Ясуси Иноуэ - Хозяйка замка Ёдо
— Увы, не могу ответить согласием на столь любезное приглашение даже несмотря на то, что исходит оно от Госпожи из Северных покоев, — холодно проговорила Тятя. — Токугава всегда были вассалами Тоётоми, а не наоборот, посему, если его высокопревосходительство Хидэтада желает видеть моего сына, этикет требует, дабы он сам явился в Осаку. Извольте передать это Госпоже из Северных покоев по возвращении в столицу.
Эти слова стремительно облетели весь замок, а вскоре их уже передавали из уст в уста горожане. Через несколько дней слухи о новом неотвратимом столкновении сил Токугава и Тоётоми заполонили Осаку и Киото; словно в подтверждение этим слухам, в окрестностях появились ронины, которые отрядами по десять-двадцать человек бродили между Осакским замком и столицей, предлагая свои услуги. Как только народ уверовал в угрозу очередной войны, на трактах начали появляться беженцы, спешившие убраться со своим скарбом подальше из Киото, Осаки и ближних деревень.
Внимания к слухам о назревавшей междоусобице не проявляли только Тятя и Иэясу. Иэясу прекрасно знал, что осакский лагерь не в состоянии выставить против него больше десятка тысяч воинов, а Тятя, со своей стороны, не могла не понимать, что её замок не продержится и часа, если стотысячная армия, расквартированная в Киото, пойдёт на него штурмом.
На десятый день пятой луны в Осаку явился, как и ожидала Тятя, посланник бакуфу[123] и испросил аудиенции у Хидэёри.
Визит представителя сёгуната Тятю обрадовал — она расценила его как доказательство того, что дом Тоётоми ещё не до конца растерял своё влияние; на душе у неё стало немного легче. Посланник бакуфу был принят Хидэёри и в тот же день вернулся в Фусими.
С его отъездом Тятин образ мыслей снова изменился. Она уже не чувствовала себя победительницей. Возможно, на сей раз ей и удалось заставить сёгуна склониться перед наследником тайко, однако никакого ощутимого преимущества Хидэёри это не дало. Сидя в своих покоях у раздвинутых сёдзи, Тятя подставляла лицо свежему вечернему ветерку и мрачно размышляла о будущем — собственном и своего сына. Она не сомневалась, что посланник из Фусими прибыл в Осаку по приказу Иэясу. Скорее всего, новый сёгун Хидэтада об этом демарше даже не подозревал.
В середине шестого месяца того же года Тятя услышала о смерти дамы Каги — Омаа покинула подлунный мир, не прожив и тридцати шести лет. Тятя никогда не питала приязни к своей давней сопернице, но теперь, когда Омаа больше не было, между ними перестала существовать эмоциональная связь — ни о любви, ни о ненависти уже не могло быть и речи, Тятя получила возможность беспристрастно вспоминать прошлое. И воспоминания о жестоком противостоянии, бушевавшем в те времена, когда тайко был жив, окрасились в ностальгические тона. Своей красотой дама Kara затмевала всех остальных наложниц покойного властелина. Вот она в роскошных одеждах медленно поднимается по горной тропе за Госпожой из Северных покоев на празднике любования цветами в Дайго… Как хороша… Все осудили её скоропалительную свадьбу с дайнагоном Мадэно-кодзи сразу после смерти тайко, но люди не имели на это права — в них говорила человеческая глупость; Тятя же прекрасно понимала причины её решения. Омаа никогда и ни к чему не чувствовала глубокой привязанности. Она согласилась стать наложницей тайко и чисто по-женски ревновала его к своим соперницам, но в глубине души, вероятно, не питала к своему господину ни истинной любви, ни уважения. Поэтому, когда его не стало, она, не заботясь о том, что скажут окружающие, поспешила выбрать путь законной супруги столичного вельможи — путь, на котором расцветёт её женственность и будет удовлетворено тщеславие. Быть может, к этому решению её подтолкнула врождённая гордость дочери самого Тосииэ Маэды, воина из древнего знатного рода.
Тятя немедленно послала гонцов с посмертными дарами в храм Дайтоку на равнине Мурасаки, где состоялись похороны Омаа, и дала себе обещание непременно сходить на могилу, как только в следующий раз судьба приведёт её в окрестности Киото.
С тех пор как Хидэтада занял пост сёгуна, власть клана Токугава крепла день ото дня. В 11-м году Кэйтё[124], через год после его назначения, началось строительство нового Эдоского замка. В 9-м году Кэйтё по приказу бакуфу уже был отреставрирован Фусими силами даймё из западных земель, но Эдоский замок обещал стать ещё более роскошной и внушительной цитаделью. Лучших плотников и каменщиков согнали в Эдо со всех концов страны, три корабля, гружённые каменными блоками, пришли из княжества Идзу. Когда строительство было закончено, в народе шептались, что Осакский замок, которым некогда так гордился тайко, кажется крошечным и незначительным по сравнению с новой неприступной твердыней.
