Георгий Гулиа - Фараон Эхнатон
Царь шел медленно. По-видимому, дожидаясь Кийю, которая разговаривала с ваятелями. Все о том же, незавершенном, по мнению Джехутимеса, портрете Нефертити. Джехутимес был поражен ее доброжелательным тоном. Словно Нефертити и вовсе не было в живых: эдак почтительно, без тени раздражения или ревности.
Бек подумал:
«…Эта женщина пошла далеко. Но она пойдет еще дальше…»
Джехутимес отдал ей должное: так может вести себя только великая женщина, умудренная жизнью, сумевшая подняться над мелочами, над очагом и над горшками для варки похлебки. Так могла бы вести себя одна-единственная женщина в мире: ее величество Нефертити…
Фараон нетерпеливо кашлянул. И Кийа заторопилась к нему. И они вышли оба, между тем как за ними в почтительнейших позах следовали ваятели. Перед тем как подняться на боевую колесницу с позолоченными спицами, его величество сказал Джехутимесу:
— Больше гордости. Учтите: вы — фараоны в своем деле. — Поднявшись, он закончил свою мысль: — Ни один фараон Кеми, начиная с Хуфу, не может сделать то, что делаете вы.
Он положил руку на плечи Кийи, стоявшей рядом с ним. И подал знак трогаться.
Ваятели склонились в глубочайшем поклоне.
Письмо в Хаттушаш[25]
Поздно ночью Тахура закончил письмо. Оно получилось достаточно большим. Но ведь и дело не маленькое. Если говорить скромно. Барыши Тахуры не исчисляются талантами. Золото здесь присутствует как бы незримо. Потому что это — много золота, много талантов, огромное количество дебенов. Их сейчас нет. Но они будут. Для этого нужна победа хеттов, его величества Суппилулиуме. Вот это настоящий барыш! А караван товаров и мешок золота — мелочь! Сущая мелочь, недостойная Тахуры, которого ценит лично царь Суппилулиуме.
Тахура отправит это письмо нарочным. Но не хеттам. А в Вавилон. К себе на родину. Оттуда оно попадет в руки его величества, и он скажет: «Не дремлет, не дремлет Тахура — верный мой слуга, чутко слушающий мои речи». Так скажет великий Суппилулиуме. Ибо победу ему, точнее, ключи к победе добудет Тахура, который здесь в обличье купца…
Он писал арамейскими письменами на папирусе. И когда поставил в конце свою подпись, позвал Усерхета. Лавочника, у которого снимал комнату этот заезжий вавилонский купец. Лавочник поразился размеру письма. По его мнению, это была целая книга.
— Торговый отчех должен быть подробным, — со значением произнес Тахура
— Понимаю.
— Чтобы хозяин мой — главный хозяин — узрел все таким, как оно есть на самом деле.
— Разумеется, разумеется.
— А иначе какой прок разъезжать с товаром?
— Никакого нет проку.
— Послушай, Усерхет, я хочу прочесть тебе — нет, нет! — не все письмо! Это было бы утомительно и для меня и для тебя! Но не сверить с твоим мнением главные мысли — не могу.
Лавочник кивнул. Уселся на циновку. А купец приблизил к себе светильник. Глянул вопросительно на Усерхета.
— Все спят. Все спокойно, — сказал лавочник. И Тахура прочитал:
«Уважаемый хозяин мой Ташшут, пишет тебе работник твой, преданный тебе и усердный в своем деле Тахура из великого города великого Кеми, что на священной реке Хапи. Пишет, моля богов ниспослать…» Это пропустим. Дальше: «Город Ахетатон красив и удобен для жителей. Это столица вселенной, достойная его правителя. Его величество Нефер-Хеперу-Ра Уен-Ра Эхнатон здоров — да ниспошлет ему великий Атон сто лет счастливой жизни!..» Это для порядка, Усерхет. На случай, если перехватят письмо. Сейчас перейду к главному. Вот здесь. (Купец молчаливо пробежал папирус.) Слушай, Усерхет: «Что касается цены на золото, то оно нельзя сказать, что очень дорого или очень дешево. Блестит не очень ярко. И это понятно почему: вокруг мало золота, все больше хрупких глиняных горшков. В одном ларце не умещаются. Или побьются горшки, или вывалится золото». — Купец спросил лавочника: — Будет ли это ясно для читающих в Хаттушаше?
— По-моему, да.
— В таком случае послушай и это место. Оно очень важное. «Золото всегда в цене, даже если оно и потемнело слегка от пыли или отгрязи. Но ведь неизвестно, сколько оно будет блистать. Учти, мой хозяин, ветры здесь дуют знойные и песчаные, особенно летом, и надеяться на то, что слиток будет сверкать при любых обстоятельствах, — невозможно. То же самое следует сказать и о горшках. Я бы с удовольствием купил их для тебя, да больно уж дорогие. В Ниневии или Вавилоне они значительно дешевле. И в Митанни тоже. На всякий случай готовь деньги, побольше денег. Они, наверное, будут нужны в ярмарочный день…»
Купец уставился на Усерхета;
— Ну?
