Евгений Анташкевич - 33 рассказа о китайском полицейском поручике Сорокине
– Хорошо? Что вы имеете в виду?
– Я имею в виду, что вы говорили и по-деловому, и очень вежливо, и, как бы это сказать… на равных, по-русски, подворянски…
Сорокин пожал плечами:
– Я офицер, он офицер… А как это, по-дворянски? Я не дворянин! А может быть, и он не дворянин.
Элеонора помолчала, поддёрнула мешок за спиной и сказала:
– У вас, у русских, замечательные манеры, я заметила это, как только приехала в Россию, вы умеете быть на равных, независимо от чина и положения. Где вы учились?
– Классическая гимназия, потом юнкерское училище…
– Это воспитание у вас от…
– Наверное, от мамы, она дворянка, хотя, когда вышла замуж за купца, перестала быть…
– А ваша мама…
– Из старинного ханского татарского рода, моя прабабушка – бабушку я не помню, она умерла молодой – из рода хана Кучума.
– Это чувствуется!
Сорокин ухмыльнулся:
– По-моему, Энн, извините, леди Энн… Элеонора примиряюще махнула рукой.
– …вы все придумываете!
– Ну, так уж и всё?
Они замолчали.
Сорокин оглянулся по сторонам и по левую руку на обочине вдруг увидел заваленные снегом, положенные штабелем друг на друга замёрзшие человеческие тела; из штабеля торчала восковая голая рука с растопыренными скрюченными пальцами. К телам был прислонён связанный верёвками берёзовый крест. Он увидел, что Элеонора собирается посмотреть туда же, испугался и, желая её отвлечь, позвал:
– Леди Энн!..
Она глянула на него и укоризненно сказала:
– Зовите меня просто по имени… – Да, да, извините…
– Что вы хотели сказать?
– А… я уже забыл! – соврал Сорокин.
– Какая у вас память, как вы, русские, говорите… – В её глазах проскочила кокетливая искра, и она сказала по-русски:
– Дэвичья… правилно?
Сорокин рассмеялся.
– Правилно! – передразнил он.
Солнце садилось позади тракта и своим ярким кругом уже достигло вершин дальних сопок, обоз тянулся на восток, Элеонора Боули и Сорокин сидели лицом на запад.
– Как красиво! Какой чистый воздух! Видите?
Сорокин сощурился и прикрылся от резкого света; он видел только, как в косых, почти параллельных земле контрастных лучах чернеет тайга.
– Уважаемый! – крикнул он.
– Слухаю, барин, – откликнулся хозяин саней.
– Как думаешь, где ночевать будем?
– А хто ж его знает, где обоз встанет, там и ночевать будем… – Как так?
– А так, ваше благородие, коли села какого достигнем, тама и ночевать будем, а коли в тайге, так костёр разведём, и вся ночёвка.
– Под открытым небом? – удивился Сорокин и сразу понял, как был нелеп его вопрос.
– А ишо как? Гостиницев али постоялых дворов в тайге нету!
Сорокин заёрзал.
– Мишя, вы не волнуйтесь, мы так едем уже не первый день…
Он посмотрел на Элеонору.
– Это даже лучше, если в тайге, – в деревне в домах много всяких насекомых, а тут чисто.
– Холодно! – выговорил Сорокин.
– У костра не холодно, когда все вместе… – тихо произнесла Элеонора.
Сорокин понял, что от него сейчас ничего не зависит, и в сердцах крикнул:
– Огурцов!
Фельдфебель спрыгнул с саней и подбежал к поручику:
– Слушаюсь, ваше благородие!
Сорокин глянул на него и безнадежно махнул рукой.
Огурцов по инерции сделал несколько шагов, потом остановился, прислушался, просиял лицом и, показывая рукой в конец обоза, выкрикнул:
– А? Скочуть! Поди те, кого мы поджидаем!
Сорокин прислушался, ничего не услышал, но почувствовал, что из-под садящегося солнца доносится глухой стук копыт.
– Давай, Огурцов, будь настороже́! Не пропустить бы!
– Не пропустим, Михайла Капитоныч, ваше благородие, – хихикнул фельдфебель. – Костьми поперёк лягу.
Фельдфебель повернулся и остался стоять на обочине тракта.
– Какой он интересный, этот ваш солдат, и фамилия у него добрая. Такая – овощ!
– Овощ? – удивился Сорокин и расхохотался.
– Вот, – удовлетворённо сказала Элеонора, – теперь вы весёлый. Вы же весёлый человек? Не надо быть хмурым, я понимаю вашу заботу и принимаю её, но поверьте, всё будет хорошо…
Сорокин посмотрел ей в глаза – леди Энн улыбалась.
«Какая она все-таки!..» – подумал Михаил Капитонович.
Вопрос с воткинцами решился быстро. Огурцов остановил командира, Сорокин передал ему записку штабс-ротмистра, тот написал на ней несколько слов и отдал Огурцову.
