Дмитрий Петров - Юг в огне
— Но почему же, Костя, — тихо сказал Виктор. — Может и солдат стать генералом. У Наполеона многие солдаты стали знаменитыми генералами, даже маршалами. Мюрат, король неаполитанский, начальник молодой гвардии Наполеона, вначале тоже был солдатом. Да и в русской истории при Петре Первом такие случаи бывали. Даже из казачьей истории я знаю такие случаи Федор Денисов, простой малограмотный казак, при Потемкине и Суворове генералом стал…
Константин мрачно посмотрел на Виктора.
— Мальчишка ты! — сердито сказал он. — Ты бы еще из древней истории примеры привел. Спартак тоже полководцем рабов был. Сейчас, брат, эпоха другая. Чтоб быть генералом, надо много культуры иметь, военных знаний… Посмотрел бы я, какой из тебя или Прохора генерал был бы, — засмеялся Константин.
— Константин! — строго посмотрела на него Вера. — Не переходи границ… Ты, кажется, лишнее выпил.
— Ничего подобного, — горячо возразил Константин. — Я совершенно трезв. Мы ведь просто беседуем… Извини, если тебе кажется, что я погорячился. Гм… создали в воинских частях солдатские и казачьи комитеты… Хе-хе!.. Я — есаул, командир сотни, без комитета теперь ничего не могу сделать. Прежде чем что-нибудь предпринять, я должен прийти в сотенный комитет и сказать своему бывшему холую — денщику Митрофану: «Уважаемый член комитета, разрешите сделать то-то или то-то…» А Митрофан-болван почешет своей пятерней в волосатой голове и ответит: «Нельзя!..» Ха-ха-ха!.. — озлобленно рассмеялся Константин. — Дожили, черт побрал!.. Как, спрашивается, теперь будем с германцами воевать, а?.. Командующий армией, почтенный, мудрый генерал, сидит над картой, решает стратегическую задачу, от которой зависит, быть может, победа или поражение. А рядом сидят комитетчики, сопл… — запнулся Константин, опасливо глянув на жену, поправился: — мальчишки, глупости генералу говорят. Все это, конечно, было бы очень смешно, если б не было трагично. А что делается сейчас в городе?.. Создали Совдеп… Вы только вникните в это звучное слово… ха-ха-ха! Сов-деп! то есть Совет депутатов… А в него вошел разный сброд, которому при царском строе и на люди-то показаться было нельзя… Сволочи!..
— Костя!
— Извини, Верусик… Понимаешь, нервы, — сказал Константин и потянулся к бутылке с коньяком.
— Не пей больше, — отодвинула от него бутылку Вера. — Ты пьян.
— Верусик, я же пью в кругу своих, дома. — Он налил себе в стакан коньяку, выпил и продолжал: — Повылазили, как крысы, из темных углов и щелей разные прохвосты. «Долой, кричат, войну! Да здравствует мир!..» Кошмар! Дали бы мне волю, я бы всем им прикрутил хвосты. Как русский офицер, я не могу спокойно смотреть на эту вакханалию…
За столом было тягостно. Константин всем надоел со своим брюзжанием, но никто не решался его прерывать, — не хотелось с ним спорить. Вера хмуро посматривала на мужа, но тоже молчала. Константин выпил еще и, пьяно покачиваясь, продолжал:
— Другое дело Новочеркасск… там еще кое-какой порядок наведен. Там этим мерзавцам не дают разойтись… Хотя тоже, — вспомнив, безнадежно махнул он рукой, — войскового атамана, графа Граббе, прогнали. А ведь какой милейший человек был, я его видел близко… Теперь создали там Донской исполнительный комитет, а войсковым атаманом выбрали какого-то Волошина… А кто такой Волошин? Кто он?.. Никто не знает… Какой-то там войсковой старшина… Прощелыга!.. Дураки!.. Я вот что вам скажу, братья, пропадает наша многострадальная Россия. Гибнет!.. Так давайте спасать ее… Если ее не спасем, то давайте спасем свой родимый тихий Дон… Я за него жизнь свою отдам!.. Ей-богу, отдам! — И, зарыдав, совсем опьяневший Константин ткнулся лицом в стол.
— Боже мой! — в ужасе простонала Вера. — Ты совсем опьянел, Костя. Вставай, пойдем спать. Слышишь, пойдем!
— Пойдем, Верусик, спасать Дон, — поднял голову Константин. — Пойдем, дорогая. Я им, — поднял он кулак, — о-о!
Вера увела его в спальню.
— Вы учитесь в гимназии? — спросил Виктор у Марины.
— Да. Я в этом году кончаю ее.
— Вы из гимназистов никого не знали?
— Кого именно?
— Да были у меня приятели: Вася Колчанов, Миша Афиногенов. Не знаю, где они теперь. Особенно мы большие друзья были с Васей Колчановым.
— И Васю, и Мишу я знала, — промолвила Марина. — Они бывали у нас на гимназических балах… Вася Колчанов сейчас офицер. Но в Ростове ли он, я не знаю…
Вошла Вера.
