Валерий Замыслов - Иван Болотников Кн.1
«Басурманским коням словно кто перцу под хвост насыпал. Ну их к ляду. Надо свою пахотную кобылку подыскать», — порешил Афоня, вновь почесывая бок.
Иванка Болотников был немало удивлен, когда услышал за своей спиной знакомый, обрадованный голос:
— Нашел-таки! Я тута, Иванушка. На подмогу к тебе при-ше-е-ел!
Болотников попятил назад Гнедка и, утирая горячей ладонью пот с лица, устало улыбнулся.
— Поезжай в стан. Зашибут тебя басурмане.
— Стыдно мне, Иванка, к своей Агафье возвращаться, коли поганого не убью. Ты вон как басурман колотишь. И мне в деревеньку охота Ерусланом прийти…
— Берегись! Татарин слева! — поспешно предупредил заболтавшегося ратника Болотников.
Афоня, восседая на широкогрудом вороном коне, быстро повернулся и, почти не целясь, пальнул в живот нависшего над ним грузного татарина. Басурманин выронил занесенную над бобылем саблю и рухнул наземь.
Афоня восторженно поднял пистоль над головой.
— Вот так-то! Знай сверчок свой шесток!
Болотников, зорко поглядывая по сторонам, мельком посмотрел на бобыля и покачал головой. Сквозь драную сермягу просвечивало худосочное тело. Много ли надо такому хилому воину.
А бобыль, взбудораженный своей первой удачей, пришпорил лаптями коня, норовя ринуться в самую гущу джигитов.
Иванка придержал бобыльского скакуна.
— Возвращайся в стан. Без брони ты не ратник.
Афоня упрямо завертел головой.
— Не для того битый час искал, чтобы восвояси удирать. Не простит мне осподь, ежели тебя на поле брани покину! — прокричал Афоня.
И в эту минуту хвостатое татарское копье угодило в Гнедка. Конь споткнулся, жалобно и тонко заржал и вместе с Болотниковым повалился на поле, придавив Иванке ноги.
На застигнутого врасплох ратника наскочил с резким гортанным выкриком приземистый татарин в остроконечной меховой шапке. Оскалив желтые зубы, замахнулся клинком. Болотников широко раскрыл глаза, а в голове пронеслось: «Отвоевался Иванка. Вот и пришел твой смертный час».
Но тут бухнул выстрел. Это Афоня метко пальнул из второго ствола. Татарин шлепнулся рядом с Болотниковым; натужно хрипя, закорчился возле мертвого Гнедка, схватившись за живот.
Наехали русские всадники. Татары откатились назад, Афоня Шмоток соскочил с коня и помог Иванке выбраться.
— Спасибо тебе, друже. Второй раз ты меня от смерти спасаешь, — молвил Болотников.
— Не зря я перед походом говорил, что сгожусь в ратном деле, — шмыгнув носом, деловито произнес бобыль.
Болотников, печально глянув на Гнедка, взмахнул на Афониного коня, а бобыля посадил позади себя.
— Держись за меня крепче. В стан тебя доставлю.
— Не хочу в стан, Иванка. Бог любит троицу — а я только двух поганых уложил.
— Моли бога, что жив остался, Еруслан. Хватит с тебя. Я тебя должен живым в вотчину доставить. А то без такого балагура на селе мужики с тоски помрут, — на скаку, обернувшись к бобылю, прокричал Болотников.
Примчались к городку. Афоня соскочил с коня и тронул Болотникова за ногу.
— Слезай и ты Иванка. Почитай, весь день с басурманами бьешься.
— Где из пистоля стрелять научился? — не слушая бобыля, спросил Болотников.
— В ватаге у Федьки Берсеня. Вот послушай-ка…
— Потом поведаешь. Оставайся в городке. Да гляди у меня — в поле больше не лезь. Осерчаю, — проговорил Иванка и, подтолкнув Афоню к тыну, снова поскакал к ратоборцам.
Глава 10
Витязь
День угасал. Солнце спряталось за крепостными степами, но битва продолжалась.
Киязь Федор Иванович Мстиславский выслал на поле еще новую сотню ратников, да две сотни конных стрельцов из государева стремянного полка[152].
Среди последнего подкрепления выделялся крупный высокий наездник в колонтаре. Видно было, что он силен и отважен и мечом разит ловко.
Стремянные стрельцы прежде в своих рядах этого славного витязя не встречали. Появился он в сотне нежданно-негаданно, в последнюю минуту, когда всадники из дощатого городка в поле выезжали. Даже сотник ничего об этом не ведал.
Витязь, несмотря на свой саженный рост, был безус, словно юнец. Лицо чистое, белое, с румянцем во всю щеку.
