Иван ФИРСОВ - От Крыма до Рима(Во славу земли русской)
Севастопольская эскадра 5 июля маневрировала на пределе видимости Тарханьего Кута, северо-западной оконечности Крымского полуострова. Около полудня на горизонте появилась турецкая эскадра.
Ушаков ловко взобрался на площадку фор-салинга. Сигнальный матрос потеснился, перебрался на ванты. Вскинув подзорную трубу, Ушаков четверть часа всматривался в строй турецких кораблей, прикидывал, высчитывал. Потом спустился на шканцы.
— Передать на флагман: «Неприятель тридесять вымпелов, следует в Ак-Мечеть!»
На сигнальных фалах, веревках затрепетали на ветру разноцветные флажки.
На этот раз командующий эскадрой, после недолгого раздумья, решил не уклоняться от неприятеля, лечь, хотя и в отдалении, на пересечку курса турецкой эскадры. Ветер восточных румбов давал преимущество в случае встречи с неприятелем русской эскадре, и турки не стали рисковать. Спустя два часа эскадра Эски-Хуссейна легла на курс отхода в южную сторону, не проявляя какого-либо намерения принимать бой.
Солнце зависло над горизонтом, эскадра под самыми малыми парусами следовала курсом параллельно направлению движения турок. С флагмана спустили шлюпку, и гребцы, налегая на весла, приблизились к борту «Святого Павла». Войнович не оставлял в покое командира авангарда. Появление неприятеля встревожило Войновича, и он делился своими планами с Ушаковым.
«Нет, друг мой. Постараюсь поспешать всюду, только держи замкнуто, дабы неприятель не мог прорваться сквозь нашу линию. Нет сомнения, Бог нам поможет — и победим врага. Если сего дня не будет, то ночью надобно кое-что учредить. На тебя вся моя надежда, в храбрости нет недостатка. Уповаю на Бога, да если бы ветер поблагодетельствовал, то бы он наш был, он держит в море теперич. Я думаю, что вечеру лучше бы было придержаться берегу, дабы завтра выиграть нам ветр. Прости друг… Совокупи все свои силы. Теперич они нужны. Веди линию порядочно, надобно нам быть в ордере всегда беспрерывно. Прости, бачушка. Ободри своих, как и ты сам и пустился на врага, чтоб во что бы то ни стало, а его бы истребить, но во время боя как можно порядок соблюсти. Ваш верный слуга Войнович».
Ушаков в каюте пометил письмо: «Получено идучи обратным путем от Козлова в виду неприятельского флота в ответ на мое письмо». Как и прежде, Ушаков делился своими мыслями, не таясь, всегда советовал добрым словом старшему флагману, как лучше поступить. Отправив ответ, Ушаков принялся за рапорт Вой-новичу, излагая подробно действия авангарда в сражении 3 июля близ острова Фидониси.
Как чувствовал Эски-Хуссейн, что одно его присутствие действует на нервы русского флагмана. Располагая свои маневры вдоль западных берегов Крыма, он, капудан-паша, не терял надежды вновь вступить в схватку с русской эскадрой и одолеть противника. В крайнем случае капудан-паша намеревался при отсутствии русской эскадры высадить в Крыму тысячный десант, который ему порядком надоел.
Почти каждый день к Эски-Хуссейну прибывала шебека из осажденного Екатеринославской армией Очакова. Командующий гарнизоном, трехбунчужный Хассан-паша, слезно просил турецкого флагмана о помощи. Только при содействии с моря он надеялся устоять против натиска русских войск. Но капудан-паша не торопился. Как мог он появиться в бухте Золотой Рог, не одолев с превосходящими силами русскую эскадру? Тем паче что, видимо, и русский капитан-паша остерегается встречаться с ним в открытом море и то и дело подворачивает в сторону берега, держится поближе к Ахтиару.
И в самом деле, Войнович нисколько и не помышлял вступать в сражение с турками. Все его помыслы были направлены, чтобы хоть как-нибудь продержаться до осенних штормов, а там, сославшись на непогоду, укрыться в Севастопольской гавани. Все свои опасения он откровенно изложил Ушакову в очередном послании.
«Друг любезный, Федор Федорович! Неприятель идет. Что делать? Надобно нам поступить героически и как наш долг велит. Если до сего дня дело небуть и завтра Бог нам даст взять у него ветер, то надеюсь, что истребим его вовсе. Окуражься, бачужка, собери все силы и дай врагу по делом его. Мы отворотим от берегу поскорее чрез контр-марш и построимся на другой галс, а там ляжем в дрейф, дабы немного отдаляться от берегу. Прости друг, окуражь меня, бога ради, своим здоровьем и поступком. Ваш верный слуга Войнович. Веди, бачужка, линию хорошенько и держи сомкнуто, однако берегу здесь боятся нечего».
