Бернард Корнуэлл - Саксонские Хроники
— Молитвенное дерево, — объяснил Финан. — Неужели здесь жил святой?
— Здесь жил бог.
Он смущенно покосился на меня.
— Бог? Хочешь сказать, что бог решил поселиться в этом унылом месте?
— Один построил здесь дом.
— Боже ты мой, до чего ж у тебя странные боги. Или твой приятель Один любит болота? — Финан вытащил из-за пояса нож. — Как думаешь, боги слышат молитвы?
— Я бы не стал, будь я богом. Как ты себе это представляешь? Слушать всех этих завывающих женщин, хнычущих мальцов и жалких людишек?
— Ты отличный воин, — отозвался он, — но к счастью не бог. — Он срезал лоскут с безрукавки, нашел в ветви щель и сунул ткань туда. Потом закрыл глаза и пробормотал молитву, хотя трудно сказать, молился ли он Одину или христианскому богу. — Проблема в том, господин, — произнес он, уставившись на лоскут, — что я не могу придумать лучшего способа захватить крепость.
— И я не могу, если не соберу тысячу воинов. А это мне не по силам. Деньжат маловато.
Финан засмеялся.
— Да, ты бросаешься ими, как епископ Вульфхед в борделе, — он поднял руку и дотронулся до лоскутка. — Так давай захватим Беббанбург, господин. Просто возьмем и захватим.
Я нашел Эдит в церквушке Гримесби. Город хоть и был датским, а большая часть его обитателей — язычниками, но его существование держалось на торговле и моряках, а портовые города снисходительны к любым религиям. Христианские моряки могут разглядеть крест над церковью еще за милю и будут знать, что здесь им рады. К тому же я постоянно повторял своим воинам-христианам, что мы, язычники, никогда не преследовали христиан. Мы верим во множество богов, а потому считаем, что религия — личное дело каждого. Христиане же упрямо настаивают, что бог только один, и считают своим долгом убивать, калечить, порабощать или поносить всех тех, кто с ними не согласен. Да еще утверждают, что это для нашего же блага.
Эдит пошла в церковь не для молитвы, а чтобы воспользоваться ровным полом и широким пространством без мебели, она разложила там льняную ткань голубого цвета.
— Прости за цвет, — сказала Эдит. Она стояла на четвереньках и ползала по ткани вместе с еще двумя женщинами. — Наверное, красили резедой. Я просила потемнее, но темной у него была только шерсть.
— Шерсть была бы слишком тяжелой, — сказал я.
— Но лен оказался дорогущим, — озабоченно произнесла Эдит.
— И белый на его фоне не так будет выделяться, — вставила Этне, — жена Финана.
— Тогда используем черный.
— Но у нас нет черной ткани! — воскликнула Эдит.
— У него есть, — кивнул я в сторону священника, хмурившегося у алтаря.
— У него? — удивилась Эдит.
— Он носит черное, — пояснил я. — Снимите с него рясу!
— Господин! Нет!
Священник попятился в угол. Он был низкого роста, лысым, с изможденным лицом и встревоженным взглядом.
— А вы нарисуйте на ткани, — предложил Финан. — Дегтем. Из этой жалкой рясы, — кивнул он на священника, — не вырежешь двух оленей, а тебе нужно по оленю на каждой стороне. В порту куча дегтя.
— Отличная мысль! — поспешил высказаться священник. — Попробуйте деготь!
— Он не успеет высохнуть, — возразила Этне. — Разве что с одной стороны, но придется перевернуть и рисовать на другой.
— Уголь? — встревоженно предложил священник.
— Деготь, и только на одной стороне, — решил я. — А на парусе Ханны — вышить.
Ханна — один из кораблей, купленных Бергом. Он назывался Святой Кутберт, но Берг ненавидит христианские имена и сменил на Ханну.
— Ханна? — спросил я Берга.
— Да, господин, — он густо покраснел.
— Дочь Оллы?
— Да, господин.
— Та девчонка, что хотела продать брата в рабство?
— Та самая, господин.
Я уставился на него, и Берг покраснел еще сильнее.
— А знаешь, — спросил я, — что менять имя корабля — к несчастью?
— Знаю, господин. Но если на днище помочится девственница, то ведь всё будет в порядке, да? Отец всегда говорил, что нужно найти девственницу и попросить ее поссать на... — он умолк и показал на переименованную Ханну, — и тогда всё будет в порядке. Боги не будут возражать.
— И ты нашел в Эофервике девственницу? — поразился я.
— Нашел, господин, — снова вспыхнул он.
— Ханну?
Он уставился на меня жалким щенячьим взглядом, опасаясь моего неодобрения.
— Она такая милая, господин, — произнес он запинаясь, — и когда всё закончится, может, я... — он слишком тушевался, чтобы завершить фразу.
