Ступников Юрьевич - Всё к лучшему
– Хочу только одного: чтобы отец и мать были живы…
И посмотрел на их фотографию в рамочке под стеклом. Но в нем увидел себя, отраженного светом на их лицах.
И понял, что они уже никогда не будут жить своей жизнью.
А единственно – моей.
Но с ними я никогда не буду одинок. Одинокими бывают только с живыми. И потому мне незачем жалеть ни их, ни себя. Жалеть можно только Бога.
Он тоже одинок.
Но бесконечно.
И за это я готов простить ему все.
Даже неверие.
ГЕРОЙ НАШЕГО ВРЕМЕНИ
Мой друг Гриша, профсоюзный активист, потому так и не ставший бригадиром на своем заводе в Израиле, подкопил как-то немного денег и клюнул на навязчивую рекламу финансовой компании его тезки Лернера.
Миллионер из России, только недавно отсидевший за мошенничество шесть лет, вновь создавал то же самое, за что его посадили, и предлагал еще непуганным «МММ», «Властелинами» и «Хоперами» израильтянам «у себя» 29 процентов годовых от вклада.
На звонок по рекламируемому телефону Грише неожиданно ответил сам тезка.
– А какие у меня гарантии, что деньги не пропадут? – спросил честный, потому и рабочий, Гриша.
– Гарантии? Это мое слово – слово Лернера.
И тут Гриша задумался…
А еще через пару месяцев Лернер сделал фальшивый паспорт, почему-то на роковую фамилию Бронштейн, как у Троцкого, и сумел сбежать из страны незаметно.
Вместе с чемоданом наличных денег – миллион и 280 тысяч евро и 340 тысяч долларов. Плюс-минус.
Не все знают, но Лернер направился в Латинскую Америку и поглубже в Парагвай. Наверное, думал, что там коррупция меньше, чем в Москве или в Израиле. Или хотел отдохнуть от евреев и русских, подальше. Забыл, наверное, что если у тебя нет денег, то ты никому не нужен. А вот если они есть, то воронья в этом мире больше, чем купюр.
Израильская полиция уже кружила над ним, но еще не трогала – набирала доказательства. И никакой плотной слежки, как нередко думают параноидальные выходцы из России, за ним не было.
Лернеру в Парагвае, в номере гостиницы, с чемоданом наличных, было одиноко и тревожно. Он позвонил в Москву и срочно вызвал к себе товарища по делу. «Бабки» надо было для начала распределить и решить, куда и как ехать дальше. А куда дальше Парагвая?
Чтобы снять стресс, Лернер душевно напился, по-русски, почти до отключки. Душа просила простора, и он вышел на улицу погулять. Полицейским пришлось забрать иностранца в участок, и увидев неприлично приличную сумму на карманные расходы, сопроводить в номер. А там…
Столько денег здесь не дают взятками даже самые честные торговцы наркотиками.
Сам Лернер потом израильской полиции называл одну цифру, а полицейские, изымавшие деньги, другую, намного меньше. Им, видимо, повезло больше всех.
Теперь в Парагвае, как и в России, считают, что все евреи- богатые.
Израильская полиция, где Лернер числился в особо опасных, была несказанно удивлена, когда к ним пришел факс от коллег из далекой страны с просьбой уточнить, кто этот мистер с сакраментальной фамилией Бронштейн.
С приложенной фотографии на них пялился сам Лернер…
Его не будет с нами еще шесть лет.
Но свято место пусто не бывает.
– Я никого никогда не обманывал, – сказал мне Лернер как-то под руку, но не в руку. – За что всегда и сидел.
Так я ему и поверил.
Но свои деньги не отнес.
А около 10 тысяч русских израильтян, в основном пенсионеров, до сих пор надеются и ждут, когда Лернер снова выйдет на свободу и вернет им вклады.
Если бы украденные деньги возвращали, в мире не было бы богатых…
НЕМЦЫ В ГОРОДЕ?
Один человек мне сказал, что приглашает на свой юбилей пятидесятилетия от рождения.
– Это дата отчетного периода в жизни, – серьезно отметил он, – и мне хочется сделать праздник для других. Благо бизнес идет хорошо и деньги тоже.
Жизнь удалась…
Для начала он арендовал единственную в стране машину типа «Чайка», на которой в советские времена лично ездил первый секретарь ЦК партии. Мог бы заказать и пятиметровый западный лимузин – символ преуспевания.
Но юбиляр хотел проявить патриотизм и духовность. Все равно по цене выходило почти одинаково.
Один человек вдвоем со своей женой сел в «Чайку», украшенную бантиками и заветной цифрой пятьдесят, и проехали по всему центру города, временами останавливаясь и выходя, чтобы дать полюбоваться на себя неудачникам – зевакам.