– В арьергарде идут две пушки, на них всё наше хозяйство, им управляет прапорщик Вяземский, всё получите у него. Но, поручик, не обессудьте, сколько даст, столько даст, сами поштучно считаем… Впереди верстах в пяти село, мы идём туда, доедете, найдите штаб и присоединяйтесь к нам с вашим войском.
Сорокин поблагодарил.
– Ну вот, – промолвила у него за спиной Элеонора, – теперь вы будете ночевать в деревне, в доме. И если вернётесь на эти сани, я буду вас бояться.
Сорокин услышал её слова и, не зная, что ответить, сидел и молчал.
«А ведь она правду говорит, – подумал он, – если я присоединюсь к воткинскому отряду, то я с ним и останусь и на эти сани уже не вернусь…» Он повернулся.
– У вас ещё болит нога? – спросила его Элеонора.
– Болит! – смущённо ответил Михаил Капитонович и сразу всё понял. – Я сам боюсь насекомых и не буду ночевать в доме!
– А как же вы будете командовать вашими солдатами?
– А так и буду, буду защищать обоз в арьергарде, с тылу! – Ему не хотелось показывать своего смущения, и он заорал: – Огурцов!
– Ваш замечательный Огурцов раздаёт патроны, – тихо и мягко произнесла Элеонора.
Сорокин всмотрелся в сумерки, разглядел вереницу солдат, очередью шедших за санями, на которых сидел фельдфебель, и увидел, как солдаты один за другим отходят от саней и что-то рассовывают по карманам шинелей.
– А вы, вам не нужны патроны? – спросила Элеонора. – Вам не понадобится?
«И правда?» – подумал Сорокин и ощупал кобуру на боку, она была пустая.
– Мне придётся раздобыть оружие там, – в растерянности ответил он и куда-то махнул рукой. – У меня чехи отняли оружие.
– Это не страшно, – ответила Элеонора и полезла рукой под шубу. – Вот, возьмите!
На фоне чёрной шубы, в которую была одета Элеонора, он ничего не разглядел, только почувствовал, что она ищет его руку, он потянулся, и она вложила ему в пальцы что-то тяжёлое.
– Я не хотела, чтобы меня застали врасплох эти партизаны, это же не настоящая армия, а бандиты, и командиры у них бандиты, вряд ли они имеют понятие о чести и о том, как надо обращаться с женщинами, и ещё возьмите вот это, сейчас вам это будет кстати…
Сорокин переложил поданный ею револьвер в другую руку, и она вложила ему в раскрытую ладонь ещё один тяжелый предмет. Стемнело, и уже ничего не было видно, Михаил Капитонович почувствовал, что предмет имеет округлую форму и тёплый.
– Это виски, настоящее виски. Я вожу с собой эту флягу на случай, если понадобится обработать кому-нибудь рану. Но вы можете немного выпить, и я с вами, только чтобы наши соседи не видели…
Сорокин был так удивлён, что сидел и ничего не мог сказать.
– Я слишком долго путешествую вот так, без комфорта, и должна быть ко всему готова. А ещё я хочу попасть к себе на родину и описать всё, что я тут видела. Это моя задача, и я хочу, чтобы вы мне в этом помогли, дорогой мой поручик Мишя.
После этого они долго ехали и молчали, уже совсем стемнело, и вдруг Элеонора спросила:
– Если ваша мама потомок татар… вы похожи не на неё?
– Вы имеете в виду, что я блондин?
– Да!
– Я похож на папу, хотя мама не такая брюнетка, как вы, у нас в неё мой младший брат… – А где они сейчас?
– Не знаю, меня отправили из Омска на несколько дней раньше, они тоже уже собирались, но смогли ли уехать?
– То есть вы о них ничего не знаете?
– Ничего.
– Надо надеяться. Надо надеяться на лучшее…
Через час обоз встал. Возница соскочил, взял лошадь под уздцы и отвёл сани ближе к обочине.
– Им, – пробурчал он, – всё одно, што ночь, што день, а скочуть туды-сюды… так от греха! И вона – полянка, тама костерок и разложим, а?
Сорокин вглядывался в обочину дороги и край тайги, но не увидел никакой полянки, только под сплошной стеной зарослей границей белел тракт. Он хотел было позвать фельдфебеля, но тот уже стоял рядом.
– Што, уважаемый! – Огурцов обратился к вознице. – Есть котелок, али ищо кака посудина, подставляй, это тебе крупа для барышни да консерва, разумеешь?
– А давай! – услышал Сорокин голос возницы.
«Как они в такой кромешной тьме что-то видят?» – подумал он и моментально ослеп от вспыхнувшего света зажигалки в руках у Элеоноры. Он прикрылся ладонью.
– Не привыкли, – тихо сказала она.
– А вы, ваше благородие, к нашему котлу, у нас тама довольствия… – И Сорокин почувствовал, что Огурцов дотронулся до рукава его шинели.
– Не надо, я сам, вроде нога уже получше. – Он чувствовал себя неудобно, во-первых, не такой уж он инвалид, чтобы опираться на руку фельдфебеля, а во-вторых, ему очень не хотелось уходить от Элеоноры. Он протянул ей флягу:
