Валерий Замыслов - Иван Болотников Кн.1
— А правда ли, братец, что Иванка Болотников теперь у государя нашего служит? — с сомнением полюбопытствовал Мокей.
— Доподлинно так, православные. В стремянных холопах у князя ходит. Отъехал ли в Москву Болотников?
— На ниве он, сердешный. С Исайкой овсы жнут.
— Вот дурень! Разгневается на него Андрей Андреевич, — сказал Якушка и, взмахнув нагайкой, поскакал к мирским загонам.
Калистрат Егорыч присел на крыльцо и принялся озабоченно размышлять о княжьих поручениях. Непростое это дело. Мужики и без того ходят злые, взропщут. По весне вон как взбунтовались. Трудненько их будет со своих полос согнать. И с обозом может выйти проволочка. В сусеках поболе трехсот четей хлебушка лежит. Выходит, полсотни подвод надо. Почитай, все село поднимать придется. А мужикам лошаденки, ох, как надобны! Нелегко будет их в Москву с обозом снарядить. Да что делать. Умри, а княжью волю выполняй.
Долго сидел на крыльце Калистрат Егорыч. Прикидывал в уме, загибая пальцы. И наконец позвал Мокея.
— Завтра, как только Исай со своими на ниву уйдет, обойди самолично все остальные избы. Покличь мужиков к моему двору да батюшку Лаврентия позвать не забудь.
— А что ж Исайку не звать? Он и сам придет.
— Не придет, Мокеюшка. Исайка с первыми петухами на ниву уходит. А другие мужики еще дрыхнут. Болотниковы — смутьяны, помешать моим помыслам могут. Знаю их, нечестивцев. Без них обойдемся. Уразумел, сердешный?
— Здоров будь, Иванка!
— Здорово, друже.
— Садись на коня. В Москве нонче весело. К князю поедем. Чего среди мужиков застрял?
Болотников отложил косу и, шурша по стерне пеньковыми лаптями, вышел на межу, вытер краем шапки пот с лица.
— Экий ты неприглядный, братец. В рубахе дырявой, лапти обул. Пошто княжий наряд скинул?
Иванка положил тяжелую руку на плечо челядинца, глянул ему прямо в глаза и сказал твердо:
— В Москву я не вернусь, Якушка. В селе останусь. Здесь моё место. Не по душе мне жизнь холопья. А кафтан да сапоги из юфти отвези назад князю.
Якушка изумленно присвистнул, покачал головой и молвил недовольно:
— Не понять мне тебя, парень. Но одно скажу — князь Андрей Андреевич на тебя крепко разгневается. Одумайся, Иванка!
— В селе останусь, друже.
— Ну, как знаешь, парень. Только кафтан твой не повезу. Сам князю доставишь, — рассердился Якушка и поскакал к селу.
Глава 6
Калистратова хитрость
Утром возле приказчиковой избы сошлось все село. У самых ворот на телеге стоял большой пузатый бочонок да кадушка с огурцами.
Из храма Ильи Пророка показался дородный батюшка Лаврентий в красном подряснике и епитрахили.
Мужики, недоумевая, расступились, пропуская попа к телеге, где его поджидал приказчик.
Батюшка Лаврентий, повернувшись лицом к примолкшей толпе, трижды осенил прихожан крестом, изрек напевно:
— Мир вам, православные. Даруй, господь, пастве твоей доброго житья.
— Спаси тебя Христос, батюшка. Осподь не забывает нас и дарует всего понемногу — и горя, и лиха, и винца доброго, хо-хо, — выкрикнул из толпы пьяненький чернявый мужик.
Калистрат Егорыч погрозил мостовому сторожу кулаком.
— Не встревай, Гаврила, когда поп глаголет. Вижу, плохо ты княжье дело сполняешь. Завсегда с сулейкой бродишь, божий храм забыл, псаломщика Паисия бранными словами изобидел, посты не соблюдаешь. Еретик, одним словом.
Приказчик почтительно поклонился Лаврентию, взобрался на телегу и заговорил умильно:
— С началом зажинок вас, ребятушки. Хлебушек нонче знатный выдался. Будет с чем матушку зиму зимовать. Так что возрадуемся, сердешные, да по ковшу выпьем винца с зачином.
Мужики переглянулись.
— У нас зачин вчера был, Егорыч. Припоздал ты малость, — сказал Семейка Назарьев.
— Простите меня, сердешные. Замешкался я на княжьем угодье с бобылями. Подходите к бочонку, ребятушки.
Страдники недоумевали. Сколь ни живут, а такой щедрости от скаредного приказчика не видели.
— Неспроста нас черт лысый винцом угощает. Затеял чего-то, — с сомнением высказал Семейка и завертел головой, выискивая глазами Исая Болотникова. Но того почему-то среди мужиков не было.
