Аркадий Макаров - Не взывай к справедливости Господа
Ну, убрали Расплюева, а завтра другой, какой-нибудь «Зубаткин» сядет в эту катапульту. Опять проблемы! Надо и этого валить. И так – по кругу.
Разве это дело, если реально смотреть на вещи?..
Застрелили Расцелуева, а в ночь у Акимыча контора сгорела, а с ней и вся отчётность. От компьютерной памяти одни железные желваки остались. Поди, проверь, на какие деньги контора содержалась!
Акимыч ещё до рассвета звонит Назарову, плачет в трубку:
– Кирюша, погорельцы мы! Как же я теперь тебе и твоим ребятам копейку начислю? Ты уж прости меня, старика! Я теперь лёгкий. Легче пера. Только ветерок попутный подует – я и улетел!
Действительно, после этого разговора Кирилл своего Акимыча и в глаза не видел, а спросить не у кого. Все головой качают, языком цокают: «Н-да! Вот люди завистливые, человеку от них деться некуда. Может, он, где на Канарах обитает! Тебе-то что, неугомонный?! Для этого у нас прокурор каждый день в бане парится!»
Улетел Акимыч, как знал, что ветер в его сторону попутным окажется…
Безденежье, хоть и не порок, а – состояние поганое. Вроде усыхать начинаешь. Теперь, как у того поэта – «Стукнул по карману – не звенит. Стукнул по другому – не слыхать!»
Идёшь по земле, а тебя и не замечают вовсе. Ты – тень под ногами.
Какие-то сбереженья у Кирилла, конечно, были, но и он перед своей бригадой «Ух!» тоже в долгу. Поди, объясни монтажникам, что Акимыча, как пушинку с одуванчика, ветер сдул, – не поймут! Не те времена настали. Теперь каждый дурак знает, что рука в локте к себе гнётся. Рабочим нет дела до того, что контора, где они работали, на сквозняке до фундамента выгорела, – ты, давай деньги! Деньги давай! Ребята пошли молодые, нахрапистые. Это тебе не те, с кем в Сибири яйца морозил – «Мустафа», «Лафа» бригадир… Комсомольцы-добровольцы. Сплошные романтики, хоть и пропойцы.
А эти – за рубль повалят и на спине долларовый эквивалент вырежут…
Пришлось под залог квартиры в хорошем банке кредиты брать.
Уговор – дороже денег. Да и совесть у Кирилла Семёновича Назарова не пакля, она не горит, не подожжёшь, как Акимыч свою контору.
Хорошо ещё, что в органах сидели люди ленивые, не любопытные, глубоко копать не стали, до становой жилы не дошли, а то бы и повязать можно было кое-кого. Да и самого Назарова тоже. Подельник!
Тюрьма, если без привычки, она не квартира, хоть и большая, да кто ей рад?
К хорошей жизни привыкаешь быстро, а от плохой – одни неудобства. Как не повернешься, всё неловко!
Человек без денег застенчивым становиться, стеснительным, робким, даже на зелёный свет, когда через дорогу переходит, и то оглядывается – не помешал ли кому? Без денег вся психология меняется, она прямо смотреть не позволяет: глаза юлят, под ноги норовят смотреть, а под ногами грязь одна да кочки. Споткнешься – кто поднимет?
Так и очутился Кирилл Семёнович Назаров у подножья социальной пирамиды, – то ли бомж, то ли безработный. Хотя, и то и другое – плохо!
Последнюю сигарету в пачке нащупал, закурил, вдруг – кулак под ребро! Серега Колосницын! Напарник по прошлой жизни!
– Кирюха, хрен тебе за ухо! Чего смурной такой? Женился что ль?
– Ага, меня сволота уголовная, Акимыч этот оженил! – слабо улыбнувшись другу, ответил тот.
– Ну, шучу, шучу! Прости, старик! – заглянув в лицо Кириллу, протянул Колосницын свою узкую мягкую, как у женщины, ладонь. – Пошли, полечимся! Тонус поднимем! – Кивнул он головой в сторону небольшого кабачка. – Посидим, рюмашку выпьем, поговорим.
Хорошая выпивка с товарищем развязывает не одни галстуки, и Кирилл, не то чтобы жалуясь, а так, для отвода души, рассказал про свои дела.
Сергей по привычке только насмешливо хмыкнул и отечески похлопал товарища по плечу:
– Ты что, родной, дурак, или просто дураком прикидываешься? Кто же теперь шабашит? На шабашке, дед, вкалывать надо! А тебе деньги нужны, и много – так я говорю?
– Много не много, а надо бы!
– Я всегда думал, что ты на халяву сдавал марксистскую философию. А там прописана формула прибавочной стоимости, её весь мир чтит, а коммуняки её не разрешили, вот и напоролись!
Кирилл сидел и ждал, грустно поглядывая на товарища: куда приведёт его, нерадивого когда-то студента, политическая экономия?
