Наоми Френкель - Смерть отца
Дядя Самуил возвращается с толстой бумажной папкой. Это рукопись. Листы исписаны плотным густым почерком, красивыми готическими буквами, теми самыми буквами, благодаря которым Аарон Штерн предсказал дяде Самуилу большие успехи в жизни.
– Что с книгой, дядя Самуил? – спрашивает Габриель. – Конечно же, она приближается к концу, не так ли? Моника, Александр и я, и многие другие уже жаждут ее прочесть.
– О, – говорит дядя Самуил педантичным голосом, – книгу не пишут, стоя на одной ноге.
– Упаси, Боже, – Габриель старается исправить свои слова, – торопить тебя, дядя Самуил.
– Может, вы прочтете нам немного из книги, дядя Самуил, – улыбается Александр, и Габриель тихо вздыхает, но дядя Самуил уже водрузил на нос очки.
– Глава первая, – дядя Самуил старается оседлать нос очками, – я все еще не доволен первой главой. Целостной должна быть именно первая глава. В любом случае, слушайте, сыны мои. История Гершеле ходатая, который первым появился в этом городке в начале средних веков. Был из семьи ученых с юга. Маленького роста, худой, но с большим носом, ходил он осторожными шажками, словно носил с собой и боялся разбить драгоценную вещь. И настолько он был мал ростом, что дали ему в городке кличку «малыш». А люди общины добавили: «малыш из семинарии». Сосватали «малышу» Еву из семьи испанских евреев, высокую и красивую, дочь раввина и судьи в общине рабби Ицхака. Так, Гершеле оказался у небогатого стола раввина. Грянули погромы, в городке убивали и грабили евреев, и Ева стала нищенкой. Погромщики разрушили все, синагогу, кладбище, дома. Боко, великий принц, был принцем городка в дни погромов, и все считали, что евреи, как губка, которая впитывает богатство. Боко и послал своих работников грабить дома евреев, и трофеи делил между детьми городка, и стал любимцем и героем его жителей. По сей день дети поют о великом принце Боко:
Боко наш великий, отец городка,
Все дает детям твоя щедрая рука.
Боко наш великий, отец городка…
Мог ли Гершеле, малыш из семинарии, столоваться у своего тестя, когда вокруг такие беды и погромы? – поднимает голову дядя Самуил и смотрит на Габриеля и Александра, словно от них требуется ответ. Оба качают головами в знак отрицания. И дядя Самуил говорит с болью:
– Нет! Гершеле не мог столоваться у своего тестя. Беды и погромы сделали из Гершеле купца. В сорокалетнем возрасте он стал заниматься торговлей металлами и основал большой торговый дом. Прошло совсем немного времени, как Гершеле разбогател. Насколько ноги его были медлительны, настолько быстро у него работала голова, и действовал он расторопно.
Он завязал торговые связи с далекими городами, но не в этом его главные успехи. Гершеле определил время для торговли, время для изучения Торы, и заработанные деньги инвестировал в Тору. Ведь большинство священных книг было уничтожено во время погромов. Вот, он отпечатал новое издание шести частей Талмуда. Две тысячи пятьсот книг раздал бесплатно ученикам семинарии, знатокам Священного Писания, и вложил в это предприятие пятьдесят тысяч талеров! – дядя Самуил поднимает руку, раздвигает костлявые пальцы и подносит их Габриелю и Александру, как бы прося их посчитать эти пятьдесят тысяч талеров, затем продолжает чтение:
– Гордым был Гершеле «малыш». Встречался с сильными мира сего, принцами, графами, епископами, даже с кайзерами. Евреем при дворе был Гершеле, так вот, медленно-медленно хаживал между великими людьми своего поколения. Первым ходатаем был по делам общины, вершителем многих добрых дел, так, что люди называли его полным священным именем – «звезда Иакова» – по-немецки – Штерн.
В следующих поколениях, когда Джерома, брата Наполеона, император назначил губернатором города металлургов, тот издал приказ, чтобы никто не получал имя города или области своего проживания. Потомки Гершеле должны были изменить имя и взяли – Штерн, что и означает – звезда.
Дядя Самуил завершил свое чтение, положил руки на рукопись и вперил изучающий взгляд в Габриеля Штерна. В зале воцарилась тишина, лишь ветви старых деревьев постукивали снаружи в стекла. И уже собрался Александр похвалить эту главу и выразить то удовольствие, которое ему доставило прочитанное, но дядя Самуил опередил его, не отрывая глаз от Габриеля.
– Гершеле, праотец твоей семьи, основал большой торговый дом по металлургическим изделиям, которым ты сегодня владеешь, Габриель. Гершеле «малыш» построил синагогу, и отцы твои в течение поколений только расширили его. Праотцы твои во всех поколениях были честными и гордыми евреями, Габриель.
