Стивен Прессфилд - Врата огня
Греки любили борьбу в эллинских палестрах. С тех пор как дети научились стоять, они валяли друг друга по земле, запыленные в песчаных ямах или покрытые грязью в лужах. Теперь эллины боролись там, где по канавам текла не вода, а кровь, где наградой была смерть, а судья пропускал мимо ушей все призывы остановиться или прервать поединок. Снова и снова можно было видеть в тот второй день сражения одну и ту же картину: эллинский воин сражался два часа подряд, отходил на десять минут, чтобы выпить лишь пригоршню воды, после чего возвращался в бойню. Снова и снова можно было видеть, как кто-то получает удар, вгоняющий зубы в челюсть или раскалывающий кости плеча, но остается на ногах.
На второй день я видел, как Алфей и Марон расправились с шестью врагами так быстро, что последние двое умерли еще до того, как первая пара успела упасть на землю. Скольких братья убили в тот день? Пятьдесят? Сто? Они убивали больше и быстрее, чем мог какой-нибудь Ахилл посреди врагов, и дело было не только в их силе и сноровке, а в том, что эти двое сражались единым сердцем.
Весь день лучшие войска Великого Царя подходили волна за волной, непрерывно, так что было не различить разные народы и разные части.
Смена сил, которую союзники производили в первый день сражения, оказалась невозможной. Воины по собственной воле отказывались отойти в тыл. Оруженосцы и слуги брали оружие павших хозяев и занимали опустевшее место в строю.
У людей уже не хватало дыхания, чтобы подбодрить друг друга. Сердца воинов больше не наполнялись торжеством, никто не хвастал подвигами. Теперь в мгновения передышки они просто падали, отупевшие и онемевшие, в кучи других таких же бесчувственных тел. Под прикрытием Стены в каждом углублении песчаного грунта виднелись горстки воинов, разбитых изнеможением. Они лежали там, где упали, в неподвижных позах, выражающих крайнюю усталость и горе. Никто не разговаривал и не шевелился. Только глаза у всех, не видя, уставились в невыразимое царство ужаса – у каждого свое.
Существование превратилось в туннель, чьи стены представляли собой смерть, а внутри не нашлось бы ни надежды, ни спасения. Неба больше не осталось, как не осталось ни солнца, ни звезд. Одна лишь земля, на каждом шагу готовая принять вывалившиеся кишки и раздробленные кости идущего по ней, впитать его кровь, его жизнь. 3емля была в ушах, под ногтями и меж ягодицами. Она покрывала пропотевшие и просолившиеся волосы. Люди отхаркивали землю из легких и высмаркивали из носа.
У воинов есть один секрет, такой сокровенный, что никто не смеет высказать его вслух,– разве что товарищам, которые через испытание оружием стали им ближе братьев. Это знание сотни проявлений собственной трусости. Никем не замеченных мелочей. Товарищ упал и позвал на помощь, а я прошел мимо, счел свою шкуру дороже. Это мое преступление, в котором я обвинил себя перед трибуналом своего сердца и признал виновным.
Все, что нужно человеку,– это жить. Жить прежде всего: вцепиться в дыхание. Выжить.
И даже этот самый основной из инстинктов, инстинкт самосохранения, даже эта растворенная в крови необходимость, разделяемая под небом всеми, как зверьми, так и людьми,– даже это могут преодолеть усталость и чрезвычайный ужас. В сердце проникает некая форма мужества, и это не истинное мужество, а отчаяние, и даже не отчаяние, но самозабвение. На этот второй день люди превзошли себя. Подвиги, чудеса отваги сыпались дождем, а те, кто их совершал, даже не могли с уверенностью сказать, что именно они совершили их.
Я видел, как один флиунтский оруженосец, простой мальчишка, надел доспехи своего хозяина и ринулся в гущу сражения. Не успел он нанести и одного удара, как персидский дротик раздробил ему челюсть, пройдя сквозь кость. Один из товарищей поспешил к нему, чтобы перевязать бьющую кровью рану и отвести раненого в безопасное место, но юноша ударил спасителя плашмя мечом, оперся на копье, как на костыль, потом опустился на колени прямо посреди сражения, но продолжал рубить врага с земли, где и умер.
Другие оруженосцы и слуги брали железные колья и, босые, без доспехов, влезали по отвесному склону над Тесниной. Они вбивали колья в трещины, чтобы закрепиться, и с этих открытых насестов бросали камни и обломки скалы на голову врагу. Персидские лучники превращали этих мальчишек в подушечки для иголок, их тела свешивались с крюков, распятые, или кувыркались с высоты на кипящее внизу побоище.
