Ривка Рабинович - Сквозь три строя
Я была в шоке. Что делать теперь? Водитель такси предложил отвезти нас обратно, но мама проявила воинственный дух, сохранившийся в ней со времени нашей войны за выживание в Сибири. На идише – языке, которым она владела в совершенстве – она заявила сотрудникам правления:
– Никуда мы отсюда не поедем. Если понадобится, будем сидеть всю ночь возле двери вашей конторы. Так вы принимаете недавно прибывших олим? Мы пожалуемся министру абсорбции на такой прием!
Сотрудники центра абсорбции собрались в кабинете директора, чтобы решить, как быть с нами. Через несколько минут директор вышел и объявил:
– Вам повезло, у нас есть свободная квартира. В порядке исключения примем вас и постараемся получить задним числом утверждение от министерства. Наша сотрудница Мали проводит вас в квартиру и все объяснит.
Я вздохнула с облегчением. Мы простились с мамой и ее другом-таксистом и пошли за сотрудницей Мали знакомиться с нашим временным жильем.
Центр абсорбции располагался в поселке, который формально является частью города Афулы, но фактически стоит совсем отдельно и носит название Гиват ха-Море. Местность там холмистая, и большая часть домов встроена буквально в склоны холмов. Таким же был и дом, к которому привела нас Мали: с одной стороны – четыре этажа, а с другой – восемь. Я никогда не видела таких домов. Лифт в доме вел из фойе на четыре этажа вверх и на четыре этажа вниз. Нижние квартиры не были подвальными, как можно было бы подумать; их окна выходили на параллельную улицу, находившуюся намного ниже, у подножья холма.
Нам досталась квартира на втором этаже сверху: две комнаты, одна из них спальня, а вторая – «салон», понятие, не известное мне до тех пор. Разумеется, все санитарные удобства. Мебель проста, но содержит все нужное для временного проживания: большой шкаф, двуспальная кровать с постельными принадлежностями, а в салоне софа, небольшой столик и несколько простых кресел. «Мальчик будет спать в салоне», – сказала Мали и пошла на склад, чтобы принести постельное белье для него.
В душевой был электрический бойлер – вещь, привычная для каждого израильтянина, но я видела такое приспособление для нагрева воды впервые. Мали сказала, что бойлер должен быть включен все время, чтобы у нас всегда была горячая вода. Она сказала также, что принимать душ нужно каждый день. Это тоже удивило меня: мы привыкли ходить в баню раз в неделю. Я поняла, что в дальнейшем нас ожидает много новых открытий.
Вошла еще одна сотрудница центра и принесла лист с распорядком дня. Были указаны часы трапез и часы занятий, а также кое-какие объяснения о внутреннем распорядке в центре абсорбции. Все это, разумеется, на иврите. Затем мы вышли из квартиры, и они показали нам здание общей столовой и ульпан для изучения иврита.
По распорядку дня ужинать нужно было в 17.00, что показалось мне странным – так рано! Сотрудницы увидели, что я удивлена, и объяснили, что есть поздно вечером вредно. В конце улицы есть небольшой магазинчик, и тот, у кого есть деньги, может купить себе какое-нибудь лакомство для вечера.
В столовой мы увидели остальных обитателей центра. Самой многочисленной была группа из Румынии; кроме них были группы олим из Польши, США и Латинской Америки. Было несколько семей из Франции и одна из СССР, женщина с двумя детьми, как и я. Эта семья уже провела в центре абсорбции четыре месяца и через месяц должна была выехать.
Новая знакомая перевела мне непонятные пункты на листе, который я получила и не могла прочесть. В них говорилось о порядке сдачи белья в стирку и его получении после стирки; говорилось также о том, что три раза в неделю будет приходить женщина и делать уборку в квартире. Были указаны часы приема социального работника, к которому можно обратиться по поводу возможных проблем и попросить денежную ссуду.
Мама дала мне немного денег, поэтому ссуда мне не понадобилась. Я не уставала удивляться заботе о нуждах олим. Даже квартиру придут убирать! Только одна мысль беспокоила меня: не может быть, чтобы все это давалось даром. Не влезаем ли мы в долги, которые не в силах будем погасить?