– Я знаю, дядя Самуил, я знаю, – Габриель положил свою белую руку на стол. – В библиотеке отца хранится экземпляр Талмуда, отпечатанный Гершеле. Недавно я переплел его заново.
– Переплел заново? – удивился дядя Самуил.
– Да, дядя Самуил, темный кожаный переплет с серебряными уголками.
– Да, сын мой, так я спрашиваю тебя, Габриель: зачем Талмуду Гершеле нужен новый переплет из кожи и серебра?
Габриель не отвечает. Стыдливая и тонкая улыбка появляется на его лице. Лицо же Александра недвижно, и трудно понять, что оно выражает.
– И теперь, – рука дяди Самуила скользит по его бороде, и он медленно роняет слова в безмолвие старого семинарского зала, – и теперь, Габриель, сын мой, ты собираешься все это оставить?
– Дядя Самуил, тут все идет к завершению. Ты что, не видишь этого? Мы хотим начать новую жизнь. Моника и я просим тебя ехать с нами.
Дядя Самуил прокашливается, берет щепотку душистого табака и замолкает, чтобы вновь подать голос и сказать Габриелю сердитым тоном:
– Габриель, сын мой, ты все переплел в кожу и серебро. Талмуд Гершеле и старые счетные книги семьи Штерн. До Аарона семья вела эти счетные книги на иврите, пришел ты, последний из семьи, и переплел в кожу и серебро все старые дорогие книги. Почему ты это сделал, Габриель, сын мой? Чтобы поставить последнюю подпись и все оставить?
Стук ботинок, подбитых гвоздями, раздается под окнами семинарии.
– Дядя Самуил, – говорит Габриель, когда утих стук шагов, – что мы можем делать? Здесь всему приходит конец. Дни становятся труднее и страшнее. Мы не можем тебя так оставить здесь. Едем с нами на новую землю.
– Новая земля, – бормочет дядя Самуил, и глаза его горят, – новая земля, сын мой. А здесь все разрушено. Колоссальное дело праотцев наших обращается в прах.
– И что ты можешь сделать, дядя Самуил?
– Все это записать в книгу. До тех пор я не покину этот зал семинарии.
Дядя Самуил подпирает рукой свое желтое лицо, и берет кончик усов в рот, словно все им сказано, и больше нечего добавить к этому. Оголенные оранжевого цвета стены, и толстые тома сквозь стеклянные дверцы книжного шкафа смотрят на него. Время за полдень, и городок металлургов опрокинут за окнами в покой и наслаждение весеннего тепла.
– Дни трудные, дядя Самуил, – вступает в разговор Александр, – кто знает, что принесет нам грядущий день. Нечего вам дальше мешкать.
Дядя Самуил поднимается и пересекает зал. Высокий, несмотря не согнутую спину, в черной одежде, он дает знак молодым людям – идти за ним в соседнюю маленькую комнату, где в шкафу, за стеклянными дверцами, лежит большой тяжелый молот. Дядя Самуил указывает на молот и говорит:
– Поколение за поколением хранила община, как памятку, этот молот, которым головорезы принца Боко нанесли первый удар по воротам старой синагоги. Да… – прижимается лбом дядя Самуил к стеклу шкафа, словно бы прирос к молоту. И понимают Габриель и Александр, что нет силы, которая сдвинет дядю Самуила из этой семинарии и от его книги. Габриель подходит к дяде, и хочет положить ему руку на плечо. Но дядя протягивает в его сторону руку, как бы прося не приближаться к нему.
– Четыре часа, сыны мои, – извлекает он часы из брюк, – пошли на дневную молитву.
Глава шестнадцатая
В суматохе большого празднества, в переулке не обратили внимания на господина в шляпе, который ранним утром появился у скамьи с несколькими рабочими.
Это был субботний день. Море красных флагов хлопало и трепетало на сильном ветру. Одной рукой господин придерживал шляпу, чтобы ее не сорвало ветром с головы, а пальцем другой руки указывал рабочим, что делать. Это его нервировало. Ветер прокрадывался под одежду рабочих, и они вздувались, как серые баллоны. Из-за раздраженности голоса, шума ветра, хлопанья флагов нельзя было разобрать, какие указания давал рабочим господин в шляпе. Короче, не прошло много времени, как вокруг скамьи и лип возник забор, на котором висела надпись:
«Осторожно! Строительная площадка!»
Красный фонарь был повешен рядом с надписью и раскачивался на ветру. Завершив работу, господин в шляпе и рабочие сели в маленькую серую машину, на которой был знак муниципалитета, и укатили. Жильцы переулка скопились у трактира Флоры, на котором Бруно и сын их Фриц повесили объявление, написанное большими буквами:
