Хесус Торре де ла - Пророчество Корана
Как много времени ему понадобится, чтобы забыть эту дикую и бессмысленную казнь! Хотя его мул изнемогал от усталости, он продолжал его пришпоривать, не оглядываясь. Но и догнав караван, он не стал оборачиваться на город, который так полюбил. Он не замечал неброской красоты начинавшейся весны, оливковых рощ и виноградников, соперничавших в яркости с лилиями и миртами, садов в цвету и огородов, откуда доносилось негромкое пение огородников.
Удалявшуюся Севилью уже заливало слепящее солнце. Ее обнимала благословенная река, а непорочно чистое небо нимбом охватывало белые строения, утопавшие в апельсинных и лимонных деревьях. Болезненная тоска сжала Яго грудь, когда он представил за спиной зубчатые стены, таявшие в сиянии утра. И тут он стал вспоминать о Субаиде, и на него снизошла отрада. Дней через шесть они встретятся, если, конечно, его грамота в котомке все еще будет иметь силу и если чувства назарийки к нему не померкли от времени. Тем не менее его мучили мрачные предчувствия, он спрашивал себя еще и еще раз, сможет ли он уговорить ту, кто властвовала над его сердцем, вернуться во враждебный ей и ее племени город.
Ястреб и голубка не могут создать семью, даже если летали рядом.
* * *Мул уже вконец выбился из сил и задыхался, когда Яго подъехал к Гранаде и у ворот Бибальмасда вытащил грамоту султана Юсуфа. Стражник смерил его взглядом с головы до ног, но ввиду убедительности предъявленного документа свободно пропустил в город, чье великолепие и богатство были известны в христианском мире. Яго углубился в лабиринт его улочек, очарованный их красотой и приторными запахами.
Он с огорчением отметил, что и здесь были видны следы «черной смерти»: жители имели усталый и боязливый вид, а по сторонам кое-где горели очистительные огни. Шел благословенный месяц Сафара, и назарийцы, привыкшие жить бок о бок с отрекшимися от своей веры и принявшими ислам христианами, едва обращали на него внимание. Атакованный роем мух и продавцами воды и парфюмерии, он двигался наугад близ Красной Крепости — Каалат аль-Хамбра, или Альгамбры, — но тут его смутил угрюмого вида мамалык, пленный христианин, обращенный в ислам, который уставился на него враждебным взглядом и угрожающе хватался за кривую саблю; пришлось повернуть и убраться по крутым переулкам Альбайсина. Хотелось пить, и он утолил жажду из фонтана с четырьмя щедрыми струями, у которого в тот час были одни женщины, с интересом посматривавшие на него и о чем-то лопотавшие друг с другом, укрывшись своими шелковыми микнаа.
Оттуда открывался восхитительный вид на залитый солнцем зеленый город, караван-сараи, богатые базары, на пригород Медина, бурливую Рамблу, спокойную Алькайсерию, пасторальный Найд. Внутри городской стены, где обитало не менее пятидесяти тысяч жителей, уже было трудно найти место для строительства, поэтому десятки домов с белыми террасами и двориками в цвету теснились и наползали друг на друга, деля пространство с улицами, маленькими площадями и мечетями.
С этого места цветущая Гранада раскинулась во всем своем великолепии. Отовсюду слышалось непрестанное журчание воды. Ее здесь было много — прекрасный, божественный дар, вода стекала со снежной горной цепи, наполняла ров под крепостными стенами, тихо стояла в водоемах или змеилась по каналам обширной поймы. Речки, колодцы, фонтаны, акведуки на тысячи ладов разыгрывали водную симфонию, которая зачаровала Яго, он прислушивался к звукам назарийской столицы, к шуму базаров и площадей, смеху девушек, крикам ослов, подстегиваемых погонщиками.
Потом его взгляд остановился на неприступном красном дворце, величественно высившемся над вершинами кипарисовой рощи. «Где может находиться Субаида? Когда я смогу посмотреть ей в глаза и насладиться общением с ней?» — вопросы роились в голове. Яго представил ее — гуляющую по этим сказочным садам, или в каком-нибудь медресе, в мечети альхама, беседующую с улемом, или жадно читающую манускрипты в беседках дворца Комарес, где султан, ее двоюродный брат, принимает иностранных послов в зале, отделанном золотом и драгоценными камнями, чтобы произвести на них надлежащее впечатление. В своих фантазиях Яго представил ее меж зубцов стены, закутанную в тюль и воздушный шелк.
Из мечтательной задумчивости его вывел зов муэдзинов, сочетавший зычные призывы с тихими молитвами. В момент, когда солнце оказалось в самом зените, он направил своего мула к фундаку Нового рынка — многолюдному торговому месту, где имелись склады и постоялый двор для купцов, популярный среди путешественников, попрошаек и мошенников. Здесь он наметил встретиться с братьями Никколо и Марино Спинола — судовладельцами из Лигурии, которых султан привечал, поскольку они занимались поставками для семьи назарийского правителя и представляли его интересы.
Пробившись на другую сторону реки через пешую и вьючную толпу, наводнившую мост аль-Ядида, он привязал мула и нырнул в крытые галереи двора, заполненного торговцами, которые вели переговоры, сопровождая речь бурной жестикуляцией. Чего тут только не было: пеньковые альпаргаты, пшеница, упряжь, изюм, сахар, мед, шерсть, подковы и кожа.
Воспользовавшись обеденным временем, Яго проскочил мост Черного тополя и оказался на Дровяной площади, где жила колония генуэзцев. Там он нашел дом братьев Спинола. Они оказались коренастыми близнецами, оба лысые, с простыми манерами, говорившие на альгарабии — колоритной смеси испанского, латинского и арабского языков. После того как он вручил им письмо от Альдо Минутоло, их поначалу холодное, хотя и вежливое, общение вылилось в горячий прием, они даже предложили ему перенести свои вещи в их роскошный дом в христианском квартале. Яго объяснил им причину своего приезда в Гранаду, и они обещали ему если не устроить личную встречу с Субаидой, то хотя бы узнать новости о жизни принцессы и ее бабки Фатимы.
Потом он посетил Медицинский центр суфистов, продолжателей традиций Авиценны и ас-Сакури. Последний придерживался идеи о космической природе чумы. Приняли его здесь тепло и по-дружески — после того как он предъявил свой аман и титул лекаря и хирурга лечебницы Арагонцев, а еще потому, что его коллегой был известный Бер Церцер; его расспросили о методах лечения, применявшихся в Салерно и Севилье во время эпидемии, которая здесь ударила по кварталу Зайдин и по многим береговым поселениям. Прошелся по аудиториям, по секрету дружески сообщил, что уважаемый ими Церцер скоро собирается к ним с визитом, потому что его пригласили лечить султана, и что магистр привезет им редкий экземпляр с описанием исламских лекарственных средств, найденных в одной из севильских церквей, хотя не стал подробно на этом останавливаться. Он подметил, что врачи местной лечебницы настроены безрадостно. Они с болью говорили о неминуемом конце гранадского халифата. О его приближении говорило то, что около года назад флюгер в виде петуха, стоявший на местной мечети и считавшийся гранадским талисманом, обрушился от сильного ветра.
— Разочарование овладевает верующими, сеньор Фортун, — говорил ему один из врачей. — Спокойствие, равновесие, которыми объяснялась удивительная живучесть Гранады, ныне исчезают, потому что нет ничего более обременительного и обидного для народа, чем жизнь, за которую приходится платить золотом. Мы уже по горло сыты унижениями со стороны кастильцев, междоусобицей в семье халифа, а также вероломством и лицемерием вашего короля дона Педро.
Известий из Альгамбры не пришлось ждать долго. На десятый день пребывания сеньор Спинола пригласил его в свой кабинет. Богатый коммерсант ходил взад и вперед, опустив голову и заложив руки за спину. Яго насторожился, предчувствуя осложнения.
— Нет ничего более достойного порицания, чем отказ в помощи другу и спасителю моего двоюродного брата Альдо. Но мне приходится сообщить вам плохие новости, сеньор Яго.
— Слушаю, монсеньор Никколо, — откликнулся врач. — Говорите как есть.
— Illustre signore [184], мне не удалось пообщаться лично ни с кем из королевской семьи, — сказал Спинола. — Говорить о том, что некий почитатель Троицы, или христианин, интересуется встречей с принцессой в серале, было бы дерзостью и вызвало бы недоверие. С подозрением отнеслись бы и к тому, что известный мустамин, неверный, имеющий верительные документы от султана, имеет какие-то интересы во дворце. Так что я переадресовал свои вопросы одному человеку, который обязан мне освобождением.
— И что же ему удалось выяснить?
Генуэзец ответил не сразу, последовала деликатная пауза.
— То, что принцессы Субаиды нет ни в Альгамбре, ни даже в Гранаде. — Слова прозвучали как стук могильной плиты.
Яго был жестоко разочарован, отказываясь верить услышанному. Какая неизвестная причина могла вызвать такое тревожное событие? Субаида стала жертвой политических интриг? В горле сразу пересохло, казалось, мир рушился на его глазах. Новым враждебным веянием накрыло его любимую, это грозило их будущему. Уязвленный в своих самых заветных чувствах, Яго опустил глаза, которые мало-помалу стали затягиваться соленой влагой разочарования. Капризная судьба похитила у него самое дорогое, что он имел в жизни.