Немало джигитов уложил своим мечом дерзкий богатырь. Но уйти победителем с поля брани ему не довелось. Басурманское копье, пробив колонтарь, угодило отважному всаднику в грудь. Витязь припал к гриве коня и с тихим протяжным стоном соскользнул на землю.
…На песчаную равнину легли сумерки, озаренные багровым заревом заката. По сигналу труб и барабанов первыми начали отходить к горе татарские тумены. Затем потянулись к своему стану и русские воины.
К дощатому городку, опираясь на мечи и копья, побрели сотни раненых. Навстречу им выбежали воины, не участвовавшие в битве, помогая добраться до стана. Над теми, кто уже не мог подняться, склонились знахари, давали пить снадобье из целебных трав и кореньев, присыпали золой кровоточащие раны. Другие принялись сносить погибших ратоборцев к Данилову монастырю.
Болотников снял с головы помятый шелом, вложил в ножны меч, устало тряхнул влажными черными кудрями. Слегка кружилась голова, по щеке сочилась кровь.
Внимательно глянул он на ратное поле и только словно в эту минуту увидел груды мертвых тел, услышал стоны и хрипы раненых, почувствовал густой тяжелый запах крови. Тысячи убитых, изрубленных, искалеченных.
Иванка сошел с коня и не спеша, обходя стороной павших ратников, повел лошадь к лагерю.
Внимание его привлек могутный воин в залитом кровью колонтаре. Вокруг него лежало более десятка порубленных татар.
Витязь вдруг шевельнулся и тихо застонал. Шелом соскользнул с его головы и на поле легла пушистая льняная коса.
Иванка склонился над умирающим. Боже! Да это же Степанида — бывшая стрелецкая женка!
Болотников провел горячими ладонями по белому лицу, молвил с грустью:
— Как же это ты, селянка моя?
Степанида открыла глаза, признала Иванку, улыбнулась краешком посиневших губ, сказала чуть слышно:
— Вот и повстречались, сокол. Запал ты мне в душу…
— Как оказалась здесь?
— Сбежала от мельника, сокол… Да вот ратником облачилась.
— Я тебя сейчас в стан доставлю. Знахаря знатного сыщу.
— Не надо, Иванушка, не надо, милый… Поцелуй меня напоследок, — слабея, попросила Степанида.
Иванка исполнил последнюю волю селянки.
— А теперь прощай, сокол…
Сказала и, повернувшись лицом к златоглавой Москве, испустила дух.
Глава 11
В шатре
Русские воины захватили в плен до трех тысяч татар и вместе с ними многих сотников и мурз. Из Москвы в стан хлынули густыми толпами посадские люди, которых Борис Федорович Годунов и воевода Мстиславский допустили к ратникам.
Московитяне приветствовали воинов, искали среди них родных и друзей, выспрашивали о погибших. Радостные возбужденные крики перемежались печальными возгласами и рыданьем матерей и жен, оплакивающих своих сыновей и мужей, сложивших головы за Отчизну.
…К шатру Тимофея Трубецкого привели пленных татар. Однако воевода находился в это время у Бориса Годунова.
Поджав под себя ноги, ордынцы уселись возле шатра, понуро ожидая своей участи.
— Что присмирели, ребятушки? Чай, норовили по нашей матушке белокаменной походить да потешиться? Шиш вам, а не Москва! — показал басурманам кукиш Афоня Шмоток.
Подошел к татарам и Тимоха Шалый.
— Ишь какие в полону смирные… Афонюшка, нет ли у тебя кусочка мяса?
— Пошто тебе, милок?
— Хочу поглядеть, как басурмане молятся. Уж такая, братцы, потеха! Пахом Аверьянов мне о том сказывал.
— Нету мяса, милок. У самого в брюхе урчит.
Тогда Тимоха побежал к своим односельчанам и вскоре принес кусок говядины. Сунул в руки первому попавшему татарину.
Басурманин за тяжелый ратный день проголодался, потому, не раздумывая, взял кусок и принялся острыми зубами жадно рвать мясо.
Тимоха, освещая факелом кочевника, терпеливо ждал, когда тот управится с варевом и начнет свою молитву.
Ордынец быстро съел, вытер сальные пальцы о замшевые сапоги и снова неподвижно замер, молчаливо уставившись на длинноногого уруса.
— Вот те на! — удивился Тимоха. — Мясо сожрал, а молиться и не думает. А ну приступай к молитве, поганый!
— Пошто ты к нему привязался, милок? — недоумевая, вопросил Афоня.
— Пахом Аверьянов мне рассказывал, что татары как только мяса поедят — сразу же молиться начинают, — вымолвил Тимоха и поведал собравшимся ратникам Пахомову небылицу.
— Экий ты дурень! — расхохотался над Тимохой один из бывалых воинов. — Довелось мне в полоне у басурмана быть. Посмеялся над тобой Пахом. Отродясь так поганые не молятся.
