Хидыр Дерьяев - Судьба (книга третья)
К солдату подошёл железнодорожник с молоточком на длинной рукоятке — для выстукивания букс.
— Для фронта хлеб?
— Наше дело — охранять! — неприветливо сказал солдат, сдувая с кончика носа каплю пота.
— Закуривай, служивый, — железнодорожник протянул кисет с махоркой и сложенную книжечкой газету. — Да чего ты на солнце маешься? Давай-ка вот сюда, в тень отойдём.
Они зашли в тень между вагонами, закурили. После нескольких глубоких затяжек солдат отмяк, начал жаловаться на собачью солдатскую жизнь. Железнодорожник сочувственно поддакивал.
— А что? — говорил солдат, блестя жёлтыми малярийными глазами и выдувая из ноздрей толстые струи махорочного дыма. — Черти меня тут мордують, на азиатчине эфтой! Японскую сломал, германскую сломал, теперь чёрт те знает, за чо отражаемся. А там, в Расее, баба одна с ребятёнками лихо лукошком черпает. Ить косовица прошла, хлеба вызревають — жатва скоро. Как она там управляется? Вот ты — учёный человек, молотки у тебя на картузе нацеплены, скажи на милость: на кой, прости, господи, ляд мне вся ета баталия сдалась? Чо я тут потерял, на турской-то земле? Её и землёй не назовёшь — страмота одна, прах, а не земля. А у нас, брат, чернозём! Аж лоснится! Помнёшь её, кормилицу, в руке — пальцы жирные. А дух по-над степом какой, а? Рази сравнишь с тутошними воздухами? Ить от него сила в грудях прибавляет, жизня удлинняется! А тут — тьфу! — как карась на сухом берегу: хам! хам! — пастью, а в ей и нет ни хрена. Э, да что говорить — только душу травить! Отсыпь-ка, молотошник, ещё махры на закрутку — у нас с ефтим довольствием неувязка получилась, каптёр, стерьва, иде-то профукал пайки на цельный взвод…
Тем временем арбакеш выгрузив весь чурек, попрощался со своим добровольным помощником и уехал. Парень торопливо сбросил с плеча торбу, достал из неё увесистый мешочек с нафталином и стал щедро посыпать едко пахнущими кристалликами сложенный в вагоне хлеб.
— Жрите, жрите! — приговаривал он злорадно, размахивая мешочком. — Теперь этот хлеб и голодная собака стороной обежит!..
Он выскочил из вагона и зашагал по шпалам к чайхане «Елбарслы». Солдаты, мимо которых он проходил, изумлённо принюхивались, оглядывались по сторонам.
В чайхане парень долго мыл руки, оттирая въедливый запах влажной глиной. Помывшись, пошёл на Зелёный базар. Там его и окликнул железнодорожник, угощавший возле вагона солдата махоркой. Но одет он был уже не в форму, а в халат и тельпек.
— Всё в порядке, Берды? — спросил он парня.
Тот усмехнулся.
— В порядке, Сергей. С голоду помирать будут— к чуреку этому не притронутся.
— Значит, ещё одно задание успешно выполнили. Молодцы мы с тобой, брат! А ведь попадись мы — расстреляли бы без суда и следствия. А?
— Пусть поищут теперь кого расстреливать!
Они шли по базару — точь-в-точь — два мирных сельских жителя, приехавших потолкаться от нечего делать среди торговых рядов, — неторопливо беседовали, прислушивались к чужим разговорам. По слухам выходило, что Байрам-Али пал. Белые, отступая, подожгли байрамалийский завод и здание железнодорожной станции. Завод вроде бы большевики сумели отстоять, а станционный дом сгорел дотла. Белые понесли большие потери, двигаются на Мары.
По всей видимости, слухи были верными. Многие дайхане, запоздавшие со сдачей сена и чурека, поворачивали свои арбы назад, не доехав до вокзала. Те, кто грузили сваленное у вагонов сено, разбрелись кто куда. Белые торопились и нервничали, однако бросать сено им было нельзя никак — на пути следования его негде было запасти, от бескормицы могли передохнуть, в лучшем случае обессилеть, лошади. Поэтому белые выслали патрули на городские улицы с приказом; хватать всех, кто победнее одет и гнать на вокзал для погрузки сена.
— Что будем делать? — спросил Сергей.
— Не знаю, — ответил Берды, — но сено им отдавать нельзя.
— Это так, — согласился Сергей. — Хлеб они как-то ещё могут достать, а вот без сена им действительно труба.
— Может, свернём поезд возле Кизылотуга? — предложил Берды. — Там место есть удобное, под уклон идёт.
— Не успеем, — сказал Сергей, — да и силёнок у нас с тобой не хватит. Надо что-то другое придумать.
Мимо них прошёл патруль, подгоняя громко возмущающихся произволом людей. Сергей проводил их задумчивым взглядом, посмотрел, посвистывая, на Берды.
— Что если с ними пристроиться?
— А дальше?
