Даниил Мордовцев - Ирод
Оратор остановился и обвел собрание глазами, полными выражения жалости. Он видел, что все члены синедриона кидают робкие взоры то на Ирода, то на Гиркана. Последний глядел на Ирода, как бы желая сказать: «Зачем ты пришел сюда, когда мог совсем не являться на суд? Не мы твои судьи, а ты не наш судья».
Семаия уловил этот взгляд, и презрение сверкнуло в его добрых глазах.
— О! — как бы простонал он. — Я не упрекаю Ирода, если он своей личной безопасностью дорожит больше, чем святостью закона; кому не дорога жизнь, особенно в ее расцвете!.. Ирод так молод, полон жизни, полон славы...
— Распять его! Распять! — слышались возгласы за стенами синедриона, словно ропот моря.
— На крест его! На Голгофу! Кровь за кровь! Кровь его на нас и на детях наших!
Выведенный из терпения этими криками, центурион, начальник охраны Ирода, нагнулся к его плечу.
— Господин! — шепнул он. — Прикажи унять чернь, и я украшу пурпуром крови твой возврат из этого балагана.
Ирод, как бы презрительным движением руки отгоняя муху, кинул: «Не стоит».
Семаия понял этот почти немой разговор и тем же взором, полным жалости, обвел собрание.
— Мы все, — сказал он грустно, — я, вы, царь, все мы виноваты в том, что дозволили злу перерасти нас. Ирод — детище нашей слабости, нашего потворства.
Он обратился к Гиркану и долго глядел на него молча.
— Гиркан, — сказал он с горечью, — не я ли давно говорил тебе, когда Ирод еще был мальчиком и играл с твоими детьми во дворце, не я ли предостерегал тебя, что ты отогреваешь змееныша у своего сердца? Теперь он превратился в удава и пожрет то, что тебе всего дороже: припомни мое пророчество, он погубит прекраснейшие цветки Сиона, твоих внучат: Мариамму и Аристовула.
В собрании послышался ропот: «Он называет себя пророком! Он оскорбляет царя!»
— Мариамму... Аристовула, — шептал Гиркан, — нет, нет!
Он вспомнил, как Ирод, еще до своего возвышения, бывая во дворце в качестве молодого царедворца и сына могущественного Антипатра, любил забавляться с маленькой Мариаммой и часто носил ее на руках... Не может быть, чтобы он погубил эту милую крошку...
Семаия между тем, заметив, что члены синедриона не поддерживают его, а скорее готовы отступиться от своего главы, вышел, наконец, из себя и поднял над головой свитки закона.
— Слушайте! — воскликнул он. — Бог велик! Велик Бог Авраама, Исаака и Иакова! Придет час, придет день, когда тот, которого вы, в угоду царю, хотите оправдать, вас же погубит! Не пощадит он и Гиркана!
Эти слова, прозвучавшие пророческой силой, испугали членов синедриона.
— Нет! Нет! — воскликнули многие из них. — Не призывай на наши головы гнева Иеговы! Не заклинай нас Богом Авраама, Исаака и Иакова! Мы не надругаемся над свитками закона!
Ирод сделал нетерпеливое движение и гордо выступил вперед с угрожающим жестом.
— Я слишком долго жду! — сказал он резко. — Я не привык стоять!
Вдруг гоплиты, как бы по сигналу, ударили в щиты. Металлический звук их глухо отдался под сводами.
— В мечи! — резко прозвучал голос центуриона.
Сверкнули мечи. Но Ирод мановением руки остановил гоплитов.
— Это не парфяне, — сказал он.
Послышался стон. Все испуганно глянули на Гиркана. Голова первосвященника, мертвенно бледная, откинулась на спинку его седалища.
— Мне дурно... Я распускаю синедрион... Отлагаю суд до завтра.
Ирод, никому не поклонившись, гордо оставил верховное судилище, окруженный гоплитами с блестящими мечами наголо.
VI
Обморок Гиркана в синедрионе был притворный, хотя от страха перед Иродом и вследствие угроз Секста-Цезаря он, в самом деле, был близок к обморочному состоянию. Отправляясь из дворца в синедрион, он получил, кроме того, известие, что Ирод, отъезжая из Галилеи в Иерусалим на суд синедриона, по всему своему пути предварительно расставил военные посты, а себя окружил сильным конвоем из отборных гоплитов, которыми снабдил его наместник Сирии.
Поэтому, когда, распустив синедрион, Гиркан воротился во дворец, он тотчас же тайно отправил одного царедворца к Ироду сказать, чтобы он, не дожидаясь вторичного призыва к суду, немедленно отправлялся в Галилею.
Ирод усмехнулся, когда услышал это от посланного.
— Воробьи великодушно предупреждают ястреба, чтобы он избегал их суда и расправы, — сказал он. — Хорошо. Но скажи пославшему тебя, что я, чтя закон и судей, явлюсь на суд вторично, и тогда Голгофа и Елеонская гора покроются дремучим лесом из крестов, точно лесом пальм, а на крестах будут висеть те, которые кричали мне вослед перед синедрионом: «Распять его! Распять!»