Торговец Элефантин бросился на открытое место, чтобы спасти одного из этих мальчишек, еще живого, повисшего на выступе в тылу сражения. Персидская стрела порвала старику горло, и он упал так быстро, что казалось, сразу исчез под землей. Над его телом закипело яростное сражение. Почему? Он был не царь и не военачальник, а всего лишь чудак, который занимался ранами молодых воинов и смешил их своим «тут очись!».
Уже почти настала ночь. Эллины шатались от ран и усталости, а персы посылали в бойню все новые и новые отборные части. Одних хлыстами гнали в бой начальники, другие сами с жаром увлекали за собой товарищей вперед, на греков.
Помнит ли Великий Царь? Над морем пронесся неистовый шквал, и ливень встал стеной. К этому времени оружие у союзников было уже по большей части иззубрено и переломано. На дюжину воинов приходилось одно целое копье, ни у кого не осталось своего щита – он давно был разбит,– воины прикрывались восьмым или десятым по счету, подобранным с земли. Даже спартанские короткие мечи-ксифосы разбились от множества ударов. Стальные клинки еще держались, но рукояти ломались. Воины сражались стальными клинками, воткнув их в расщепленный обломок верхней или нижней части копья.
Вражеское войско прорубилось вперед, не дойдя до Стены всего дюжину шагов. Перед укреплением оставались только спартанцы и феспийцы. Мириады врагов все тянулись через Теснину, они заполнили уже весь треугольник перед Стеной.
Спартанцы опрокинулись. Я оказался на Стене позади Александра и одного за другим вытягивал людей наверх, в то время как союзники обрушили вниз град дротиков, копий и камней. На напирающего врага бросали даже шлемы и щиты.
Греки дрогнули и заколебались. Беспорядочной массой они откатились на пятьдесят, на сто футов за Стену. Даже спартанцы в беспорядке отступили. Мой хозяин, Полиник, Алфей и Марон – все покачивались и едва держались на ногах.
Враг вырывал камни из фасада Стены. Наши противники всем своим множеством нахлынули на покинутые руины, они съезжали по пологим ступеням за стеной на открытое место, туда, где стоял лагерь союзников. До полного разгрома оставалось лишь несколько мгновений, когда по необъяснимой причине враги, держа победу уже на ладони, в страхе попятились и не нашли в себе мужества добить нас.
Они отступили, охваченные беспричинным, неясным страхом.
Уму непостижимо, какая сила лишила мужества их сердца и похитила их отвагу. Возможно, воины Великой Державы не могли поверить в неминуемость своего триумфа. Возможно, они слишком долго сражались перед Стеной и теперь их чувства не могли вместить, что они действительно взяли ее.
Как бы то ни было, вражеский напор ослаб. И над полем воцарилось неземное спокойствие.
Внезапно с небес сквозь эфир прогремел рев божественной мощности. Волосы на голове у меня встали дыбом. Я обернулся к Александру – он тоже замер, как вкопанный, подобно всем остальным на поле боя.
В утес Каллидрома ударила молния сверхъестественной силы. Раскатился мощный гром, и мы увидели выломанные из скалы огромные камни. В воздухе запахло дымом и серой. Неземной вопль пригвоздил всех к земле страхом. Всех, кроме Леонида, который с поднятым копьем вышел вперед.
– 3евс-Спаситель! – раздался, перекрывая гром, голос царя.– Эллада и свобода!
Запев пэан, он ринулся вперед на врага. Новое мужество наполнило сердца союзников, и они бросились вслед за царем. При этом небесном знамении враги, спотыкаясь, в панике побежали назад, за Стену. Я снова оказался на ее скользких выщербленных камнях и теперь пускал стрелу за стрелой в толпу персов и бактрийцев, мидийцев и иллирийцев, лидийцев и египтян, бегущих внизу.
Весь ужас последовавшей резни Великий Царь мог видеть собственными глазами. Когда передние ряды персов в страхе побежали, хлысты идущих сзади погнали подкрепления вперед. Как две волны – одна наплывающая на берег, другая отходящая в море по береговому склону, столкнувшись, уничтожают друг друга в пене и брызгах, так сшиблись и закружились войска Великой Державы, обратив против самих себя силы тысяч воинов, попавших в струи этого водоворота.
Еще раньше Леонид чувствовал необходимость построить вторую стену – стену из персидских тел. Именно это теперь и произошло. Враги погибали в таком количестве, что нога не могла ступить на грунт. Она ступала на тела. На тела, лежащие поверх других тел.