К ресторану, где проходило торжество и куда уже приехали почти две сотни гостей, приглашенные по такому поводу почти со всего света, их машина, как и положено, слегка запоздала. От нее до двери была выстелена настоящая красная дорожка, а по сторонам стояли актеры местных театров в виде замерших живых статуй, все в золоте. Точнее, в позолоте. Потом статуи перешли в зал, и гости парочками проходили вдоль них, фотографируясь, наслаждаясь, охая и чувствуя себя, как в Лувре или в Британском музее, не мельче.
– Ах, – восклицали одни на французском.
– Фантастиш, – качали головой по-немецки другие.
– Супер, – восхищались по-американски третьи.
Остальные смотрели чопорно и молча. Было понятно, что на английском.
Пахло фальшивыми деньгами и кислым вином.
Каждый приходящий должен был оставить свою запись в специально изданной книге поздравлений и по настоянию хозяина торжества делать вид, что с интересом читает предыдущее. Стол был хороший, хотя сам виновник много не ел, поскольку сел на очередную диету. После положенных длительных здравиц он с неподдельным восторгом полчаса смаковал технику очищения желудка.
И я понял, что клизма для него – самое полезное в этом мире.
После еды.
Вдруг на улице ухнуло и затрещало.
– Немцы в городе? – спросил я соседа по столу, бизнесмена то ли по яйцам, то ли по пиву.
– Если бы… – почему-то грустно вздохнул он. Но оглянулся по сторонам.
А неподалеку, над Дворцом спорта, почти в самом центре столицы некогда партизанской республики, над засыпающим городом и уже сонной рекой, с грохотом летели в небо петарды и клочья цветных огней. Прохожие ошарашенно останавливались на улице и спрашивали друг друга, что это за праздник на дворе.
А это был финал пятидесятилетия от рождения, заключительный такой клизматический аккорд. Чтобы помнили.
– Салют Победы, настоящий салют Победы, – во всеуслышание шептали вокруг сопровождающие жены и любовницы, а самые глупые вытаскивали из карманов и сумочек навороченные стразы крутых своих мобильников и как бы делали снимки на вечную, понятно, память. Детям детей расскажите о них.
Из дверей бисером разбегались уже переодетые и сытые, но довольные актеры.
Один человек спросил:
– Ну как?
– Еще бы, – ответил я и подумал: «Пропал вечер…».
ПОГОВОРИЛИ
Мужчина- самая большая удача в жизни женщины. Проблема в том, что с ним у нее и жизни-то нет. Женщина – самая большая глупость в жизни мужчины. Проблема в том, что без нее у него и жизни-то нет.
Недопитая бутылка на двоих стояла на столе, и это уже становилось пугающей привычкой. В смысле, «недопитая». Как и выброшенные повзрослевшими женами на улицу мужчины зрелых лет. Хоровод какой-то.
Все, что он выплескивал, закусывая сводилось к одному:
– Раньше женщины говорили «возьми», а сейчас- «дай».
– Посмотри в паспорт, – посоветовал я. – И потом, прежде ты имел дело с молодыми, сегодня – с моложавыми. Они разборчивей.
И подумал: «А что им остается делать, когда вокруг ни дать ни взять?».
– Фаберже сделал на яйцах состояние. Казанова – имя. А ты?
Он хмыкнул, но колбасу проглотил.
– Это ты о ком? Да я…
Потом взял пальто и поехал домой. Опять к маме.
Мы не виделись с ним много лет. Дружили в юности. И снова встретились случайно. Он заходил в гости несколько раз, но всегда с предложениями. То заняться нефтяным бизнесом. То торговать. То занять денег.
В этих краях уже почему-то редко стали встречаться люди, которые видятся просто так. Посидеть ни о чем, о себе, «за жизнь», обменяться – и разойтись уже не могут. Обязательно или праздники и юбилеи, или по делам. Люди нужны друг другу, пока они могут что-то дать. Прямо как молодые женщины, котором пока еще есть что.
Здесь они почему-то все время думают, куда тебя вставить в свою очередную схему. А так, «Friday night», без претензий – это слишком сложно и бессмысленно.
Однажды он подбрасывал меня на машине к дому.
– Все равно, – говорит,- по дороге. Так что, – переспросил, – ты завтра улетаешь? А как до аэропорта? И когда?
– Рано утром. Заплачу таксисту, сколько надо. Какие проблемы?
– А зачем тебе платить? – оживился он.- Я могу тебя отвезти, время позволяет.
– Спасибо, – замялся я благодарно. – Ну, если не трудно…
– Конечно, нет. Зачем тебе отдавать таксисту тридцать баксов. Лучше заплатить мне, своему. Я ведь прав?
