Переулок Мидак (ЛП) - Махфуз Нагиб

Последнюю фразу она произнесла с некоторым страхом за Аббаса из-за последствий этого предприятия, но он в приступе безумного гнева и отчаяния воскликнул в ответ:

— Я разобью голову этому мерзкому сутенёру…

Пристально вглядываясь в его лицо, она задавалась вопросом: «Может ли Ал-Хулв убить его?!» Ответ на него подсказал ей её проницательный ум, хотя она надеялась, что вокруг этого дела поднимется скандал, который отдаст Фараджа в руки закона, и таким образом она отомстит за себя и освободится из его плена. Эта идея понравилась ей без всяких лишних размышлений и критического анализа, хотя в голову ей закралось одно искреннее желание — чтобы Ал-Хулв не рисковал и не причинил ему тяжкого вреда. Она положилась на бога, чтобы он помог Аббасу отомстить за неё своему сопернику, не став жертвой сам!… Потому предупредила:

— Только пусть тебе не приходит на ум желание отомстить ему, пренебрегая собственной жизнью! Просто побей его… Опозорь его… И тащи его в полицейский участок, а потом его будут судить за преступления…

Но он не слушал её, а казалось, говорил сам с собой:

— Так не годится — мы страдаем, а он не заплатит за это. С Хамидой покончено. С Аббасом тоже. Как этот сутенёр будет жить в безопасности и смеяться над нашим несчастьем? Я сломаю ему шею и задушу его (тут он громко спросил у неё):

— А ты, Хамида, что будешь делать со своей жизнью, если устранишь со своего пути этого дьявола?

Она испугалась этого вопроса, ибо он мог привести его к былым чувствам к ней, и потому с тихой решительностью ответила:

— Я разорву все связи со старым миром, продам свои драгоценности и найду благородную работу где-нибудь подальше отсюда…

Он надолго замолчал, погрузившись в грустные раздумья, отчего Хамида испытала целую гамму тревожных чувств, пока Аббас не склонил наконец голову и не сказал еле слышно:

— Моё сердце не может простить этого… Не может… Не может… Однако не спеши снова исчезать, пока не увидим, как закончится всё это дело…

В его тоне она обнаружила нотки прощения и капитуляции, и глаза её беспокойно блеснули. В глубине своей мятежной души она предпочитала, чтобы погибли оба — и Аббас, и его противник, нежели последний вернулся к ней с распростёртыми объятиями, хотя она и не могла открыть, что происходит в её душе. Скрыться ей будет не трудно, если она того захочет. А если свершится месть, которой она так жаждала, то можно будет отправиться в Александрию, о чём так много говорил Ибрахим Фарадж. Там её ждёт безмятежная жизнь на свободе без всяких оков и в безопасности от непрошенных гостей. Вот почему она таким нежным тоном сказала Аббасу:

— Как захочешь, Аббас…

Сердце его мучилось от горечи безнадёжности и готовилось отомстить, но при этом по-прежнему пребывало в замешательстве и питало к ней нежные чувства…

33

То был день радостного прощания. Сердца всех жителей Мидака прониклись единым чувством, ибо господин Ридван Аль-Хусейни занимал высокое положение среди всех без исключения. Он просил Аллаха избрать его для совершения паломничества в Мекку в этом году, и получил желаемое. Все знали, что отправится в путь в этот день после полудня по воле Милостивого прямиком к Суэцу для путешествия в Святые земли. Его дом был полон старыми друзьями и братьями-верующими, которые пришли попрощаться. Они окружили его, собравшись в старой скромной комнате, стены которой часто слышали их благочестивые приветливые речи по вечерам, повторявшиеся из года в год. Разговор их шёл о хадже и воспоминаниях о нём. Их речь доносилась со всех уголков комнаты вокруг дыма от жаровни с благовониями. Каждый рассказывал понемногу обо всём, связанным с хаджем как в нынешнюю эпоху, так и в прошлом. В качестве доводов они приводили много выдающихся хадисов и прелестных стихов на эту тему. Один обладатель мелодичного голоса читал нараспев некоторые из айатов Корана. Затем все стали слушать длинное красноречивое выступление господина Ридвана, в котором он передал всю нежность и доброту своего сердца:

— Счастливого вам путешествия и славного возвращения…

На лице господина Аль-Хусейни засияла непорочная улыбка, придававшая ему ещё больше красоты. Он ответил своим нежным голосом:

