Сергей Смирнов - Султан Юсуф и его крестоносцы
— Решайте, мессир! — твердо сказал, а верее повелел Эсташ де Маншикур. — Но я вам скажу: другого выхода нет.
— Да будет так! — кивнул Джон Фитц-Рауф. — Помоги вам Бог!
Он обнял поочередно обоих и строго спросил настоятельницу, куда выводит подземный ход.
— Это старое подземелье. Там идти очень опасно, — стала она пугать доблестных рыцарей.
— Я спрашиваю о том, куда оно выводит, — надвинулся на нее рыцарь Джон, — а не о том, какой выход из вашей обители безопасней: под землю или прямо на небеса.
Настоятельница указала в сторону севера:
— Туда. В лес.
— Постарайтесь отбиться и уйти, — сказал англичанин Эсташу де Маншикуру. — Мы подождем вас до утра.
— Э-э, так можно погубить всю затею, — покачал головой франк. — Уходите сразу как можно дальше. Там, видать, не простые охотники.
— Мессир Эсташ прав, — поддержал я его.
Стук в ворота, между тем, усиливался. «Охотники» очень хорошо понимали, что ночной сумрак — вовсе не их союзник.
Мы простились, и Эсташ поспешил наружу — собирать свое войско. По его неожиданному воодушевлению можно было догадаться, что единственный рыцарь-соотечественник и маленький отряд тюркоплей должны были составить первое войско, во главе которого выступал он сам.
Как ни противилась настоятельница, но рыцарь Джон заставил ее привести нас к подземелью. Спасительный ход начинался в подполье часовни.
— Там в двух местах свод едва держится. Вас завалит, — предупредила она.
— Все в руках Божьих, — успокоил ее англичанин.
— Свод укреплен? — вдруг спросил монахиню рус Иван.
— В одном месте подставлено бревно, — ответила настоятельница. — Но оно тоже едва стоит.
— Тем лучше, — обескуражил нас Иван. — Давайте мне крепкую веревку и подлиннее.
— Что ты задумал? — сердито спросил его рыцарь Джон. — Нам уже не до твоих хитростей!
— Увидите — не пожалеете, мессир, — твердо ответил рус. — А ваша правда в том, что теперь не до военных советов.
Спасенная Добряком Анги монашка не отходила от нас, хотя настоятельница уже успела пригрозить ей всеми страшными карами. Она, правда, держалась немного поодаль, но все слышала. Я заметил, что она вдруг исчезла. Через несколько мгновений она появилась, неся кусок толстой веревки.
— Вот, благородные господа! — с радостной улыбкой проговорила она, протягивая нам веревку. — Благослови вас Бог!
Еще прихватив у настоятельницы в долг три свечи, мы стали спускаться в подземелье. Она пугала нас не зря. Ступени — и те уже были усыпаны сорвавшимися со свода камнями. Мы старались идти как можно тише.
Рус попросил, чтобы его пустили вперед и стал осторожно продвигаться, глядя не себе под ноги, а вверх, на свод, при этом держа свечку у себя над головой.
Когда мы достигли того места, где свод был подперт немного покосившимся бревном, рус шепотом повелел нам отойти назад, а сам очень скрупулезно осмотрел «небеса», готовые рухнуть нам на голову. Потом он, прижавшись к стене спиной, обошел подпорку и поманил нас рукой. Мы миновали опасное место точно тем же способом.
Тогда рус попросил, чтобы мы протиснулись мимо него и ушли вперед по меньшей мере шагов на двадцать.
— Что ты собираешься делать? — потребовал рыцарь Джон объяснений от своего оруженосца.
— Я привяжу веревку к бревну, — сказал Иван.
— Зачем? — до сих пор не догадался англичанин.
— Прошу вас, мессир, отойдите! — взмолился Иван. — Здесь очень опасно.
Так в тот хмурый зимний вечер предводитель «рыцарей султана» подчинился и второй просьбе, теперь снизойдя уже до своего оруженосца.
Мы отошли и стали дожидаться руса. Его огонек, опущенный на пол, то пропадал, то вновь вспыхивал во тьме — там рус устраивал свою военную хитрость. Наконец мы услышали его приближающиеся шаги. Однако свечка так и осталась на месте.
— Все сделано, — довольно сообщил он. — Правда, веревка не слишком длинная… Чего доброго не успею отскочить, если рухнет сразу. Но все в руках Божьих. Во всяком случае эта веревка не длиннее моей жизни.
— Почему ты решил, что понадобится обвал? — спросил рыцарь Джон, растерявший под землей всю свою былую проницательность.
