Валерий Замыслов - Иван Болотников Кн.1
Однако на другой же день князь Телятевский посадил крестьян вновь за изделье. Мужики томились княжьей работой и рвались домой в деревеньки.
— Середина июля, братцы. Скоро зажинки на нивах зачинать. Басурман побили — пора и по избам вертаться.
Вечером крестьяне повалились спать, а Иванка с Афоней вышли из подклета, опустились на завалинку, заговорили вполголоса.
— В село тебе нельзя возвращаться Афоня. Заподозрил тебя приказчик. Видно, Авдотья рассказала Калистрату, как ты к ней в избу наведался.
— Сам о том все дни думаю, парень. Одначе не впервой мне в такие передряги попадать. Выкручусь.
— Калистрат — мужик дотошный. Может пытку учинить. Выдюжишь ли?
— Выдюжу, Иванка. Хоть помирать придется, но и словом не обмолвлюсь. Я мужик терпкий. А может, еще и обойдется.
— Добро бы так, Афоня.
— Сам-то как на село пойдешь? Тебя, вон, князь в свою оружную челядь приписал. Стремянным при себе определил.
— Сбегу из усадьбы, друже. Моё дело землю пахать. Пускай князя другие холопы оберегают.
Через три дня государь всея Руси Федор Иванович повелел рать распускать.
Князь Телятевский собрал мужиков на дворе и произнес:
— Святой Руси вы отменно послужили. Теперь ступайте в вотчину хлеба убирать. После Ильина дня приступайте к жатве на моей ниве. Управитесь к бабьему лету — доброго вина поставлю да на зиму лес разрешу валить. Езжайте с богом.
Иванка прощался с Афоней за тыном.
— Передай отцу, что скоро в селе буду. О Гнедке пусть не горюет.
— Жаль мне тебя, Иванка. Поедем в село с нами.
— Нельзя, Афоня. Князь и слушать не хочет. Ежели сейчас поеду — вернет и на цепь посадит. Попытаюсь добром отпроситься. А ежели чего — сбегу.
На второй день Иванка снова заявился в Телятевскому.
— Не рожден я холопом быть, князь. Отпусти меня из своей дружины.
Андрей Андреевич не привык дважды по одному делу разговаривать, потому проронил сердито:
— Мне такие молодцы нужны. Нешто тебе соха не наскучила? Будешь возле меня жить. Такова моя воля.
Тогда Болотников решил пойти на хитрость.
— Дозволь, князь, хоть отца навестить. Без коня батя остался. Тяжело ему страду без Гнедка справлять. Отдам ему своего коня и в твои хоромы вернусь.
Телятевский призадумался. Упрям и дерзок новый холоп. Но воин отменный.
Не отвечая на просьбу Болотникова, звякнул колокольцем. В покои вошел Якушка.
Поездку твою в вотчину отменяю. К приказчику Иванку с грамоткой снаряжу. Передашь Калистрату мою волю. Через пять дней, Ивашка, здесь будь. Коня себе на обратный путь в Богородском на конюшне выберешь. О том в грамотке отпишу. Скачи, холоп…
Глава 2
В селе и на заимке
В золотистых волнующихся хлебах показался высокий костистый крестьянин.
«Наливается колос, ногам кланяется. Уродила-таки матушка-землица», — довольно думает мужик.
— Эгэй, Парфеныч! Айда што ли, — кричит с межи Семейка Назарьев с косой на плече.
Исай Болотников не спеша разминает в ладонях шершавый остистый колос и выходит на край загона.
— Далек ли зачин, Парфеныч? — спрашивает Семейка.
— Нонче припоздали с севом. Пущай постоит рожь денька три.
Дальше до самого покоса шли мужики молча. Знал Семейка, что старожилец во время страды неразговорчив, да и без того ходит он последние дни смурый. Видно, Гнедка жалеет да Иванку ждет из ратного похода. Другие-то мужики в село вернулись.
На себя косили только еще третий день — дотоле приказчик Калистрат заставил метать стога на княжий двор.
На широком зеленом лугу было пока тихо, привольно. Исай вставал чуть свет. Солнце едва выглянет, а он уже на сенокосном угодье. Но вскоре подойдут и остальные крестьяне.
Семейка крикнул:
— Глянь, Исай Парфеныч! Стречу тебе косец идет.
Исай Болотников разогнул спину, воткнул косу в пожню и, приставив ладонь к глазам, прищурясь, вгляделся в незнакомца. Однако далеконько, сажен триста, не разглядеть. Кого это бог послал на чужое угодье. Всякому крестьянину на миру свой покос отведен..
Исай нахмурился и вновь взялся за косу. Не поднимая головы, широко размахивал горбушей, покуда не услышал шарканье встречной косы.
Болотников вытянул из плетеного бурачка каменный брусок, чтобы подправить горбушу, и, еще раз глянув на приблизившегося страдника, обрадованно опустил косу.