Когда Александра увидела возвратившегося из синедриона Гиркана, она поняла все.
— Ах, отец, — сказала она, — я видела с кровли дворца, с каким сильным отрядом из римлян он отправлялся на суд.
— Да, голубка, — безнадежно махнул рукою первосвященник.
— Бедные дети! — горестно вздохнула Александра, увидев входящих Мариамму и Аристовула.
— Дедушка, — подбежал к Гиркану последний, — когда же будут распинать Ирода?
Старик прижал к своей груди головки детей и тихо заплакал.
Ирод, казалось, действительно задумал исполнить свою угрозу — усеять лесом крестов Голгофу и Елеонскую гору. Когда он воротился в Галилею, то Секст-Цезарь, ввиду возрастающего всемогущества своего родственника, Юлия Цезаря, о котором дошли до Сирии слухи, что он готовится возложить на себя императорскую корону, предвидя для себя более высокий пост, решил подготовить на свое теперешнее место Ирода и назначил его не только правителем Самарии, но и всей Келесирии.
Скоро в Иерусалиме узнали об этом, и Кипра, мать Ирода, сказала своему мужу, Антипатру:
— Мой Ирод будет царем. Я давно об этом знала. Я знала это от его рождения. Когда родился он, старая Рахиль, ухаживавшая за мной, принесла ко мне новорожденного и сказала: «Смотри, у него на головке корона». И я увидала на лбу его, на нежной коже, багровый отпечаток в виде коронки. Рахиль тогда сказала мне: «Когда ты была еще маленькой девочкой и бегала по каменистым уступам твоей родной Петры, один пустынник, пришедший от Синая, увидав тебя, сказал: „Она будет матерью царей“. А я ему сказала: „Она и так дочь царя Каменистой Аравии“. А он сказал: „Она даст царей другой, более могущественной и славной стране“.
— Мы и так царствуем над всей Палестиной, хотя и не носим царских венцов, — улыбнулся Антипатр.
Вскоре после того в Иерусалиме узнали, что Ирод собирает войско, чтобы идти на Иерусалим. И действительно, к Антипатру явились от Ирода гонцы с письмом, в котором Ирод извещал отца и брата Фазаеля о своем неуклонном решении наказать своих судей и дерзкую чернь, которая осмелилась кричать ему в глаза: «Распять его!»
«Когда великий Цезарь, — писал Ирод, — шел со своими легионами из Галлии, чтобы наказать мятежный Рим, то, переходя через рубикон, он воскликнул: „Aléa jacta est!“ Я же, переступив рубеж Иудеи, воскликну: „Кресты на Голгофу!“ Но одной Голгофы будет мало для меня. Боюсь, что и лесу на кресты не достанет».
— Юноша совсем обезумел, — сказал Антипатр, прочитав послание сына. — Надо спешить к нему.
— Я знаю Ирода, — улыбнулся Фазаель. — Когда мы еще учились в Риме, он сказал одному римлянину-воину, толкнувшему его на Форуме: «Я велю повесить тебя, когда буду царем!»
Антипатр и Фазаель, ничего не сказав ни Гиркану, ни членам синедриона об угрозах Ирода, тотчас поспешили к нему навстречу. Они прибыли как раз вовремя. Уже издали они услыхали какой-то странный гул в лесах, покрывавших склоны иудейских гор.
— Что это за гул и треск в лесу? — спросил Антипатр первого попавшегося воина из иудеев, которого лично знал отец Ирода.
— Это наши воины рубят иудейские леса на кресты для иерусалимлян, — отвечал воин.
Антипатр и Фазаель были поражены.
— Сын мой! Что ты задумал? — воскликнул Антипатр, увидав Ирода.
Последний указал на несколько срубленных гигантских пальм.
— Это кресты для Гиркана и для членов синедриона.
Антипатр содрогнулся.
— Именем Бога живого заклинаю тебя, сын мой, смягчи твой гнев, — со страстною мольбою заговорил Антипатр. — Для кого готовишь ты эти позорные кресты? Для первосвященника и царя? Но вспомни, кто он был для тебя? Ты почти вырос при дворе Гиркана. Не при нем ли ты достиг такого могущества, о котором не ведала Идумея. Ты ожесточен против членов синедриона? Но они исполняли только то, что им предписывали законы страны. Они намерены были, они должны были приговорить тебя к смертной казни, именно к самой позорной, к распятию на кресте. Но от тебя, от твоего могущества зависело не подчиниться приговору синедриона. Ты и не подчинился. За что же казнить их, когда они исполнили только долг свой пред народом?
Ирод упорно молчал.
— Что же ты ничего не скажешь, мой сын, моя слава, моя гордость? — продолжал Антипатр.
