Камо-но Тёмэй - Записки из кельи
Камо-но Тёмэй - Записки из кельи краткое содержание
Камо-но Тёмэй
Записки из кельи
Раздел первый
Струи уходящей реки…, они непрерывны; но они — всё не те же, прежние воды. По заводям плавающие пузырьки пены…, они то исчезнут, то свяжутся вновь; но долго пробыть — не дано им. В этом мире живущие люди и их жилища… и они — им подобны.
В «перлами устланной» столице вышки на кровлях рядят, черепицами спорят жилища людей благородных и низких. Века за веками проходят — и нет им как будто конца…, но спросишь: «так ли оно в самом деле»? — и домов, с давних пор существующих, будто так мало: то — в прошлом году развалились, отстроены в новом; то — был дом большой и погиб, превратился в дом малый. И живущие в них люди — с ними одно: и место — всё то же; и людей так же много, но тех, кого знаешь ещё с давней поры, средь двух-трёх десятков едва наберётся один или двое. По утрам умирают; по вечерам нарождаются… — порядок такой только и схож, что с пеной воды.
Не ведаем мы: люди, что нарождаются, что умирают…, откуда приходят они и куда они уходят? И не ведаем мы: временный этот приют — ради кого он сердце заботит, чем радует глаз? И сам хозяин, и его жилище, оба уходят они, соперничая друг перед другом в непрочности своего бытия… и зрелище это — совсем, что роса на вьюнках: то — роса опадёт, а цветок остаётся; однако хоть и останется он, но на утреннем солнце засохнет; то — цветок увядает, а роса ещё не исчезла; однако хоть не исчезла она, — вечера ей не дождаться.
II
С той поры, как я стал понимать смысл вещей, прошло уже более чем сорок вёсен и осеней, и за это время постепенно накопилось много необычного, чему я был свидетелем.
1. Пожар.
Было это давно: как будто в третьем году Ангэн, в двадцать восьмой день четвёртой луны (1177 г.). В неспокойную ночь, когда неистово дул ветер, около восьми часов вечера в юго-восточной части города начался пожар и распространился до северо-западной стороны. В конце концов он перешёл на ворота Судзаку-мон, дворец Дайкоку-дэн, на здания Школы высших наук и Управления гражданскими делами, и они в одну ночь превратились все в пепел. Начался пожар, кажется, в переулке Томи-но-кодзи на улице Хигути и возник с бараков, куда помещали больных.
При дующем во все стороны ветре огонь, переходя то туда, то сюда, развернулся широким краем, будто раскрыли складной веер. Дома вдалеке заволакивались дымом; вблизи всюду по земле стлалось пламя. В небеса вздымался пепел, и во всём этом, багровом от огня, окружении как будто летали оторвавшиеся языки пламени, не устоявшие перед ветром: они перелетали через один-два квартала. Люди же — среди всего этого… могли ли они ещё сохранить свой здравый рассудок? Одни, задохнувшись в дыму, падали наземь; другие, объятые огнём, умирали на месте; третьи…, пусть сами кой-как и спасались, но имущество вынести не поспевали, так что все драгоценности, все сокровища так и превращались в пепел. А сколько всё это стоило?
В тот раз домов высших сановников сгорело шестьдесят, а сколько других — и число неизвестно! Говорят, всего во всей столице число сгоревших построек достигало одной её трети. Мужчин и женщин погибло несколько тысяч, а коней и волов — им и конца не знали!
Средь всех людских забот, вообще таких бессмысленных, поистине самая бесплодная это — озабочивать своё сердце, тратить сокровища, с тем, чтобы построить себе жилище в этой ненадёжной столице…
2. Ураган.
Случилось затем, что в четвёртом году Дзисё, в двадцать девятый день четвертой луны (1180 г.) со стороны «Средних Ворот» и Кёгоку поднялся сильный вихрь и свирепо задул, охватив все вплоть до шестого проспекта. Когда он захватывал своим дуновением сразу три-четыре квартала, из всех домов, заключённых в этом пространстве, и больших, и маленьких, не оставалось ни одного неразрушенного: одни так целиком и обрушивались наземь; от других оставались только стропила; а то — ветер, сорвав с ворот навесы, относил их за четыре-пять кварталов; сметая же заборы, превращал всё окружающее в одно сплошное целое. Тем более имущество из домов: всё без остатка летело оно в небеса. Такие же предметы, как планки из кровель или дощечки, были совсем как листья зимой, что метутся по ветру. Пыль носилась, как дым, так что и глаз ничего не мог разобрать. При звуках же страшного грохота нельзя было расслышать и человеческих голосов, говоривших что-либо.