— Когда всё это закончится, — сказал я, — и мы победим, ты можешь вернуться в Эофервик.
— А если не победим? — встревоженно поинтересовался он.
— Если не победим, Берг, то все умрем.
— Ага, — просиял он, — ну значит, придется нам победить, да, господин?
А чтобы победить, нам понадобится хвост лошади Берга, отрез голубого льна и милость богов.
— Этого должно хватить, — сказал я Эдит той ночью.
Я не мог заснуть и спустился к бухте, а там глядел, как серп луны отражается в устье реки за кораблями. Тем временем три моих боевых корабля подрагивали на ночном ветру. Ханна, Эдит и Стиорра. Берг назвал корабли женскими именами, выбрав двух моих женщин и одну свою. Наверное, если бы имена выбирал я, то скорее бы назвал корабли Гизела, как мать моих детей, и Этельфлед, которой я принес клятву служить и ни разу не нарушил ее, но выбор Берга тоже был неплох.
Я улыбнулся, вспоминая, как беспокоился Берг, и при мысли о том, что двенадцати- или тринадцатилетняя девчонка может вызывать дрожь у такого воина. Сколько ему? Восемнадцать, девятнадцать? Он уже стоял в стене из щитов, дрался против топоров и копий, убивал и познал радость битвы, но миленькая мордашка и копна каштановых волос заставили его дрожать, как пятнадцатилетнего юнца перед первой битвой.
— О чем ты думаешь? — спросила Эдит, присоединившись ко мне.
Она взяла меня за руку и положила голову мне на плечо.
— О том, какой властью обладают женщины.
Она стиснула мою руку, но промолчала.
Я ждал предзнаменований, но не находил. Ни одной летящей птицы, даже городские псы примолкли. Я знал, что моя бессонница — от предвкушения битвы, от страха, что я неверно всё рассчитал.
— Уже больше полуночи? — спросил я Эдит.
— Не знаю. Не думаю, но возможно.
— Нужно поспать.
— Ты уходишь на заре?
— Еще до зари, если получится.
— И долго плыть?
Я улыбнулся.
— Если поймаем попутный ветер, то дня два. А нет — так три.
— Значит, через два или три дня... — начала она и запнулась.
— Мы будем первый раз драться, — закончил я за нее.
— Господи спаси, — сказала она, и я решил, что это молитва. — А во второй?
— Дня через два.
— Ты победишь. Ты же Утред, ты всегда побеждаешь.
— Мы должны победить.
Некоторое время мы молчали, прислушиваясь к скрипу лодок, вздохам ветра и плеску волн.
— Если я не вернусь, — начал я, и она хотела помешать мне закончить, — если я не вернусь, — повторил я, — отведи людей в Эофервик. Сигтрюгр о тебе позаботится.
— А он разве не пойдет на север?
— Наверное, уже вышел, но если я погибну, он очень скоро вернется в Эофервик.
— Ты выживешь, — твердо заявила она. — Я пожертвовала церкви кольцо с изумрудом и помолилась.
— Что-что? — поразился я.
— Отдала кольцо с изумрудом церкви.
Роскошное золотое кольцо с изумрудом подарил ей Этельред, мой враг и ее бывший любовник. Эдит никогда его не носила, но я знал, что она хранит кольцо не из-за сентиментальности, а как ценность, которая может пригодиться в этом опасном мире.
— Спасибо, — сказал я.
— Я не назвала священнику причину, — объяснила она, — но попросила его помолиться за нас.
— А вместо этого он построит себе новый дом, — развеселился я.
— Пока он молится, пусть хоть зал для пиров себе построит, — она дернула плечом и посмотрела на вытянутое отражение луны. — Мы закончили с флагом и конским хвостом.
— Спасибо.
— Ты вернешься! — уверенно сказала она.
А я думал о том, что всегда хотел умереть в Беббанбурге. Но не сейчас, еще рано.
— Скорее всего, я пришлю за тобой, — сказал я. — Жди корабль недели через две или три.
— Я буду молиться.
Я повернулся и увел ее из гавани. Мне нужно было поспать. А завтра мы поплывем навстречу битве.
На заре устье было тихим. Воды цвета серебра и сланца текли медленно, словно дыхание морской богини во сне. На пристани суетились люди, перекидывая щиты, кольчуги и оружие на три корабля, уже нагруженные припасами. Там были бочки с элем, с селедкой, с крепко пропеченным хлебом, с солониной, плюс еще с дюжину пустых бочек. В неглубоком корабельном брюхе лежали связанные мешки с соломой. На носах всех трех кораблей красовались кресты, массивные и высокие, сделанные из свежей древесины. Стиоррой командовал мой сын, Финан — Ханной, а я взошел на борт Эдит.
