Валерий Кормилицын - Держава (том третий)
— Побольше бы таких людей, как вы, Георгий Александрович, и тогда я был бы спокоен за Россию. За три дня сумели ликвидировать мятеж в Москве. Я всегда говорил, что семёновцы — лучшие, — с интересом разглядывал образцы взятых полком у мятежников револьверов.
— Благодарю, Ваше величество, — покраснел Мин. — Семёновский полк всегда готов верой и правдой служить государю и отечеству.
— С вашей стороны тоже имелись жертвы?
— Так точно, Ваше величество. Погибли фельдфебель Кобыляцкий, ефрейтор Основин и рядовой Цыганков. Героев, невзирая на их чины, торжественно похоронили в усыпальнице полкового собора.
— Семёновский полк всегда являлся одной дружной семьёй, — в волнении зашагал по кабинету государь. — И воины его всегда свято чтили память погибших товарищей. Сидите, не вставайте Георгий Александрович.
— Слушаюсь. Сердце полка находится в нашей церкви Введения во храм Пресвятой Богородицы. Здесь мы черпаем духовную поддержку, и здесь, в полковой усыпальнице, находит последний приют прах погибших воинов, — поднявшись, перекрестился Мин. Тешу себя надеждой, что мне будет оказана великая честь, в конце пути найти приют в усыпальнице, под сводами храма, вместе с отдавшими жизни за Россию товарищами. Служение лейб–гвардии Семёновского полка, это не только военное искусство и слава, добытая в боях. В большей степени это Божие дело. В данное время — противостояние анархии. Защита России и Монархии как твердынь Православной веры.
— Хорошо сказали, — чуть не прослезился Николай. — Но вам ещё жить и жить на благо родины и императора. Да вы садитесь, — устроился рядом в кресле. — А где закончится наш жизненный путь ведомо лишь Вседержителю… Семёновцы исполнили свой долг, доказав, что верность царю — это истинная цель солдата. Не все так относятся к своим обязанностям. Не все, — грустно покачал головой. — Очень часто обличённые властью люди больше боятся прослыть «душителями свободы», как пишет либеральная пьеса, чем защитниками монархии. Ни для кого не секрет, что после издания Манифеста, в Уфе, по распоряжению губернатора Цихановского были сняты все воинские патрули, чтоб не мешать праздновать «торжество революции». Представляете?
— Мой полк быстро навёл бы там порядок.
— Уверен в этом. Дело дошло до того, что во время революционного митинга губернатор шествовал во главе процессии под красным флагом, а затем поздравил бунтовщиков с ограничением моей власти. В городе наступили анархия и грабежи. Само население, простые люди, которым надоел этот, простите, либеральный бардак, безо всякой помощи войск разогнали мятежников и восстановили законный порядок.
— А что губернатор? — нарушив этикет, обратился к царю с вопросом Мин.
— Отдан под суд, — пожал плечами Николай. — Что ему за это — Владимира 3‑й степени жаловать? Нерешительность, сходную с предательством, проявила летом прошлого года Севастопольская городская дума. То же и в Новороссийске, когда кучка бунтовщиков выпустила манифест о создании «Новороссийской республики» и переходе власти в руки временного правительства. Губернатор со своими присными отсиживался в безопасном месте, не оказав им никакого сопротивления. В декабре, как только в город вошли верные мне войска, так называемое правительство самозванной республики тут же сбежало. Сейчас генерал Меллер—Закомельский с небольшим отрядом восстанавливает порядок на железной дороге. Власти на всём протяжении магистрали, вместо организации отпора, разводят с мятежниками китайские церемонии. Георгий Александрович, приглашаю вас на завтрак. Расскажите императрице о перипетиях борьбы за порядок в Москве. И ещё вам на память — подписанная мною «Инструкция для дежурных генералов и флигель–адьютантов» от 1834 года, — протянул свитскому генералу книгу.
На следующий день император дал аудиенцию Витте.
«Сергей Юльевич находится в совершенной растерянности, — размышлял о своём премьер–министре Николай, сидя за столом в кабинете и раскуривая трубку. — Я предоставил ему неограниченные полномочия и жду решений и действий, а исполнительная власть находится в состоянии паралича, — выдохнул облако дыма. — Говорят много — делают мало. И боятся действовать смело. Мне приходится всякий раз заставлять их и самого Витте быть решительнее. Никто у нас не привык брать на себя, и все ждут указаний, которые затем не любят исполнять. Сергей Юльевич, как мне показалось, жаждал изъявления восторгов от образованного общества, но их не последовало. И после Манифеста, к сожалению, в стране усилились антигосударственные выступления», — поднялся и вежливо ответил на поклон вошедшего в кабинет Витте.