— Брат мой, не напоминай мне о возвращении. Ибо тот, кто намерен совершить паломничество в Дом Аллаха, и в сердце его тоска по родине, заслуживает лишь того, чтобы Аллах отменил ему Своё вознаграждение, не принял его мольбы и забрал его счастье. Я вспомню о возвращении на самом деле только тогда, когда покину колыбель божественного откровения на обратном пути в Египет. Я намереваюсь совершить паломничество и во второй раз, если Милостивый Господь разрешит мне это и поможет. Если бы я только мог провести оставшуюся жизнь в Пречистой земле, я бы и днём и ночью видел бы землю, по которой когда-то ходил сам Посланник Аллаха, воздух, разреженный от крыльев ангелов, внимавшую мелодии божественного откровения, ниспосылавшегося с небес на землю и снова восходящего к небесам с земли благодаря душам её обитателей. Там на ум приходят лишь воспоминания о вечности, а сердце облегчает лишь любовь к Богу. Там лекарство и исцеление. Брат мой… Я умираю от желания посмотреть на горизонт Мекки и увидеть небо над ней, слушать на каждом углу шёпоты и пройти по её холмам, уединиться в её святилищах, утолить жажду из Замзама, обратиться лицом к дороге, проложенной Посланником во время переселения в Медину, по которой люди следовали на протяжении тринадцати веков и продолжают делать это до сих пор. Я хочу остудить своё сердце посещением могилы Посланника Аллаха и молитвой в Святом саду. В моём сердце таится сильная жажда, которую я хочу поведать, если позволит время. У меня есть шанс попытаться снискать себе милости и счастья, которое не в состоянии представить разум. Братья мои, я вижу себя идущим по тропам Мекки и читающим нараспев айаты то в том виде, в каком они были ниспосланы изначально. Я как будто слушаю урок Всемогущего. Какая же радость!… Я вижу себя распростёртым ниц в саду, представляя лицо любимого Пророка, каким видел его во сне, какое же счастье! Я вижу, как благоговею перед встречей с Ним, прошу прощения. Какое же спокойствие! Я вижу, как приближаюсь к Замзаму насыщая раны страсти, взывая об исцелении — какой же мир! Брат мой, не напоминай мне о возвращении, моли Аллаха обо мне, чтобы исполнились мои чаяния!…

Друг сказал ему:

— Да исполнит Аллах ваши чаяния и дарует вам долгую жизнь и дарует вам долгую жизнь и крепкое здоровье!

Тут господин Ридван приложил свою раскрытую ладонь к бороде; глаза его блестели от радости и любви. Он снова заговорил:

— Благо в молитве. На самом деле моя любовь к загробной жизни не толкает меня к аскетизму в этом мире или недовольству этой жизнью, вы сами уже давно знаете о моей любви к жизни и её радостям. Как же иначе? Ведь жизнь — творение Милостивого! Её создал Аллах и наполнил слезами и радостями. Пусть тот, кто хочет, призадумается, тот, кто хочет, поблагодарит Его за это. Поэтому я люблю её. Я люблю её оттенки и звуки, ночь и день, веселье и печаль, начинания и окончания, всех тварей — и ползающих, и ходящих, и даже неодушевлённых. Это и есть чистое добро. А зло — не более, чем неспособность больных распознать добро среди скрытых его сторон. Немощные и больные строят предположения о мире Аллаха, вот почему я скажу вам — любовь к жизни — это одна половина веры, а другая её половина — это любовь к загробному миру. Поэтому меня страшит мир, обременённый слезами и стонами, недовольством и гневом, ненавистью и злобой, упрёки больных и немощных. Или они предпочитают, чтобы жизни вообще не было? Им бы понравилось не выходить из бытия? Неужели у них возникает мысль возражать божественной мудрости? Я не считаю себя безгрешным. Когда-то и меня самого снедала скорбь после потери самого дорогого моему сердцу, и в агонии боли и печали я спросил себя: почему Аллах не дал моему ребёнку насладиться своей долей жизни и счастья? Затем Господь захотел наставить меня на истинный путь, и я сказал себе: разве не Он, пресвятой и великий, — тот, кто создал его, моего ребёнка, и разве Он не вернёт его снова к жизни тогда, когда захочет?! Если бы Аллах желал ему жизни, то оставил бы в этом мире до тех пор, пока сочтёт нужным. Однако Он забрал его к себе по своей мудрости, предопределённой его же волей. Всё, что Он делает — исключительно мудро. Мудрость есть добро. Господь захотел добра и ему, и мне. Вскоре меня охватила радость от познания его мудрости, что превыше моей печали. Сердце моё сказало: «Господь мой, Ты подверг меня беде, чтобы испытать меня, и вот я выдержал это испытание с твёрдой верой, вдохновлённый твоей мудростью. Благодарю Тебя». У меня вошло в привычку, если постигает какая-то беда, то я всем сердцем благодарю Аллаха и выражаю своё довольство. А как же иначе, ведь Аллах почтил меня испытанием и вниманием? Каждый раз, как я прохожу испытание и выхожу на берег мира и веры, я всё больше понимаю, насколько же Он мудр, а следовательно, добр, и насколько заслуживает благодарности и радости. Так несчастья бесконечно связывают меня с Его мудростью. Вы представляете меня ребёнком, играющим в своём мире. Бог строго обращается с ним, чтобы сдержать, и пугает своей деланной суровостью, чтобы удвоить радость от настоящей, вечной доброты. Любящий подчас испытывает того, кого любит, с помощью препятствий, и если любимый знает, что такое препятствие — всего лишь уловка любящего его, то любовь и радость его лишь возрастают. По-моему, те, кому досталось много страданий в этом мире, есть самые любимые и приближённые к Аллаху. Он выделил их особой любовью и следит за ними невдалеке, чтобы проверить, достойны ли они Его любви и милосердия по-настоящему… Я премного благодарен Аллаху, ведь благодаря Ему я смог утешить тех, кто считал, что я сам нуждаюсь в утешении…