Виктор Поротников - Олег Рязанский против Мамая. Дорога на Куликово поле
Встреча Олега с епископом Иоанном произошла в Богородицкой церкви, расположенной в квартале Рабат, где обычно проживают торговцы с Руси. Здесь чуть ли не на каждом шагу были разбросаны постоялые дворы, обнесенные глинобитными изгородями. На окраине Рабата лежало и русское православное кладбище. Татары-мусульмане хоронили своих умерших на другом конце города возле мечети Меджид-аль-Наср.
Отстояв обедню в Богородицком храме рядом с местными прихожанами, среди которых были в основном русские невольники, Олег затем помолился Богоматери о ниспослании удачи Урус-хану в сражении с Мамаем. Епископ Иоанн, услышав молитву рязанского князя, пришел в негодование.
— Не пристало тебе, княже, просить у Владычицы Небесной победы для нечестивого Урус-хана, — сердито промолвил владыка, подступив к Олегу. — Мне ведомо, что ты точишь зуб на московского князя Дмитрия и ради торжества над ним готов лобызать сапоги Урус-хану. Этому выродку в облике человеческом! Дмитрий за всю Русь радеет, стремясь собрать все русские земли в кулак и сокрушить ненавистное татарское иго. Ты же, князь, лишь о своей Рязани печешься, не видя дальше своего носа. Сие мелко и недостойно тебя, славного отпрыска рода Ольговичей!
«От митрополита Алексея докатились до Сарая слухи о моей последней неудачной распре с московским князем, не иначе, — подумал Олег, нахмурив брови. Он окинул незаметным взглядом высокую широкоплечую фигуру епископа Иоанна в длинной до пола черной ризе, поверх которой на могучей груди священника находился большой серебряный крест, почти скрытый его густой длинной бородой. — Ишь, как зыркает! Ничего не скажешь, верного пса держит в Сарае митрополит Алексей. По всему видать, этот бородач готов в лепешку разбиться, блюдя интересы своих московских покровителей!»
— Чем это моя Рязань хуже Москвы? — проговорил Олег, отходя от иконостаса. — Рязань гораздо древнее Москвы и Владимира. Рязань уже была стольным градом, когда Москва превратилась из боярской усадьбы в княжеское сельцо. Князья рязанские большей доблестью себя покрыли в сечах с татарами по сравнению с московскими князьями, которые прославились своим заискиванием перед ордынцами и подлыми кознями против соседних князей. Всем ведомо, каким стяжателем и двурушником был Иван Калита, каким негодяем был его брат Юрий, погубивший руками татар тверского князя Михаила Ярославича и убивший плененного рязанского князя Константина Романовича. Что ты скажешь на это, владыка?
Олег поднял глаза на могучего епископа Иоанна, который был выше его на целую голову благодаря камилавке из черного бархата — цилиндрическому головному убору с плоским верхом и ниспадающей сзади на плечи и спину наметке — куску темной ткани, прикрепленному к верхней части камилавки.
— Не стану отрицать, княже, — сказал епископ Иоанн с печальным вздохом, — немало недостойных поступков было совершено Иваном Калитой и его братом Юрием. Скажу лишь, что Господь наказал их за это преждевременной смертью сыновей и внуков. Из рода Юрия Даниловича никого не осталось. Из потомков Ивана Калиты ныне здравствуют лишь двое — это Дмитрий, князь московский, и его двоюродный брат Владимир, князь серпуховской. Эти два птенца из Калитина гнезда покуда не запятнали себя неправедными делами.
— Ошибаешься, владыка, — тут же возразил Олег. — Иль запамятовал ты кое о чем, иль кривишь душой, чего епископу никак не пристало. Хочу напомнить тебе о том, как Дмитрий пригласил к себе в Москву тверского князя Михаила Александровича якобы для того, чтобы урядиться с ним о мире в присутствии митрополита Алексея. Князь Михаил приехал в Москву, поверив клятвенному заверению митрополита в своей неприкосновенности, и за свою несговорчивость на переговорах с Дмитрием угодил в темницу вместе со своей свитой. Хорошо в ту пору в Москве оказались Мамаевы послы, которые вступились за тверского князя. Испугавшись их угроз, Дмитрий выпустил из поруба Михаила Александровича и его бояр. Случилось это пять лет тому назад, когда Дмитрию было восемнадцать лет. — Олег криво усмехнулся, заметив тень неловкого смущения на лице сарайского владыки. — Вот и выходит, отец мой, что всяк кулик свое болото хвалит. Ты утверждаешь, что князь Дмитрий объят благими помыслами, желая избавить Русь от ордынского ига. Так и тверской князь того же желает, чем же он хуже Дмитрия? А то, что Михаил Александрович точит меч на Дмитрия, так его можно понять: надолго ему запомнилось московское «гостеприимство».