— Видно будет. Может, поджечь сумеем.
— Согласен! Добровольно напросимся в амбалы?
— Нет, зачем же… Как я понял, они только бедняков для погрузки собирают. Мы с тобой… — Сергей оглядел Берды, скосил глаз на себя. — Мы с тобой по халатам сойдём за бедняков. Только тельпеки надо наизнанку вывернуть. До главной улицы не дойдём, как нас мобилизуют.
Так оно и получилось. Вывернув тельпеки, они пошли по направлению к Кавказской улице. На перекрёстке их остановил патруль. Однако дальше получилось не совсем так, как рассчитывали. Возле каждого вагона стояли по два часовых, внимательно наблюдающих за грузчиками. Устроить пожар не удалось.
Несмотря на окрики и пинки солдат, люди работали с нарочитой ленцой. Погрузку закончили уже затемно, при фонарях. В награду за труд дайхан обругали последними словами и велели немедленно убираться.
Расстроенные неудачей друзья отошли в сторонку и стали совещаться. Ничего дельного в голову не приходило. Берды решительно сказал:
— Пока придумаем, состав уйдёт. Пойду сейчас и подожгу!
— А чего добьёшься этим? — раздражённо спросил Сергей. — Тебя убьют, а пожар — потушат.
— Ты что предлагаешь?
Словно в ответ на вопрос Берды залязгали буфера — белые торопились с отправкой. Не раздумывая, Берды и Сергей побежали к составу. Он уже набирал скорость, колёса на стыках постукивали всё чаще и чаще.
Берды, хакнув, ухватился за поручни, кошкой взобрался на тормозную площадку вагона. Сергей бежал за поездом, держась за железный прут поручня, никак не мог забросить ногу на первую ступеньку. Берды собрался было ему помочь, но тут от стены вагона отклеилась тёмная фигура охранника, щёлкнул винтовочный затвор.
— Кто такой?
— Свои! — не растерялся Берды, торопливо нашаривая за пазухой наган.
— Каки таки свои? А ну, сигай назад! Сигай, кому велено!
Берды дважды выстрелил в смутно белеющее лицо, принял на руки грузно оседающее тело. Сергей уже сам взобрался на площадку. Постукивание вагонных колёс перешло в сплошной ровный рокот. Огоньки станционных фонарей, помаргивая, тускнели вдали.
Отдышавшись, Сергей и Берды начали отбивать доску вагона, мысленно молясь каждый своему богу, чтобы в вагоне оказалось не что-нибудь иное, а сено. После долгих усилий доска, наконец, поддалась— по счастливой случайности друзья попали на ту, что была уже надкусана снарядными осколками.
Поезд, не сбавляя скорости, проскочил какой-то полустанок, прогрохотал на стрелке и снова затянул монотонную песню вагонных колёс.
— Поджигать? — прошептал Берды, хотя можно было не то что громко говорить, а кричать во весь голос — никто не услышит.
— Давай! — сказал Сергей.
Берды сунул зажжённую спичку в проломанную дыру, присмотрелся, пока разгорится, приладил доску на место.
— Чтобы раньше времени огонь не заметили, — пояснил он Сергею. — Когда весь вагон займётся, потушить уже не сумеют. А ветер на другие вагоны пламя перекинет.
На первом же повороте они спрыгнули в мелькающую тьму. Перевернувшись несколько раз через голову, Берды благополучно поднялся. Сергей прыгнул неудачно — подвернул ногу. Сделав два шага, он простонал сквозь зубы, выругался и сел на землю. Берды, посмеиваясь над его неудачным прыжком, подставил широкую спину.
— Лезь! Держись крепче!
И зашагал в темноту, ориентируясь на чуть слышный собачий лай.
А там, где погас огонёк хвостового вагона, на чёрном бархате ночи распускался багряный и весёлый огненный цветок.
* * *Судьба Марыйского оазиса решилась боем под Байрам-Али. Белые потеряли в общей сложности две трети личного состава байрамалийской группировки. Это были не только убитые и раненые в бою. Почти тысяча джигитов из Ахалтекинского, Мервского и Тедженского конных туркменских полков разбежалась по домам, то есть, по существу, почти все. Около двухсот белогвардейцев ушли в Иран. Триста человек солдат и сорок офицеров с оружием в руках перешли на сторону большевиков, когда красноармейские части заняли Мары. Короче говоря, байрамалинский бой вообще дезорганизовал белогвардейские войска, подорвал их боеспособность, так как началось массовое дезертирство джигитов. Командиры остались без солдат, полководцы — без армии.
Белые в панике запросили помощи. В Мешхед на имя главы «Британской военной миссии в Туркестане» генерала Маллессона министром иностранных дел белогвардейского правительства Закаспия была послана телеграмма: «Комитет уполномочил меня обратиться к Вам с просьбой оказать нам немедленно реальную военную помощь…» Такая же телеграмма была отправлена в Баку английскому командованию. С просьбой о помощи обратились и к генералу Деникину.