— Ну, теперь можно посидеть спокойнее, — сказала она. — А то все политика да политика… Ужасно не люблю политики. Все это очень скучно… Мариночка, сыграй что-нибудь.
Девушка покорно встала и открыла пианино.
— Что же сыграть? — вопросительно взглянула она на сестру.
— Что-нибудь такое, знаешь, под настроение.
Марина стала играть. Вера высоким, сочным голосом запела:
Вот вспыхнуло утро,
Румянятся воды.
Над озером быстрая чайка летит…
— Скучно жить, — вдруг обрывая пение, сказала она. — Ах, как скучно!.. Тоска гложет сердце. Влюбилась бы, да не в кого, — выразительно посмотрела она на Виктора.
Он покраснел. Вера рассмеялась.
— Давайте выпьем, друзья.
За столом сидели долго. Вера много пила, пела, танцевала. Глаза ее поблескивали от удовольствия, щеки горели.
— Вот я напилась так напилась, — хохотала она. — Совершенно пьяна. Ка-а-кой обе-ед нам пода-авали, — запела она. — Уж я пила-а, пила-а… Пи-ила-а… Пойду, господа, спать, голова кружится… Витенька, — подойдя к Виктору, шепнула она, — вы просто прелесть… Плохо только то, что вы за дамами не умеете ухаживать, — ударив его по руке, засмеялась она. — Но я вас научу.
Виктор снова покраснел и посмотрел на Марину. Девушка сидела, опустив голову, вся пунцовая от смущения. Ей было стыдно за сестру.
— Ну, хорошо, — сказала Вера, — я пошла. Марина, укладывай гостей. Виктору постели здесь, на диване, а Прохор пусть ложится в той комнате. Адье! — помахала она рукой и исчезла за дверью.
После ее ухода Прохор сидел недолго.
— Пойду и я спать, — сказал он, вставая. — Голова тоже кружится. Да и устал я в дороге.
Марина вышла ему постелить. Скоро она вернулась.
— Вы тоже, наверное, хотите спать? — спросила она у Виктора. — Я вам сейчас постелю.
— Нет, мне еще не хочется спать, — проговорил он. — Посидите со мной немного, Марина.
Вошла кухарка Марфа, пожилая женщина, стала убирать со стола посуду.
Виктор и Марина долго сидели молча, наблюдая за проворными движениями Марфы. Когда она закончила уборку и ушла на кухню, плотно прикрыв за собой дверь, Марина прошептала:
— Пожалуйста, не обижайтесь на Веру… Она всегда какая-то странная… А так она вообще хорошая, добрая…
— За что же я на нее буду обижаться?
— Да вот за ее поведение, — тихо сказала Марина. — Часто мне за нее бывает стыдно… Мне кажется, — запнулась девушка, — она недостаточно любит Костю… Может быть, потому, что он намного старше ее… И еще потому, что у них нет детей…
— Сколько же лет Вере Сергеевне?
— Двадцать четыре, а Константину Васильевичу — тридцать шесть.
— Разница невелика, — сказал Виктор. — Муж всегда должен быть старше жены лет на восемь-десять.
— Разве это правило?
— Нет. Это мое мнение.
Они помолчали.
— А мне кажется, когда муж и жена ровесники, то это лучше, произнесла она. — Это как-то их уравнивает.
— Могут быть, конечно, и ровесники, — улыбнулся Виктор. — Все зависит от любви супругов.
Было уже поздно, но улица жила бурной жизнью. Слышался людской говор, взрывы молодого смеха. Громко процокали подковы промчавшейся по мостовой лошади. Взвизгнула гармоника. Пьяный голос разухабисто запел:
Получил получку я,
Веселись, душа моя!
Веселись, душа и тело,
Вся получка пролетела,
Денег нету ни гроша,
А кухарка — хороша!..
— Вы опять пойдете на фронт? — спросила Марина.
— А как же? Конечно.
— Это страшно! Очень страшно… Сколько крови льется… Говорят вот, что революция совершилась без крови. Но разве она уже совершилась?.. Мне думается, что она только началась. У Константина Васильевича часто собираются офицеры, послушали б, какие они дикие вещи говорят. Ужас!.. Слишком уж много в людях противоречий. И разве легко эти противоречия примирить? Ой, как трудно! Возьмите нашу гимназию. Казалось бы, какие могут быть противоречия в этом маленьком мирке? Казалось бы, что понимают девчонки? Какие могут быть у них раздоры?.. Но Посмотрите, что делается: все они разбились по группкам. У дочек фабрикантов и купцов — свои интересы, своя обособленная каста, доступ в которую другим запрещен. У дочек офицеров и дворян — своя группа, у богатых крестьянок — своя. Ну и понятно, у девушек, отцы которых простые люди — рабочие и ремесленники, своя… И посмотрели б, как они друг друга ненавидят. Я уже не говорю о преподавателях…