— Коль вспоминать все межкняжеские склоки и обиды, то эдак далеко зайти можно, аж до времен Всеволода Большое Гнездо, — проговорил епископ Иоанн. — Но к чему все это ворошить? Пора бы забыть отцовские и дедовские распри ради единой великой цели — свержения ига татарского.
— Ежели Дмитрий желает сплотить вокруг Москвы всех русских князей, то ему следует разговаривать с соседними великими князьями как с равными, не задирая нос перед ними, — промолвил Олег. — Что и говорить, Московское княжество ныне сильно как никогда. Однако же Тверь и Рязань тоже не кочки болотные. Пора бы Дмитрию это уразуметь.
На укоры владыки Иоанна, мол, зачем рязанский князь приехал в Сарай набиваться в данники к Урус-хану, если у него есть возможность вообще не платить дань в Орду, Олег заметил, что ведь и Дмитрий с недавних пор шлет дань Мамаю.
— Дмитрий водит Мамая за нос, княже, — возразил на это Иоанн. — Разве можно называть данью те подачки, которыми тешит Мамая московский князь. Тем самым Дмитрий задабривает Мамая, дабы тот не мешал ему заниматься насущными делами…
— О насущных делах Дмитрия мне хорошо известно, — язвительно произнес Олег. — Сначала Дмитрий отправил свои полки в поход на Тверь, потом он принудил новгородцев заключить с ним союз против литовцев и тверского князя, затем по приказу Дмитрия московская рать опустошила рязанские земли. И вот, уже этим летом Дмитрий успел успешно повоевать с Ольгердом под Любутском. Куда же в ближайшем будущем направит Дмитрий свое войско, снова на Тверь или опять против Рязани?
Епископ Иоанн завел речь о том, что он готов замолвить слово за Олега перед Дмитрием и митрополитом Алексеем. Только пусть и Олег проявит миролюбие и впредь не тревожит Московское княжество наскоками своей рати, не требует у Дмитрия вернуть ему Лопасню.
Олег сказал владыке Иоанну, что он будет только рад его посредничеству в затянувшейся распре между Москвой и Рязанью из-за Лопасни. Сам же про себя подумал: «Мне бы урядиться с Дмитрием о мире хотя бы на год, чтобы собраться с силами. А там увидим, чей черед садиться наперед! Будет и на моей улице праздник!»
Уже расставаясь с епископом Иоанном, Олег обратился к нему с просьбой подыскать среди русских невольников людей, знакомых с ратным делом, и поспособствовать их выкупу из рабства. Деньги на это дело Олег пообещал передать епископу через своего верного человека. Владыка Иоанн заверил Олега, что он исполнит его просьбу уже в ближайшие дни, мол, у него имеются на примете среди русских невольников и бывшие гридни, и даже боярские сыновья. «Дело сие богоугодное, князь, — сказал Иоанн. — Вызволяя христиан из тяжкой неволи, тем самым ты заслуживаешь от Господа прощение за свои прегрешения вольные и невольные».
Глава пятая
Гель-Эндам
Этот разговор произошел между Олегом и боярином Брусило спустя пять дней после ухода Урус-хана в поход на Мамая. Олег собирался в ханский дворец на очередную встречу с персиянкой Гель-Эндам, когда в его покои заглянул Брусило.
— Неразумно ты поступаешь, княже. Ох, неразумно! — с досадливым вздохом обронил боярин, плотно притворив дверь. — Урус-хану вряд ли понравится то, что ты в его отсутствие каждодневно наведываешься к любимой его супруге. Злые языки молчать не будут, князь. Вернется Урус-хан из похода и обрушит на тебя свой гнев. Не играл бы ты с огнем, княже!
Олег, облаченный в желтый половецкий кафтан с длинными рукавами и круглым воротом, расшитый на груди и плечах голубыми узорами в виде цветов и листьев, примерял перед бронзовым зеркалом то одну, то другую татарскую шапку. Ему приглянулась круглая тафья из голубой парчи. Примерив ее и так и эдак, Олег с удовлетворенным видом повернулся к Брусило, который примостился на скамье у стены.
Поймав на себе нахмуренный взгляд своего верного советника, Олег весь как-то поник и опустил руки.
— Конечно, ты прав, боярин, — промолвил князь, потупив очи. — Мне надлежит держаться подальше от этой красивой персияночки, дабы не прогневить Урус-хана. Ему непременно нашепчут о моих частых встречах с Гель-Эндам, любопытных глаз и ушей во дворце хватает. — Олег уселся на скамью рядом с Брусило и тяжело вздохнул. — Умом я все понимаю, но сердцу своему приказать не могу. Тянет меня к этой персиянке, ибо когда я с нею рядом, душа моя купается в тепле. Ни с одной женщиной мне не было так хорошо, как с Гель-Эндам.