— Я тоже, как и вы, мессир, очень надеюсь, что доблестный мессир Эсташ победит всех врагов, — вздохнул рус. — И я тоже очень надеюсь на копье святого Лонгина… Но ведь может случиться и по-другому… Если эти нехристи навалятся на ворота все разом, то удержать их будет очень трудно. А что если к тому же настоятельница так испугается, что сразу укажет им, где подземелье. Может, они уже близко.
Рус замолк, и тяжелая тишина стала давить на нас сверху, как шаткий свод.
— Теперь ваша воля, мессир, — тихо проговорил рус.
— Хорошо, — сухо ответил Джон Фитц-Рауф. — Делай, как задумал. Только будь поосторожней. Мы тебя подождем.
— Вы бы лучше отошли еще дальше, — предупредил Иван. — А то сдается мне, что… ох, развернутся тут хляби небесные. Только бы стена наверху не завалилась… Отойдите.
Мы молчали. Что-то все еще держало нас на месте.
Рус Иван шмыгнул носом от того, что в подземелье было очень сыро и зябко, и вдруг заговорил робким голосом:
— Я так рассудил, что теперь моя очередь… Так зачем тогда без толку пропадать на свете.
— Почему же твоя, Иван? — спросил я, уже догадываясь, что настало время еще одной исповеди.
— У нас говорят: назвался плотвой, полезай в сеть, — угостил он нас еще одной мудреной поговоркой русов. — Говорят, конечно, по-иному, да только у вас такое не растет. Вот что я хочу сказать… Тут темно — глядеть в лицо не стыдно. Красней сколько хочешь, как невеста… Так вот и знайте, что никакой я не сын князя. Соврал я тогда, мессир, чтобы не угодить сразу в гребцы-невольники. Уж больно мне это дело не нравится.
— А мы и не догадывались, — заметил я весело, насколько можно было веселиться в нашем положении. — Так, значит, ты тоже что-то натворил, сквайр Иван?
— Такое натворил, что и вспоминать страшно, — вздохнул рус. — Мой родитель — купец из Нового Города. Трое у него сыновей, а я — последыш. Было дело: схлестнулись мы с другим концом[125]. Знатная битва была, хоть и на голых кулаках. Так я ненароком и сломал шею своему противнику… А кто во всем виноват? Конечно, девица-красавица. Очень нравилась она нам обоим. Оказалось только, что по сердцу был ей покойник, а на меня она просто так заглядывалась, с хитростью в душе. Того дразнила. Вот и сказала она мне, мол тебя, Ивашка, мало живьем в сырую землю закопать. Тогда сбежал я из дома и решил добраться до самого святого города Иерусалима, чтобы отмолить свой грех… Отмолил ли, того не ведаю, а только ведаю, что живьем под землей в самый раз оказался… Да еще под женской обителью — вернее уж некуда. Если отмолил свой грех, то Господь живым теперь отпустит, а если нет, то… то значит час настал, придется еще немного потужиться. От судьбы не уйдешь. И я тоже прошу вас: помолитесь тогда за мою грешную душу у Гроба Господня.
— Помолимся, — не колеблясь, твердо пообещал рыцарь Джон. — Только ты сам под обвал не лезь. А то последнего греха уже не искупишь ничем. Мы тебя будем ждать у выхода.
Он сам, первым, обнял своего верного сквайра, и я последовал его примеру. Так свершилось еще одно прощание.
Рус что-то тихо произнес по-русски и пошел на свой огонек.
— Уходите скорее, — уже издали предупредил он.
Мы прошли еще шагов двадцать, и англичанин не выдержал.
— Подождем здесь, — повелел он.
Тишина длилась недолго. Послышался сначала треск, а потом — оглушительный грохот, и спустя пару мгновений нас обдало холодное, свирепое дыхание чудовищного подземного змея. Дышать стало почти невмоготу, ведь по подземелью пронеслась густая туча пыли. Но и мы и без того затаили свое дыхание, тревожно прислушиваясь к внезапно наступившей тишине.
— Айвен! — тихо позвал Джон Фитц-Рауф. — Айвен, где ты?!
Ответа не было.
— Айвен! — крикнул он уже во всю глотку. — Отзовись!
Холодок пробежал у меня по хребту.
— Тише, мессир, может обвалится и здесь, над нами — не столько с опаской, сколько с грустью предупредил я рыцаря.
— Пусть валится все к дьяволу, в преисподнюю! — в отчаянии воскликнул всегда сдержанный англичанин.
И еще раз позвав своего оруженосца, он так же отчаянно ринулся прямо по направлению к обвалу.
Я не мог удержать его.
— Он мертв, мессир. Айвен мертв, — повторял я ему в спину, но он не остановился до тех пор, пока едва не ткнулся лбом в нагромождение камней и земли, заткнувшее весь проход.
— Так много сразу рухнуло, — растерянно прошептал Джон Фитц-Рауф. — Он не успел.
