Татьяна Беспалова - Генерал Ермолов
— Марш-марш! Не лениться, ребятушки! Впереди нас ждёт большое дело, — кричал он с высоты седла. — А ты, княжна, зачем под ногами путаешься? Ступай к интендантской роте. Твоё место там!
Сюйду взирала на генерала холодно, но приказы выполняла беспрекословно. Её посадили на коня казнённого Йовты. Собственная лошадка княжны погибла в жестокой заварухе, в Кетриси. Ёртен скалился, злобно косил в сторону генеральского Дурмана лиловым глазом. Но отважная княжна сумела поладить со свирепым зверем, и Ёртен повиновался. Конь бережно нёс хрупкую наездницу по узким горным дорогам, по-над пропастями, под ярким солнцем и через густой туман. Сюйду, в изумрудного цвета чухе, выложенной золотой тесьмой, в жёлтых козловых сапожках, подобно сказочной жар-птице, порхала над рядами пропылённых воинов. Ни слова не знающая по-русски, она ни разу не выдала скуки или тоски. Единственным человеком в войске, который мог говорить с ней на родном языке, кроме Фёдора Туроверова, был Валериан Григорьевич Мадатов. Она наладилась величать генерала по-домашнему, по-дружески — Рустэм. Но генералу часто бывало не до неё. Отважный боец не любил, когда женщины находились при войске. И княжне доводилось испытывать на себе и тяжесть его нрава, и отвычку от общения со слабым полом. Бывало, смертельная усталость заставляла Сюйду заснуть в седле. Тогда она склоняла головку к рыжей гриве, и Ёртен умерял шаг, ступал плавно, нёс княжну подобно ладье, плывущей по спокойным водам лесного озера.
Огромный конь генерала, не знающий усталости бурый исполин, крушил тяжёлыми подковами мелкие камушки дороги. Он шёл во главе войска по узкой дороге, извивавшейся но горным теснинам. Справа — грохочущий бурный Терек, слева — поросший редким кустарником каменистый склон горы или отвесный обрыв, усыпанный редкими островками камнеломки.
Дорога часто делала крутые повороты, открывая перед взорами путников причудливые, живописные виды, отвлекая от усталости, заставляя забывать о ранах и утратах.
Фёдор, неотлучно следовавший за княжной, всё ждал, когда же новый изгиб дороги приведёт их в узкую долину. Мечтал увидеть знакомую каменную ограду, крашенные синей краской ворота с медным колоколом над ними. Хотелось ему, оставив княжну на попечение угрюмых обозников, погнать Соколика туда, где под сенью раскидистых тополиных крон Аймани впервые обняла его.
В один из дней, уже под вечер, после долгого и изнурительного дневного перехода они вошли в сумрачную долину. Вот показалась впереди знакомая тополиная роща и белая каменная ограда, вот под густой сенью дерев низкие дерновые крыши — Лорс.
— Сегодня ночуем в Лорсе. Приказ генерала! — сказал капитан Михаил Петрович Фёдору. — Эх, да ты снова загрустил, приятель? Зачем? Или хаживал уже по этой дороге?
— Как не хаживать, хаживал. Да то давно было... В этот раз мы с дороги рано свернули, нам сказали — тревожно здесь, бои...
— Не наш ли друг Гасан-ага тебя по горам за собой таскал? Он-то за сокровищами Йовты гонялся, а ты за кем?
— Я выполнял приказ командующего, — буркнул Фёдор.
Капитан между тем всматривался в мирный пейзаж.
— Эх, Федя. Мнится мне, что и здесь мы не обнаружим ни души. Сам посуди: ни дымка, ни движения не видно. Словно все повымерли, или...
Фёдор, не дослушав, пустил коня бодрой рысью. Он обогнал колонну и первым влетел в распахнутые ворота Лорсова кабака. Шаловливый ветерок играл первыми опавшими листочками. Из распахнутых ворот денника веяло запустением. Фёдор спешился, подбежал к воротам, заглянул внутрь. Он мечтал, он надеялся снова, как когда-то, найти на кипе сена в углу мирно спящую собаку с седеющей мордой и рваными ушами. Но денник был пуст. Двери дома и окна оказались запертыми, овчарня пуста. Ни трупного смрада, ни беспорядка после грабежа. Всё выглядело так, словно хозяева, собрав домочадцев и скот, отправились в ближайший аул на свадьбу. Печальные раздумья казака прервала вторая казачья сотня с генералом и Вовкой Кречетовым во главе. Они влетели в пределы Лорсовых владений, подобно зимнему урагану, заполнив двор звоном сбруи, топотом и бранью.
* * *
Ночевать в Лорсе было неуютно — тесно и шумно. Фёдор мыкался в поисках укромного уголка до тех пор, пока озлобленный Филька не ухватил его за полу черкески.
— Чего тебе, убогий? — окрысился казак. — Ступай себе, я спать хочу!