Однако Токугава, для того чтобы увековечить своё могущество, не ограничились двумя замками. В 12-м году Кэйтё было объявлено о строительстве цитадели в Сумпу, колыбели этого рода, через год мастеровые начали трудиться на склонах Сасаямы в провинции Тамба, затем, во втором месяце 15-го года Кэйтё, настал черёд крепости Нагоя.
Официально передав власть сыну, Иэясу перенёс свою резиденцию в западное крыло Эдоского замка, а в 12-м году Кэйтё перебрался в Сумпу, и этот город наравне с Эдо стал политическим центром страны. Все приказы государственной важности отныне исходили из Эдо или Сумпу, а Киото и Осака превратились в обычные уездные городки.
Летом 13-го года Кэйтё[125] Тятя приняла у себя в Осакском замке редкого гостя — Такацугу Кёгоку. Они не виделись десять лет, со дня похорон тайко в 3-м году Кэйтё. Битва при Сэкигахаре и союз Такацугу с кланом Токугава развели их по разные стороны барьера, эти события и нынешнее положение в обществе каждого из них не располагало к дружескому общению. Такацугу, однако же, исправно слал Тяте благопожелательные письма и дары по случаю новогодних праздников и смены сезонов каждую зиму и каждое лето. И всякий раз Тятя вежливо, но с многозначительной краткостью отвечала ему.
Такацугу сравнялось сорок пять, он начал стареть. Благородное происхождение позволило ему сохранить независимость по отношению к бакуфу — Кёгоку не были ни хатамото, ни гокэнин, ни фудай-даймё[126], а Иэясу по-прежнему дарил его своей милостью.
Визит кузена навеял Тяте грустные воспоминания. Во времена битвы при Сэкигахаре поведение Такацугу привело её в ярость, теперь же она вынуждена была признать, что, если бы он сохранил верность тайко и Хидэёри, род Кёгоку давным-давно был бы уничтожен — Такацугу сложил бы голову на поле брани или на плахе, как все остальные.
Она пригласила кузена отобедать. Тем для беседы у них хватало, однако говорили они мало. Такацугу растерял юношескую пылкость, его манеры сделались вальяжными, речь — плавной. Он стал зрелым мужчиной, многого достиг в жизни, но навсегда лишился задора, непримиримости, романтического ореола, которые когда-то так привлекали в нём Тятю. Она всё гадала, что привело кузена в Осаку, и вскоре цель его неожиданного визита прояснилась: Такацугу явился с намерением убедить её в том, что, если в следующий раз сёгун или его отец Иэясу пожелают увидеть Хидэёри в столице, наследник тайко должен будет покориться их воле. Слушая его, Тятя поняла: время, когда она могла противиться приказам клана Токугава, истекло. «Не позволяйте чувству обиды и суетным сожалениям толкать вас в бой за фамильную честь, которая уже ничего не значит», — хотел сказать ей Такацугу.
— Разумеется, я последую вашему совету, — покорно кивнула Тятя. — Благодарю за заботу.
— Зная ваш гордый нрав, думаю, это будет для вас не просто, однако смирение есть первейшая из добродетелей.
«Тот Такацугу, которого я когда-то знала, ни за что не произнёс бы эти слова», — с грустью подумала Тятя. Ей уже не удавалось представить себе, что в молодости она любила этого человека. Кто из них изменился — она или он? И всё же Тятя была рада снова, вот так запросто, пообщаться с одним из старых друзей. Такацугу заночевал в Осакском замке, а на следующее утро, перед отъездом, опять нанёс ей визит. Прежде чем удалиться, он повторил свой совет.
В новом году, 14-м под девизом правления Кэйтё[127], Такацугу покинул сей бренный мир в возрасте сорока шести лет. Его смерть опечалила Тятю, но не стала для неё потрясением. Возможно, не повстречайся они год назад, её скорбь оказалась бы глубже, теперь же в Тятиной душе не было ничего, кроме тёплой сестринской привязанности к воину, который не поленился нанести ей визит только для того, чтобы научить смирению. Соболезнования, выраженные ею в письме к Охацу, были искренними.
Тятя осталась одна. Хидэёси, Удзисато, Такацугу — все были мертвы. Хидэёри исполнилось семнадцать. Она была его матерью, его возлюбленной, его вассалом, она не задумываясь отдала бы за него жизнь. Такацугу так и не смог её убедить, что смирение есть первейшая из добродетелей, она чувствовала в себе решимость сражаться до последнего вздоха с тем, кто дерзнёт запятнать честь её сына. И эта решимость крепла в ней день ото дня.