Ночью ветер посвежел, перешел на западные румбы. В предрассветной дымке, у линии горизонта, вновь кучно теснились паруса турецкой эскадры. Едва первые лучи солнца брызнули на водную гладь чуть потревоженного моря, к борту «Святого Павла» подошла шлюпка с флаг-офицером флагмана. Пришлось вываливать трап, не карабкаться же ему по веревочному штормтрапу. Войнович, видимо, провел ночь беспокойно, о чем свидетельствовало полное тревоги содержание его письма.
«Друг мой, Федор Федорович! — Ушаков не мог сдержать улыбку. — Предвижу дурные нам обстоятельства. Сего дня ветр туркам благодетельствует, а у нас нет его, фрегаты упали под ветер. Если да приблизится он, то должно нам поскорее линию строить и приготовиться к бою. Если бы фрегаты не были так увалены под ветр, мы бы достигли бы гавань, но что делать, судьба наша такая, надобно все делать, что к лучшему. Дай мне свое мнение и обкураж, как думаешь, Дойдем ли до гавани.
Прости, друг. Будь здоров, а я всегда ваш слуга Вой-нович».
Ушаков задержал шлюпку, решил наведаться к Войновичу, пора успокоить флагмана, захандрил вовсе. Разговор был благожелательный. Войнович встретил Ушакова у трапа, полез целоваться.
— Поздравляю тебя, дружок, с отменной победой над супостатом. Славно ты отделал их флагмана. — Войнович взял Ушакова под руку, увлекая в свою каюту.
Ушаков о схватке не упоминал, все подробно он уже изложил в рапорте, который представит после ухода турок, во время передышки.
— Сей же час, Марко Иванович, — в тон начатого флагманом разговора Ушаков отступил от субординации, — нам неча тужить. Хотя фрегаты несколько упали под ветер, у турок, как я рассмотрел, паруса то ж сникли. К тому же до них, разумею, десятка полтора миль, не менее. Ежели ветер и посвежеет, туркам часа два-три, а то и поболее до нас ходу. В случае чего, я фрегаты прикрою, а там, глядишь, и ветер зайдет в нашу пользу.
С лица Войновича вдруг исчезла улыбка, и он испуганно спросил:
— А как же, Федор Федорович, линия баталии? Коим образом оную соблюдать станем?
Ушаков досадно поморщился:
— До того ли в сию пору, ежели турок, в самом деле, вздумаем азардовать? Ежели поспеем, соблюдаем линию, а нет, так станем отражать неприятеля по способности.
Войнович явно остался недоволен ответом, но промолчал.
— Тако ж сказано в письме о нашей ретираде в гавань, Марко Иванович. Мыслю так, что сие нынче нам не к лицу показывать корму Хуссейну. Когда еще доведется нашу выучку проявить? А то, что турок мы превзойдем, сомнения у меня нет.
Настроение у Войновича, видимо, совершенно изменилось. Он расхаживал по каюте, насупившись, смотрел себе под ноги и, когда Ушаков замолчал, дал понять, что разговор окончен.
— Спаси Бог, Федор Федорович, что ты меня навестил и свои соображения высказал. Токмо скажу, наи-первое дело наше блюсти всюду порядок. А как без линии таковой, оный поддерживать? Не разумею. По части ретирады, замечу лишь, что после сражения под Фидониси фрегаты надобно подправить, припасы пополнить. Сие моя забота, как флагмана.
Вернувшись, Ушаков почувствовал, что Войнович с недоверием относится к его советам. А быть может, и недоброжелательно. По крайней мере, это явствовало из сравнения интонаций его писем за последнюю неделю и настроя состоявшейся встречи.
7 июля турецкая эскадра повернула на запад и к вечеру скрылась за горизонтом. С флагмана поступило приказание отправить «Берислав» вместе с тремя другими фрегатами в Севастополь для исправления повреждений, полученных в сражении.
Эскадра продолжала маневрировать к западу от Херсонеса, видимо, Войнович не решился укрыть всю эскадру в гавани.
Расставшись с Ушаковым, Войнович долго не мог прийти в себя. «Ушаков явно себя превозносит и нос задирает, считает, что все лавры достанутся ему. Как бы не так».
На днях в кают-компании флагман даже высказал свое мнение вслух командиру флагманского корабля «Преображение Господне» Селивачеву.
— Мыслимо ли одной авангардии Ушакова подобную викторию одержать? Получается, что эскадра присем лишь присутствовала.
Очевидно, он размышлял не о том, что на деле произошло во время сражения и кто был истинным «виновником» разгрома турок. Нет, его волновало, как Удачнее изложить события, чтобы командующий эскадрой выглядел главным в этом действии. Войнович в душе завидовал Ушакову еще со времен пребывания в Херсоне, когда тот отличился в борьбе с чумой и обратил на себя внимание Потемкина и самой императрицы. Мелкая зависть грызла его душу.