— Пофалуй к его фиятефтву, Туроверов, — прошипел Филька. — Оне ифволят указания отдать. Фтупай, не то...
— Не грози мне, гаденышь...
— Не вфе на помутнение умифка фпишетфя, ой не вфе! — бормотал Филька следуя за казаком в Лорсов дом.
За знакомым столом сидели Мадатов, Переверзев, Износков и оба есаула: Фенев и Кречетов. В углу, на коврах, расположился Аслан-хан. Курахский владетель угрюмо курил кальян. На столе, среди кувшинов с вином и тарелок с едой стоял огромный медный подсвечник с высокими белыми свечами. В горнице было светло, как днём. Пахло недожаренным мясом и козьим сыром. Офицеры говорили по-русски так, словно не замечая владетеля Кураха.
— Филька нашёл в погребе настоящий продовольственный склад. Эдакое гастрономическое изобилие. Да и кальян к тому же, — пояснил Мадатов. — Видимо, хозяева убегали в спешке и совсем недавно. Добрые соседи ещё не успели воспользоваться Лорсовым добром. Заходи и ты, Алексей! Подходите ближе, ребята для дела званы!
Фёдор обернулся к двери. Леха Супрунов собственной персоной!
— Здорово, голопузый! — усмехнулся казак.
Фёдор помнил Алёшку маленьким, не носившим порток пацанёнком, сопливым и чумазым. Родители Алёшки, никудышные и многосемейные, рано определили сына в строевую часть казачьего войска. Сам-то Леха удался не в отца и не в мать. Не разменяв ещё и третьего десятка, дважды стал он Георгиевским кавалером, был удостоен именного оружия. Сам генерал Сысоев назначил его знаменосцем второй сотни. Алёшка слыл в полку щёголем. Черкеска его даже на марше, даже в дожди и туман, в непролазной грязи оставалась кипенно-белой. Сапоги его нестерпимо блестели, начищенные снадобьем неизвестного состава, секрет которого Алёшка никому не раскрывал. А Алёшкин конь, Пересвет, мышиной масти метис, по быстроте и красоте своей далеко превосходил даже Фёдорова Соколика.
— Чего уставился, Фёдор Романович? Или сильно я красивый? — усмехнулся Алёшка. — Чай, я не девка, чтоб так пялиться!
— Разговорчики! — рявкнул Фенев.
— Слушайте мой приказ, казаки, — провозгласил Мадатов, поднимаясь. — Нынче же ночью отправляетесь к Грозной. Идёте быстро и скрытно горными тропами. Маршрут выбираешь ты, Туроверов. Если вблизи крепости вы не найдёте вражеского войска, являетесь к командующему и докладываете о нашем скором прибытии. Если под стенами крепости обнаружите неприятеля, то, не выдавая себя, возвращаетесь к нам. Приказ понятен?
— Что ж не понять, всё понятно. — Алёшка мял в руках щегольскую папаху из мышиного цвета каракульчи с красным, шёлковым верхом.
— А теперь — отдых. Перед рассветом в дорогу, — и Мадатов присоединился к офицерскому собранию, давая понять, что приказания отданы и казаки могут отправляться восвояси.
— Я и один бы справился... — буркнул Фёдор себе под нос, покидая горницу.
— Я тож не шибко доволен, — охрызнулся Алёшка. — В полку говорят, будто тронулся ты умом, будто одурманила тебя чеченская колдунья.
Алёшка внимательно смотрел на Фёдора пронзительно-синими глазами.
— Уйдём затемно, — ответил Фёдор раздражённо. — Ты, Алексей, черкеску белую для свидания с девками прибереги. Надень в разведку чего попроще да погрязнее. Сам знаешь, по нашей лесной да походной жизни чем нарядней, тем заметней. Да коню своему копыта чем ни есть обмотай. Уж больно звонкие у тебя подковы — за версту слыхать.
ЧАСТЬ 8
«....Господи, Боже мой, удостой
чтобы я вносил любовь, где ненависть ...»
Слова молитвы
Они шли знакомыми тронами, оставляя в стороне проезжие дороги и населённые места. Израсходовав все припасы, завернули в Малгобек, препоганый городишко как раз на середине пути между Лорсом и Грозной. Грязные улицы, в потоках нечистот, унылые, крытые прелой соломой домишки, разноплеменное население. Наполнив перемётные сумы необходимой снедью, тронулись дальше. Даже единый раз ночевать в Малгобеке не хотелось — один постоялый двор на всё селение, да и тот грязный да завшивленный.
Через неделю после выхода из Лорса, в середине сентября 1817 года Фёдор Туроверов и знаменосец второй сотни Терского казачьего войска Алёшка Супрунов вышли на опушку леса. Вдали за невидимой глазу рекой возвышались бастионы Грозной крепости. Возле опушки пернатые падальщики торопливо доклёвывали труп павшей лошади.
