Валерий Замыслов - Иван Болотников Кн.1
Шумно в шатре Казы-Гирея. Бранятся меж собой мурзы и темники, воет в углу Бахты-Гирей с отрубленной рукой.
Тургадуры стоят с саблями наголо, окружив походный трон повелителя.
Казы-Гирей молчит. Он мрачен, зол и растерян. Он слушает визгливые запальчивые выкрики военачальников и нервно барабанит пальцами по эфесу кривого меча…
— Мы потеряли почти половину войска. Джигиты уже не верят в победу. Поход неудачен, правоверные!
— Урусы торжествуют. Они палят из пушек. Мои тумены не хотят больше идти на урусов.
— Мы сделали ошибку, позволив коназу Федору отойти к Москве.
— Аллах отказался от тебя, повелитель. Близка наша погибель.
При последних словах Бахты-Гирея хан поднялся из кресла и яростно полоснул клинком по шелковой занавеси. Мурзы примолкли.
— Я два часа слышу вашу трусливую брань, презренные! Завтра я сам поведу войско и мы сломаем урусам хребет! — прокричал повелитель.
Молчаливо сидевший Сафа-Гирей подумал о хане:
«Как всегда, лукавит Казы-Гирей. Никогда не видел, чтобы он в битвах воинов за собой водил. Хан привык загребать добычу чужими руками».
В наступившей тишине перед шатром вдруг послышалась злобная, звучная брань иноверца.
Караульный тургадур известил хана:
— Джигиты поймали уруса, мой повелитель.
— Впустите его.
В окружении тургадуров в ханский шатер ввалился здоровенный бородатый урус со связанными руками. Левый глаз его был выбит, кафтан изодран в клочья, с правой руки капала на мягкий ковер кровь.
— Он только что тайно проник в лагерь и убил мечом десяток джигитов, — пояснил вошедший в шатер кряжистый смуглолицый темник.
Казы-Гирей опустился в кресло и резко спросил:
— Зачем пришел в лагерь, урус?
Толмач[154] перевел слова повелителя.
Догадавшись, что перед ним сам Казы-Гирей, Митрий Капуста качнул бородой, усмехнулся.
— Худо гостей встречаешь, хан.
Крымский повелитель повторил свой вопрос, а Капуста, словно не слыша визгливого голоса хана, здоровым глазом внимательно глянул на собравшихся мурз, проронил насмешливо:
— Вижу, не весело вам, дьяволы!
Когда толмач перевел слова пленника Казы-Гирею, хан гневно топнул ногой.
— Я прикажу палачам вырвать твой поганый язык. А вначале ты скажешь мне, сын шакала, что замышляет против меня царь Федор, много ли урусов стоит в лагере и отчего стреляют пушки беспрестанно. Будешь молчать — прикажу жечь огнем.
Митрий Флегонтыч, хорошо зная, что пришел его смертный час, оставался спокойным. Его нисколько не смущали устрашающие взгляды татар.
— Не привык на вопросы отвечать со связанными руками, хан.
Казы-Гирей приказал тургадурам:
— Развяжите уруса и следите за каждым движением этого шакала.
— Вот так-то лучше, дьявол, — пробурчал Капуста, разминая затекшие руки.
— А теперь отвечай, презренный!
— Пожалуй, отвечу вам, поганые. Первым-на перво пришел я в ваш басурманский лагерь, чтобы голову свою поправить, винцом вашим опохмелиться. Так что не поскупись, хан, на чарочку.
После таких слов Казы-Гирей замешкался. Отважно держится презренный! Но, может, урус и про остальное все скажет.
— Налейте ему большую чашу хорзы. Пусть развяжет свой язык.
Приняв наполненный до краев сосуд, Митрий Флегонтыч изрек:
— Прими, душа грешная, да не обессудь, что басурманским вином тебя опоганил.
Не спеша выпил, разгладил окровавленной рукой бороду.
— Ну, вот и полегчало, нехристи. Одначе наше винцо покрепче будет.
Капусту кольнул в спину клинком мурза Валди-Гирей.
— Много лишнего болтаешь, иноверец. Отвечай хану — отчего пушки палят?
— Плохи ваши дела, поганые. Зело знатно мы ваши лысые головы посекли. Ликуют наши ребятушки. А нонче и вовсе вам будет худо. В Москву новгородская рать вступила. Вот и палят на радостях пушкари-затинщики. Это во-вторых, поганые.
Слова уруса о северной рати повергли в замешательство и мурз и самого повелителя. Если этот лохматый медведь говорит правду, орде Москвы не видать. Двумя ратями урусы опрокинут джигитов.
Заметив, как притихли в шатре татары, Капуста, перекрестившись, изрек напоследок:
— А в-третьих, хан, я потому пришел в поганый лагерь, чтобы срубить твою злодейскую голову!