— Все очень верно.
— Уверен?
— Вполне. Уверен, потому что это так. Неиначе. Доверенные люди мне сказали: его величество — золото — среди хрупких горшков. Иметь дело с горшками плохо. Горшки бьются на суше или тонут в воде. Нафтита не просто жена. И Кийа не просто наложница сженской половины дворца. Это две силы. Противоборствующие. Значит, насчет воза — все правильно. От слова до слова. От начала и до конца.
— И я так думаю, Усерхет. Я тут тоже нюхал. Подобно неутомимой крысе. Мы с тобою одного мнения. Не так ли?
— Истинно, Тахура!
— Вот еще одно место в письме, которое я хотел бы прочесть тебе. Слушай, Усерхет: «Я предлагал свой товар многим немху. Но они отказались покупать. Не потому, что цена дорога. А потому, что нету у них золота. Один дебен — это состояние. Так живут немху. Они просили отдать товар с тем, что заплатят за него в будущем году. Но я не согласился». Что скажешь, Усерхет?
— Скажу, что и это правда. Потому что немху уже голодают. Обещанное фараоном не выполнено. Его величество уже повернулся к ним задом.
Купец был рад: хорошо, что у них одинаковые мнения. Это очень хорошо! Ибо его величество Суппилулиуме имеет здесь и глаза и уши. Много глаз и ушей! И он будет слагать все услышанное от Тахуры и слышанное от других, имен которых купец не знает и никогда не узнает…
— А теперь скажи мне, Усерхет: вот письмо досталось писцам фараона.
— Так что же?
— Что скажут писцы?
— Они прочтут твое письмо.
— Это верно.
— Они скажут: вот купец, преданный торговым делам. Что еще скажут?
— Не знаю.
— А больше и ничего, Тахура! — Усерхет приложил ладони ко лбу, точно голова пылала от жара. Помедлил и сказал. — Я бы добавил нечто…
И замолчал. Купец не стал торопить его. Налил себе прохладной воды и прополоскал горло. Еще раз налил и снова прополоскал.
— Холодная вода полезна, — сказал он.
Усерхет продолжал молчать.
— Могу приписать, Усерхет. На свитке есть место.
— Да, да, Тахура…
И опять замолчал.
«…Этот лавочник умен. В Хаттушаше умеют находить людей. Неглупых. Преданных за большие деньги. Лавка приносит меньше прибыли Усерхету, чем золото, текущее к нему из Хаттушаша. Его величество Суппилулиуме не скупится на золото, если оно идет на пользу ему. Усерхет, несомненно, весьма умный и полезный человек…»
— Тахура, — проговорил лавочник, словно только что пробудился от глубокого сна. — Хочу посоветовать нечто. Если будешь согласен, то сделаешь приписку. А если нет, то скажешь мне об этом.
Купец кивнул в знак согласия.
— Если, прочитав твое письмо, его величество в Хаттушаше спросит: «А что случится с Кеми, если боги призовут к себе его фараона? Кто станет у кормила великого Кеми?» — что ответишь, Тахура?
Купец был поставлен в затруднительное положение…
«…Этот лавочник далеко смотрит. У него не глаза, а магические стекла, которые выплавляются в Джахи и способны показывать и увеличивать малозаметные вещи. Он прав, он трижды прав, этот лавочник!..»
— Усерхет, если предложишь ответ на этот вопрос, — я тотчас же припишу его.
Купец развернул свиток, достал с полочки чернильный прибор, заключенный в пенал из черного дерева. Лавочник сказал:
— Кийа объявлена соправительницей. Ты это знаешь, Тахура. Когда умирает правитель — случается многое. Часто — самое непредвиденное. Вместо подготовленного заранее правителя приходит другой. Царица Хатшепсут наследовала престол своего супруга. А как будет с Кийей?
Купец пожал плечами.
— Поэтому, Тахура, надо предусмотреть нечто. Что именно?.. Допустим, не Кийа. Так кто же? — Лавочник загнул большой палец на левой руке. — Первое: Семнех-ке-рэ может сесть на престол. Вполне может. Ну, а если не Семнех-ке-рэ? Кто же, если не он? Принц Тутанхатон? Возможно! Вот теперь и суди: Кийа, Семнех-ке-рэ, Тутанхатон… Я бы сказал так: эта женщина посильнее обоих мужчин. Я бы сказал больше: боги ошиблись, создав Кийю женщиной, а этих двух — мужчинами. Следовало бы — наоборот.
— Твоя мысль мне по душе, Усерхет.
И Тахура без дальних слов сделал в своем письме такую приписку:
«Купец, давший обещание купить все масло для умащения, сказал: „Если почему-либо я не куплю масло, то обяжу купить его своих помощников. Или жену, которая ведает моим хозяйством, или моих двух близких родственников. Они, правда, молоды, неопытны еще, однако надеюсь, что товар понравится и им“.