– Я смотрю, ты ничего не понял, – продолжал приятель, доставая из лаковой пачки недешёвую сигарету. Кирилл больше приученный к нашей, классической «Приме», из-за вредности протянул руку к заграничной штучке. Сергей снова достал ещё одну сигарету.
– Есть у меня знакомый мужик один, Карамба. Этот что-нибудь для тебя придумает.
Кирилл, удивляясь столь непривычному для русского слуха имени, вопросительно посмотрел на товарища; слышал, слышал он когда-то в совсем далёкой юности такое странное слово – то ли ругательство пиратское, то ли кличка, какая?
– Как, ты не знаешь Карамбы? Ну, ты даёшь!
Кирилл отрицательно помотал головой.
– О, Карамба большой человек! До него рукой не достать. Не дотянешься. Конкистадор рынка! Стахановец капиталистического труда! Я тебя с ним сведу. А что-почём – сам разберешься!
Ну, тогда надо пузырь взять! – Кирилл приподнялся с намерением купить бутылку импортного вина, хотя денег у него оставалось не более чем на неделю, да и то скромной жизни.
Сергей придавил рукой его плечо:
– Сиди! Во-первых, он такое дерьмо не пьёт, а во-вторых, у него этого добра хватает. Карамба внедряет алкогольные напитки только в редких случаях. При его делах он всегда должен быть начеку, трезвым, как штык. Вино и бизнес – два классовых врага, они вместе не живут. Это нам с тобой можно каждый день на рогах ходить. А у них – ни-ни! Не балуйся! Бабки! – Колосницын выразительно потёр большим и указательным пальцами перед носом друга. – Мани-мани, как в песне поётся! – Потом достал мобильник, отошёл в сторонку, и что-то долго-долго говорил в «трубу». – Пошли! Карамба дома!
Жара стояла такая, что тополя на улице стояли обвислые, словно их только что ошпарили кипятком. Хотя солнце, уже давно перевалив бугор, скатывалось под уклон, но нагретый город ещё дышал асфальтовым перегаром.
Идти пешком было невмоготу, а ехать в набитом троллейбусе того хуже, и друзья, опрокинув по дороге по кружечке ледяного пивка у торговой палатки, подцепили такси и на моторе, как люди, помчались на встречу с загадочным «Карамбой».
2
Частный сектор Тамбова архаичен и потому живописен до умиления. Бесконечные зелёные дворики, с потемневшими от времени и дождей дощатыми заборами, хранили вековой уют своих жителей.
Некогда потомки ватажных людей и люди подлого сословия, перекипев в котле неспокойных времён, теперь жили тихо и мирно, как живут на Руси все городские обыватели. «Я пока что обываю и ещё надеюсь быть!», как говорил один замечательный поэт.
Разросшиеся семьи тех обывателей требовали жизненного пространства. К особнякам лепились новые постройки, и постепенно дворики превращались в многочисленные коммунальные квартирки, если их можно так называть, с общей выгребной ямой, туалетом-скворешником, и врытым в землю большим дощатым столом для азартных игр – домино, лото, карты, ну и разумеется для шумных междусобойчиков по случаю.
Здесь – каждый знает каждого. Здесь обывают коренные тамбовцы в отличие от многоэтажных застроек, в которых с полными удобствами живут более удачливые «мигранты», хлынувшие из окрестных деревень во времена индустриализации города.
Свернув в какой-то тупичок, Сергей остановил машину, и они вошли в прохладную благодать. Прогорклый машинный воздух остался где-то там, позади, в суматохе дня, а здесь под раскидистыми вербами и вязами он был чист и свеж. Недаром выросшая, как опара на дрожжах новая тамбовская знать облюбовала эти места для своих коттеджей-дворцов с затейливыми башенками, больше похожими на кукольные замки, чем на повседневное жильё.
Возле широких железных ворот, выкрашенных пятнистым камуфляжем, друзья остановились.
Высокий забор из красного кирпича со столбиками-бойницами загораживал место «дислокации» отставного барабанщика. За ним высилась декоративная ярко-зеленая черепичная островерхая крыша с огромной спутниковой тарелкой на ней. Видно, хозяин имел ещё одну «крышу», понадёжнее, вот этой, черепичной.
– Приплыли! – сказал Колосницын, отыскивая сквозь лопушистую зелень дикого винограда маленькую пупочку звонка.
На два длинных и один короткий сигнал, за воротами послышался металлический щелчок, и сбоку от ворот открылась маленькая калиточка в виде узкого лаза, сквозь который они и проникли в «укрепрайон».
Цветники и асфальтовые дорожки дворика были только что политы водой. Шланг из пластиковой гофры лежащий на дорожке ещё сочился влагой.
Ощущение было такое, что над этим участком города потрудились благодатные небесные силы, забыв про остальной асфальтовый улей.
Рослый детина, вероятно служивший здесь «на подхвате», как со старым знакомым пообмялся с Колосницыным, удостоив Кирилла лишь коротким взглядом. Показав молча на скамейку, обрамлённую витым кованым железом, привратник медленно, словно крадучись, направился в дом.