— Чего застыли, православные? Пей досуха, чтоб не болело брюхо! — весело прокричал обрадованный приказчиковой милостью Гаврила, проталкиваясь к телеге.
Перекрестился, зачерпнул полный ковш, выпил, блаженно крякнул и соленым огурчиком захрустел. Потянулся было снова к бочонку.
— Погодь, сердешный. Вначале всем по едину, — осадил разошедшего питуха приказчик и шепнул что-то батюшке Лаврентию.
Поп шагнул в толпу и остановился супротив Семейки Назарьева.
— Осуши винца, сыне божий. Да ниспошлет тебе господь страды благодатной.
Семейка замешкался. Ох, не без хитрого умысла крестьян винцом потчуют. Хоть бы Исай появился. Он бы разгадал приказчикову премудрость и на разум мужиков наставил.
— Чего же ты, сыне? Сие богом перед страдой дозволено. Я тебя благословляю.
Семейка помялся, помялся, да так и пошел к телеге. Куда денешься, когда сам поп тебя крестом осеняет.
Выпил Семейка. А за ним дружно потянулись к бочонку и другие страдники.
«Вот и добро, сердешные. Винцо-то крепкое, из княжьего подвала. Мигом головушки затуманятся, хе-хе», — удовлетворенно хмыкал про себя Калистрат Егорыч.
Когда мужики выпили по доброму ковшу, суровые их лица разомлели, языки развязались, и на душе стало полегче. Даже извечные заботы стали уплывать куда-то в сторону.
После второго ковша Калистрат Егорыч сказал захмелевшим селянам княжье повеление. Мужики было загорланили, недовольно загалдели. Но ядреное винцо сделало свое дело. После третьего захода страдники с песнями повалили на господскую ниву.
— Бога бойтесь, князя чтите! — напутствовал их батюшка Лаврентий.
— Ловко же ты мужиков объегорил, батюшка, — молвил приказчику Мокей.
— Покуда бог умишком жалует, сердешный.
— Однако мужики на ниве проветрятся и в ярь войдут. Не сбегут на свои загоны? — усомнился челядинец.
— Коли всем селом княжью ниву жать пошли — не сойдут. Грешно мирское слово рушить.
Глава 7
Илья разгневался
Дни стояли душные, жаркие. Хоть бы один дождь выпал; всю неделю мужики ходили на постылую боярщину злые, на чем свет браня изворотливого приказчика.
— Прельстил вас вином Калистрат, дурни, — хмуро ронял среди страдников Исай Болотников. Ему тоже пришлось выйти на княжье поле: куда мир — туда и ты ступай. Так приказчик и сказал.
— Не устояли, Парфеныч, — виновато и удрученно разводил руками Семейка Назарьев. — Стосковалась душа до винного ковша. А когда в башку хмель ударит — разум вон вылетает. Вот и облапошил нас, черт лысый.
— Век живу, а такой жатвы не видел. Лютует князь. В других-то вотчинах мужики по два дня на боярское поле ходят, — вымолвил старый крестьянин.
— Не совсем так, отец. Когда в рати был — многих мужиков о житье-бытье выспрашивал. По всей Руси теперь крестьянину несладко. Всюду помещики боярщину увеличили. Не зря деревеньки пустуют, — проговорил Иванка, укладывая рядами снопы на телегу.
— Оно, может, и так, парень, — вздохнул старый селянин и, поплевав в ладони, вновь начал шаркать косой.
Боярщина боярщиной, но работали мужики спрро: торопились к своим нивам.
— Вон как солнышко жарит. Рожь вот-вот осыпаться зачнет, — озабоченно говорил Исай.
Мужики жали рожь, косили горбушами, а девки и бабы крутили тугие перевясла, связывали снопы, ставили их в суслоны.
Парни и бобыли свозили бабки[160] на княжье гумно, выкладывали из них высокие скирды.
Когда княжье поле заметно опустело и ржи оставалось убирать всего с десятину, приказчик и Мокей в один из душных знойных вечеров пошли по селу собирать на государя денежную пошлину.
Но в каждой избе встречали приказчика недружелюбно. У мужиков денег не было. Христом богом просили Калистрата обождать с пошлиной до покрова дня, когда соберут и обмолотят новый урожай и продадут малость жита на московском торгу.
Приказчик о том и слушать не хотел. Ворчал на крестьян, хлестал плеткой по столу, грозился расправой. Обойдя все село и вернувшись в свой терем без денег, Калистрат Егорыч утром следующего дня, когда мужики дожинали княжье поле, промолвил негодуя:
— Ну вот что, сердешные. Ежели через три дня не внесете на государя пошлину — прикажу батогами пороть. А ежели и это не поможет — начну скотину со двора сводить. Так что разумейте.
— У-у, ирод! — плюнул ему вслед Семейка Назарьев.
Смутно было на душе у мужиков. Жизнь горемычная так их и била со всех сторон.
В последний день на господской ниве было особенно жарко.
