкона, они попытались было укрыться, но он поднял вверх руку, показывая, что в нём нет оружия.
— Куда и откуда, отец?
Трясущийся старик, запинаясь, поведал, что их крохотную деревушку возле Эпофитэ захватили конные саки, что дом его сожгли, двух дочерей варвары увезли на своих конях, а его с женой и сыном спасла, должно быть, сами Афина. Они утратили всё, что имели, кроме разве что жизни, и, опасаясь за неё, направились к горе Парнес, чтобы найти в ней пещеру. Не согласится ли молодой человек пойти вместе с ними, ведь сейчас путника на дороге поджидают тысячи бед? Но Главкон даже не выслушал их до конца и заторопился вперёд.
«Ах, Мардоний! Ах, Артозостра! — говорил он в сердце своём. — Вы отважны и благородны, однако вина за всё это лежит на вас, пусть вы и называли меня другом. Нами правят Зевс и Дикэ, и за содеянное они взыщут с вас полной мерой».
Впрочем, учитывая сделанное стариком предостережение, Главкон оставил утоптанную дорогу. Ровным и неторопливым бегом, заученным на стадионе, он пересёк зелёный лес за рекой, и. лианы и ветви то и дело хлестали его по лицу. Время от времени ему приходилось перебегать полувысохший поток; зачерпывая ладонью воду, он торопливо благодарил нимфу ручья. Раз или два на пути Главкона попались сады со смоковницами; срывая спелые плоды, он ел их на бегу. Наконец река начала уходить на запад. Главкон знал, что, следуя её течению, он окажется в Танагре, но кто мог сказать, сожгли персы этот город или оставили в нём свой гарнизон? Ему при шлось покинуть Эсоп и благодатный полог листвы над рекой. Впереди лежала широкая беотийская равнина. Здесь спрятаться было невозможно, если только не повернуть в сторону Аттики, на восток, к подножиям гор. Однако скорость была важней безопасности. Минован Скол, он увидел, что селение опустошено и сожжено врагами. Приветствовать его здесь было некому, если нс считать одной-двух оголодавших собак, всегда готовых вцепиться в ноги бегущему. Главкон отогнал их метко пущенными камнями. Там и сям над полями кружили вороны, рвавшие мертвечину… Сакская конница Мардония старательно исполняла приказ. И вот наконец чуть более чем за час до заката, когда перед гонцом начали уже появляться из-за горизонта вершины Киферона, разлёгшегося на просторах Аттики, далеко перед собой он заметил облако пыли. Немедленно остановившись, Главкон бросился на ближайшее поле и прижался к земле. Стучали копыта, звенели мечи, раздавались пронзительные крики саков. Приподняв голову, он увидел, как промелькнули мимо красные прапоры на их копьях. Главкон выждал, пока шум движения не утих, и лишь потом выбрался на дорогу. На этот раз он попытался скомпенсировать утраченное время скоростью. Голова его пылала, но заботиться о себе не было времени.
На равнине уже лежали тени, а до Платей оставалось ещё много стадиев. И понимание того, сколько ему ещё надлежит преодолеть, заставило Главкона потерять осторожность. Он без оглядки понёсся вперёд. Равнина вновь уступила место холмам. Главкон миновал Эритру — сожжённое селение было покинуто людьми. Гонец поднялся на склон, спустился перед новым подъёмом, и тут из-за гребня навстречу ему вынеслось восемь всадников на полном скаку. Решение пришлось принимать мгновенно. Броситься на вспаханное поле? Безумие, ибо конные варвары поймают его. Их крепконогие кони умеют скакать по бороздам, как кролики. Остановившись, Главкон протянул к всадникам обе руки в знак того, что он не сопротивляется им.
— О, Афина Паллада! — взмолился он всем сердцем. — Если ты не любишь меня, не забудь о своей любви к Элладе, твоему городу и Гермионе, жене моей!
Всадники мгновенно окружили его, выхватив из ножен кривые мечи. Они что-то кричали, указывали в сторону Главкона мечами и копьями. Главкон только безмолвно оглядывался и просил богов наделить его мудростью. Семеро наездников принадлежали к свирепому племени саков, и Главкон был готов ожидать от них чего угодно. Однако на грудь восьмого спускалась светлая борода, и атлет возрадовался: начальник отряда оказался персом.