— Садитесь, Сергей Юльевич, — указал на стул. — Обсудим создавшееся положение вещей и будущие выборы в Государственную Думу.
— Ваше величество, сейчас страна переживает весьма трудный период, — усевшись напротив государя, независимо забросил ногу на ногу. — И на первых порах мне не удалось договориться с представителями либеральных кругов, хотя я предлагал министерские посты самым известным из них. Своё согласие они обставили таким количеством условий, принять которые я не в силах. Потому считаю, что на данном этапе целесообразно применять военную силу против бунтовщиков, — озадачил царя.
Удивлённо подняв брови, император с недоумением воззрился на главу кабинета.
— Но вы же всегда придерживались мнения о мирном разрешении создавшейся ситуации, — выбил пепел из трубки, чтоб успокоиться и собраться с мыслями.
— Ваше величество, если требуется принять силовые решения, то правительство их примет. Образованное общество не поверило в Манифест, но когда пройдут выборы и начнёт заседать Дума, страсти утихнут. Дума станет для вас, ваше величество, верным помощником и опорой.
— Не говорите мне этого, Сергей Юльевич, я отлично понимаю, что создаю себе не помощника, а врага, но утешаю себя мыслью, что мне удастся воспитать государственную силу, которая окажется полезной для того, чтобы в будущем обеспечить России путь спокойного развития, без резкого нарушения тех устоев, на которых она жила столько времени. При этом следует заметить, что большинство народа Российской империи совершенно не помышляет и не желает ограничения самодержавия. Этого желают либералы. Правильно недавно сказал министр внутренних дел Пётр Николаевич Дурново, что вся смута происходит не от народа, а от образованного общества, с которым нельзя не считаться: государством управляет образованное общество… Я бы ещё добавил от себя: и сто тысяч столоначальников, — закончил аудиенцию, не пригласив Витте на завтрак.
Прежде чем покинуть кабинет, расслабился в кресле, устало глядя в окно, затем вновь уселся за стол и принялся за письмо к матери, написав ей: «Витте после московских событий резко изменился; теперь он хочет всех вешать и расстреливать. Я никогда не видел такого хамелеона».
Ранним утром, когда Петербург ещё барахтался в утренних сумерках, а со стороны залива налетали порывы промозглого сырого ветра с хлопьями мокрого снега, Аким, зевая и прикрывая лицо поднятым воротником шинели, ехал в санях на службу.
«Как же утомляют эти генеральские смотры, — думал он, безучастно наблюдая сквозь мутный рассвет за жёлтыми пятнами света вокруг уличных фонарей. — Умные люди спят, — зевнув, лениво переместил взгляд на редко освещённые горящими лампами прямоугольники тёмных окон. — Но дураки попадаются, — тяжко вздохнув, вперился взглядом в подбитый ватой зелёный казакин Ивана. — Двое как раз прутся на санях в полк, — вновь широко зевнул, по–старушечьи перекрестив рот.
Напустив, как и положено молодому офицеру, суровый вид, козырнул часовому, к удивлению поручика, торчавшему, как единственный бабушкин зуб, на посту у ворот казармы, и направился для начала в канцелярию.
— Господин Буданов, может, есть какие указания нашей роте? — за руку поздоровался с адьютантом полка.
— Генерал–майор Щербачёв приказал навести в помещениях безупречный порядок и провести с нижними чинами беседу, по поводу ответов инспектирующему генералу. Ожидается приезд вновь назначенного командира дивизии, заступившего на место Троцкого…
— … Ставшего комендантом Петербурга, — хором закончили предложение с Рубановым.
— После войны, уважаемый Анатолий Владимирович, служба тяжелее пошла. К восьми ноль–ноль, будь добр пожаловать в казарму. У вас, господин поручик, по–моему, даже усы начали произрастать от навалившихся забот, — обрадовал Буданова.
— Забот — полон рот, — заулыбался тот, скосившись на маленькое зеркальце. — Офицерские занятия. У меня канцелярщина ещё.
— Зато с нижними чинами не занимаешься.
— А комиссии бесконечные?! — внимательно всмотрелся в зеркальце.
— А у простых офицеров, не адьютантов полка, по вечерам тактические игры проводятся…
— Знаем мы эти ваши вечерние игры, — саркастически сморщил губы Буданов.