Митрий Флегонтыч швырнул в Казы-Гирея тяжелую чашу, выхватил у ближнего тургадура клинок и ринулся на хана.
Путь преградили два тургадура. Одного из них Капуста рассек саблей, а второй успел подставить перед ханом круглый щит. Но удар разъяренного Капусты был настолько силен, что металлический щит разлетелся надвое, а клинок соскользнул на левую руку Казы-Гирея.
И в тот же миг на Митрия Флегонтыча обрушились десятки сабель. Капуста рухнул на ковер. Сжимая рукоять клинка, прохрипел:
— У-у, дьяволы-ы!
Сабля тургадура отсекла дерзкому урусу голову.
Глава 13
Победа!
За час до рассвета татарские тумены оставили Воробьевы горы и помчались назад к Оке.
Гонцы из дозорной сотни известили Бориса Федоровича Годунова и Федора Ивановича Мстиславского о том, что крымский хан бежал от Москвы с позором. Обрадованный царев правитель приказал поднять конную рать в погоню.
— Враг подался в степи. Но надо добить ордынцев. Пусть навеки запомнят наш карающий меч! — блестя дорогими доспехами, воскликнул Борис Годунов и самолично, вместе с воеводой Федором Мстиславским встал во главе войска.
Русская конница понеслась вслед за убегающей ордой. Казы-Гирей, темники и мурзы, кидая повозки, русских полонянок и оружейные запасы, оставляя на поле чувалы, вьючных коней с награбленной за время похода добычей и бронзовые котлы с еще не остывшей бараньей похлебкой, сломя голову, отступали к Оке.
На восходе солнца Казы-Гирей со своими отборными передовыми сотнями достиг широкой русской реки и приказал сделать уставшим взмыленным коням короткую передышку.
Но тут показалась русская конница. Крымский повелитель в страхе метнулся на коне в Оку. За ним кинулись мурзы и тургадуры. Испуганные храпящие кони не шли в воду, но на них напирали другие всадники. Началась давка, сумятица…
Оставив в Оке несколько тысяч утопленников, Казы-Гирей, с трудом выбравшись из реки, поскакал дальше, бросив на берегу золоченую повозку с походным троном и кожаными мешочками с дорогими каменьями.
Передовая конная рать настигла татарские тумены возле Тулы. Ордынцы были наголову разбиты, несколько знатнейших мурз и более тысячи джигитов были взяты в плен.
В этой схватке был ранен Сафа-Гирей[155]. Однако мурзу спасли верные тургадуры, умчавшись с Сафой в родные степи.
Потеряв за свой поход десятки тысяч воинов, угрюмый крымский повелитель темной ночью на русской крестьянской телеге возвратился в Бахчисарай.
Так бесславно закончился набег кичливого и тщеславного Казы-Гирея.
ЧАСТЬ VII
Горький хлеб
Глава 1
В родные деревеньки
Около недели посошные люди еще жили в княжьей усадьбе. Чтобы мужики без дела не слонялись по двору, Андрей Андреевич заставил их в холопьем подклете мять кожи, чинить хомуты, плести лапти для многочисленной дворни.
Сам князь был добродушен, приветлив, кормил страдников вволю.
— После удачливого похода господин наш всегда таков, — пояснил мужикам Якушка, который ходил с перевязанной щекой, пряча под тряпицей кровоточащий сабельный шрам.
Из сорока ратных мужиков с поля брани вернулись только три десятка.
Павших воинов хоронили с великими почестями в общей братской могиле. На панихиде был сам государь Федор Иванович, святейший патриарх Иов, царев правитель Борис Годунов, князья, бояре, Москва посадская.
Царь плакал, много и усердно молился и оказал большие милости победившему воинству. Пожаловал великий государь ближнему боярину конюшему Борису Годунову шубу со своего плеча, цепь золотую, три города и титул Слуги[156] да золотой сосуд Мамаевский[157].
Воевода Федор Иванович Мстиславский получил также шубу с царских плеч, кубок с золотою чаркой и пригород Кашин с уездом.
Остальные князья, бояре, дворяне, дети боярские[158] и другие служилые люди были пожалованы государем всея Руси вотчинами, поместьями, деньгами и дорогими подарками.
Всю неделю пировала Москва боярская в государевой Грановитой палате.
Посошные люди князя Телятевского получили за ратную службу от царева имени по два рубля.
Мужики всей гурьбой потянулись в кабак на Варварку, до полуночи пили за ратные успехи, поминали павших, опьянев, горланили песни.
Однако на другой же день князь Телятевский посадил крестьян вновь за изделье. Мужики томились княжьей работой и рвались домой в деревеньки.