На следующее утро меня вызвали к социальному работнику. Он спросил, есть ли у меня особые нужды, и я сказала, что никаких нужд нет. Он был удивлен этим: оказалось, большинство олим приходят к нему с массой жалоб и претензий. Он записал моего сына в местную школу. Я спросила, как он будет заниматься, ведь он не знает иврита. Социальный работник ответил, что дети его возраста быстро схватывают язык и месяца через два уже разговаривают свободно. Меня это не очень убедило, и я подивилась тому, что нет вспомогательных уроков для детей олим. Мои опасения оправдались: в дополнение к незнанию языка возник также разрыв между уровнем знаний, потому что в Израиле дети начинают учиться с шестилетнего возраста, а в Советском Союзе – с восьми лет. В Израиле преподавание английского языка начинается с первого класса, а в Союзе – с пятого.
После беседы с социальным работником директор центра абсорбции вызвал меня в свой кабинет. Там меня ожидал удар: он сказал, что центр абсорбции – неподходящее место для Ады. По его словам, для подростков ее возраста есть специальные школы-интернаты. Он уже нашел для Ады такое место, интернат под названием «Алоней Ицхак», и она должна поехать туда. Увидев, что я потрясена, он добавил:
– Она будет чувствовать себя хорошо в обществе сверстников, здесь ей было бы скучно. У нее появятся друзья, и она быстро овладеет ивритом. У нас учатся люди не моложе восемнадцати лет.
Но я знала свою дочь: она очень привязана ко мне после длительных периодов, проведенных в больницах и санатории; она очень замкнута и стеснительна. Но привычка слушаться, вторая природа советского человека, подвела меня: я не стала энергично возражать. Ведь мы привыкли к тому, что власти могут делать с человеком что захотят, а директор центра абсорбции был в моих глазах представителем власти. Я промолчала, но душа кипела от сдержанного возмущения. Вернувшись в квартиру, я сообщила Аде эту неприятную весть.
На следующее утро мы вместе поехали в молодежный лагерь «Алоней Ицхак»[6]. Ландшафт был красив, но интернат мне не понравился: воспитанники там жили в бараках, показавшихся жалкими даже мне, привыкшей к видам тяжелой нужды. По саду бегали девушки, которые громко переговаривались на различных языках, но русского языка я не слышала. В отличие от этих девушек, бойких и самоуверенных, Ада казалась потерянной. Я оставила ее с тяжелым сердцем и слабой надеждой, что она, может быть, привыкнет и станет более общительной.
Глава 40. Учиться жить в этой стране
Теперь мне нужно было приступать к занятиям. Сотрудники центра объяснили мне, что группа начинающих, в которую я должна была войти, занимается уже две недели – время, которое я зря растратила, живя у мамы в Тель-Авиве. Пока нет достаточного числа кандидатов на создание новой группы. Меня спросили, что я предпочитаю – попытаться включиться в занимающуюся группу или ждать формирования новой. Я сказала, что попытаюсь догнать занимающуюся группу – надеялась на свое быстрое восприятие. Но это оказалось сложнее, чем я думала. Дело было не только в пропущенном учебном материале, но и в общем уровне знаний группы. Большая часть учащихся ульпана прибыла уже с определенными познаниями в иврите; все знали ивритский алфавит. Мое отставание не ограничивалось двумя неделями: я начинала с точки «ниже нуля».
В первые недели мне было очень трудно. Сначала я писала ивритские слова русскими буквами. Я не успевала переписывать упражнения с доски. К счастью, у нас был прекрасный учитель, мужчина среднего возраста, уроженец Германии. Он взял надо мной «шефство» и давал специальные домашние задания по овладению алфавитом. Главное – научиться читать и писать, а с остальным я справлюсь. И действительно, за короткое время я преодолела отставание и стала активной ученицей, какой всегда привыкла быть.
Методика обучения очень понравилась мне. Свои уроки наш учитель строил только из ивритских слов, без перевода на другие языки. Если бы он переводил, то был бы вынужден пользоваться разными языками: английским, испанским, румынским, русским… Но он обходился без переводов не из соображений удобства, а в соответствии с методикой. Иврит, объяснил он нам, должен сформироваться в мозгу обучающегося как отдельная общность, не связанная с родным языком. Кто постарается закрепить в памяти пары слов – ивритское слово и перевод, тот не сможет разговаривать на иврите свободно: он всякий раз будет мысленно переводить слова с одного языка на другой.
С новыми словами он знакомил учащихся с помощью картинок, мимики и жестов, так что смысл становился понятен. Каждый новый урок строился на основе уже изученных слов с добавлениями определенного количества новых. Так постепенно рос наш словарный запас и расширялись возможности выражения. При этом учащийся не чувствует трудности, язык как будто изучается сам собой.