Утопая по грудь в мягком разнотравье, перед ним стоял улыбающийся статный загорелый детина в белой домотканой рубахе.
— Бог на помощь, батя! — весело молвил Иванка и шагнул отцу навстречу.
— Здорово, сынок. Пошто траву топчешь? Нешто так крестьянину можно.
Иванка только головой крутнул. Ну и выдержка у отца! Взялся за горбушу и принялся прокладывать к Исаю широкую дорогу.
Скупо улыбаясь в пушистую с густой проседью бороду, опершись руками о косье, Исай молча любовался сыном.
Косил Иванка толково, по-мужичьи, шел не спеша, не частил, размашисто поводил острой горбушей, оставляя позади себя ровный, широкий валок духмяной сочной травы.
«Слава богу, живым вернулся. Добрая помощь мне со старухой будет», — облегченно подумал Исай.
Шаркнув косой у самых отцовских лаптей, Иванка положил горбушу на ощетинившуюся стерню и обнял отца за плечи.
Исай ткнулся бородой в Иванкину щеку, поперхнулся, спросил участливо:
— Шрам у тебя на щеке. Басурмане поранили?
— Поганые, батя. Оставили мне приметинку.
Иванка внимательно глянул на Исая, и сердце его обожгла острая жалость. Отец еще больше похудел, осунулся, глаза глубоко запали, лицо испещрили глубокие морщины.
— Не хвораешь, батя?
— Ничего, сынок. По ночам малость в грудях жмет. Отойдет небось.
— Настойки из трав бы попил, батя. Сходил бы к Матрене на заимку.
— После страды, Иванка. Недосуг сейчас… Афонька о тебе уж больно лихо врал. Рассказывал, что будто бы ты знатно татар разил. Правду ли бобыль по всему селу трезвонил?
— Правда, батя.
Исай, гордясь сыном, молвил тепло:
— Выходит, не посрамил отца, сынок. У нас в роду хилых не водилось.
— А вон и конь тебе, батя, — показал рукой на край покоса Иванка.
Исай по выкошенной пожне заспешил к новой лошади-кормилице.
Вечером, возвратившись с сенокосного угодья, Иванка выбрал на княжьей конюшне резвого скакуна и сразу же засобирался в дорогу.
— Куда на ночь глядя, сынок?
— К Матвею, батя. Утром вернусь.
— Был там намедни. Лыко драл в лесу. На заимку зашел. Сохнет по тебе девка.
— Ты бы поснедал вволю, Иванушка. Ватрушку тебе сготовила, бражка в закутке стоит. Притомился, чай, с дороги дальней. И утром, почитай, ничего не потрапезовал. Косу схватил — и в луга. Обождал бы, сыночек, — засуетилась Прасковья, ласковыми слезящимися глазами посматривая на сына.
— Не могу, мать. Успею еще откормиться, — улыбнулся Иванка и выехал со двора.
Возле Афониной избы остановился, постучал кнутом в оконце. В избушке ли балагур-приятель? Неровен час… Нет, выходит, слава богу.
Бобыль потянул было Болотникова в избу, но Иванка с коня так и не сошел. Едва отцепившись от Афони, спросил тихо:
— Как дела, друже?
— Покуда бог милостив, Иванка. Приказчик на княжьих покосах эти дни пропадает. Бобыли там стога мечут. В село еще не наведывался.
Болотников тронул коня.
— Ну, прощай покуда. Оберегайся.
Ночь. Тихо в избушке. Горит светец на щербатом столе. Возле крыльца громко залаяла собака. Матрена испуганно выронила из рук веретено. Матвей отложил на лавку недоплетенную роевню, покосился на Василису, молча сидевшую за прялкой, проворчал:
— Зубатка человека чует. Ужель снова княжьи люди в час поздний? Ступай-ка, Василиса, в чулан покуда.
— Оборони бог от супостатов, — истово закрестилась Матрена.
Прихватив с собой самопал, бортник вышел на крыльцо, прикрикнул на Зубатку. Послышался конский топот, треск валежника, шорох сучьев.
«Неушто Мамон на заимку прется? Он где-то рядом по лесам бродит с дружиной», — встревоженно подумал Матвей.
Перед самой избушкой всадник остановился, спешился.
— Кого бог несет? — воскликнул старик.
— Незваный гость, Семеныч. Пустишь ли в избу?
— Никак ты, Иванка? — облегченно выдохнул старик. — С добром или худом в экую пору скачешь?
— Это уж как ты посмотришь, отец.
Болотников вошел в избу, поздоровался с Матреной, и сердце его екнуло: Василисы в горнице не оказалось.
Заметив, как сразу помрачнел Иванка, бортник вышел в сени и выпустил девушку из чулана.
— Не вешай голову, парень. Здесь дочка наша.
Болотников повернулся и радостно шагнул навстречу Василисе. Девушка выронила из рук пряжу и, забыв про стариков, кинулась к Иванке.