Сам «Адский вихрь», и тот, казалось, должен быть не сильнее этого! Повреждались и гибли не одни дома; без счёта было и таких, кто во время их исправления повреждали себя и становились калеками.
Ветер перешёл на юго-западную часть города и там причинил горе многим людям. Вихри дуют постоянно, но такие… бывают ли вообще? Тот вихрь был необыкновенен, так что у людей появилось подозрение: не предвестье ли это чего-нибудь, что должно случиться?
3. Перенесение столицы.
Затем, в том же году, в шестую луну (1180 г.), внезапно приключилось перенесение столицы. Случилось это совершенно неожиданно для всех.
Сколько известно о начале этой столицы, её определили тут в правление императора Сага, и с той поры прошло уже несколько сот лет.
Вещь не такая, чтобы так просто, без особых причин можно было бы менять, отчего картина всеобщего недовольства и горя превосходила даже то, что было бы естественным.
Однако говорить что-либо было напрасно, и все, начиная с самого государя, — сановники, министры, — все переселились в провинцию Сэтцу, в город Нанива. Из тех, что находились на службе, кто стал бы оставаться один в старой столице? Из тех, кто в заботах о должности и чинах, всё полагал в государевых милостях, всякий спешил переселиться как можно скорее. Те же, кто потерпел в жизни неудачу, кто был в этом мире лишним, без всяких надежд впереди, те — скорбя — оставались на месте.
Жилища, что спорили карнизами друг с другом, с каждым днём приходили в упадок. Дома сламывались и сплавлялись по реке Ёдогава. Местность на глазах превращалась в поле.
Сердца людей все изменились: значение стали придавать только одним коням и сёдлам; таких же, кто употреблял бы волов и экипажи, — таких уже более не стало. Стремились только к владениям на Юге и Западе. О поместьях же на Севере и Востоке и думать не хотели.
В ту пору как-то по делу, случайно, мне довелось побывать в этой новой столице в провинции Сэтцу. Посмотрел я, как там всё обстоит. Тесное пространство, — негде и улицу разбить; Север, — прилегая к горам, — высок, а Юг, — близкий к морю, — низменен; всё время — неумолчный шум от волн, морской ветер как-то особенно силён. Дворец помещался между гор, так что даже начинало казаться: «уж не таким ли был и тот, бревенчатый дворец?» Впрочем, он всё же имел иной вид, и было даже кое-что в нём и красивое.
Все эти дома, что каждый день ломались и сплавлялись по реке в таком количестве, что ей самой течь было негде, все эти дома, — где же они? — Где они построены? Мест пустынных много, а построенных домов — так мало!
Прежнее селенье — уже в запустенье, новый же город ещё не готов. Все жители же были, что плавающие по небу облака. Обитавшие здесь издавна, потеряв теперь землю, горевали; те же, кто селился вновь, испытывая нужду в материалах для построек, страдали.
Посмотришь по дорогам: те, кому надлежало бы ездить в колесницах, — верхом на лошади; кому следовало бы носить форменное одеянье, — ходят в простом платье. Весь облик столицы сразу изменился, и только одна эта деревенщина — служилые люди оставались всё теми же!
Стали говорить: «уж не предвестье ли это смут на миру?» — и так оно и было: мир с каждым днём приходил всё в большее волнение, и сердца людские не видели покоя. В конце концов жалобы народа не оказались тщетными: в тот же год зимою государь соизволил вновь вернуться в прежнюю столицу. Однако — пусть и будет так, но эти всюду разбитые дома… как с ними быть? По прежнему их больше уж не отстроить!
Приходилось мне слышать, что в мудрое правление времён минувших царством управляли милосердием, дворцы крыли лишь тростником, карнизов даже не устраивали вовсе; а видеть приходилось, что дыму мало, — легкую подать и ту снимали…
Это потому, что любили народ, людям помогали! Каков же свет нынешний, — легко узнать, сравнив его с минувшим!
4. Голод.
Затем, как будто в годы Ёва (1181 г.): давно это было и точно не помню… Два года был голод и происходили ужасные явления. Весной и летом — засуха; осенью и зимой — ураганы и наводнения. Такие бедствия шли одно за другим и злаки совсем не созревали. Весной только понапрасну пахали, летом — сеяли… был лишь один труд; жатвы же осенью не было, зимой не было оживления с уборкой хлеба.
От этого и население в разных провинциях… то, бросая земли, уходило за свои пределы; то, забыв о своих домах, селилось в горах. Начались различные моленья, совершались и особые богослуженья, и все-таки действий всего этого заметно не было.
