Русская миссия Антонио Поссевино - Федоров Михаил Иванович
Но самым главным подарком легат считал книгу на греческом языке о Ферраро-Флорентийском соборе, богато и красиво отделанную. Этим подарком он как бы говорил царю — мол, "на, смотри, ради чего всё это затеяли. Изучай положения, тебе предстоит их принять, коль хочешь замириться с Баторием".
У приставов аж глаза загорелись от увиденного. Поссевино понял, что они чрезвычайно довольны привезёнными им богатствами. О книге с положениями Ферраро-Флорентийского собора они не сказали ничего, не выделив в череде других богатых подарков. Может, просто не знали, что это за собор, а может, что скорее, посчитали обсуждать это с послом неуместным и неподобающим их положению.
В Старице Поссевино пробыл до четырнадцатого сентября. За это время он шесть раз разговаривал с царём Иваном. Иезуит во время переговоров делал упор на принятии московитами унии с католиками, но Иван и слушать ничего об этом пока не хотел. Он гнул свою линию — сначала замиримся с Баторием, а потом и об унии, и обо всём остальном, включая войну с Турцией, говорить будем. Московиты настойчиво подсовывали легату исторические документы, которые, по их мнению, обосновывали права русских на владение Ливонией. Поссевино в ответ кивал головой, поддакивал, документы брал и даже читал, прекрасно понимая, что там, где звенит боевая сталь, звучат выстрелы и льётся кровь, никакое историческое обоснование во внимание приниматься не будет. Мало ли какое обоснование было триста лет назад! Сабля и мушкет сейчас и здесь создают новое обоснование!
Так и не добившись ничего от царя Ивана, Поссевино выехал из Старицы. Путь его лежал на этот раз к Пскову. Польское войско уже месяц как осаждало этот древний русский город. Теперь предстояло убедить Батория, чтобы он пошёл на мир с Иваном. Но как? Предъявить ему древние русские права? Да он только рассмеётся в лицо, не считаясь с его высоким положением в ордене и при дворе папы. Тогда что — надо молиться за то, чтобы поляки не сумели взять Псков? Поссевино усмехнулся: русские ещё не приняли католичество, и послушает ли его Иисус, когда он станет молиться за схизматиков против католиков?
С легатом ехал один лишь Андрей Модестин и сотня охраны. Паоло Кампани Поссевино отправил к кардиналу Комо в Рим с донесением о том, как продвигаются посольские дела. А Стефана Дреноцкого и Микеле Мориено он оставил в Старице с наставлением наблюдать за русскими делами, не раздражая при этом ни царя, ни его приближённых. И беседовать со всеми, кто изъявит желание, о вере, о единении церквей и о том, что Бог у нас общий — Иисус Христос и негоже ругаться о том, кто его славит более правильно.
Но, едва улеглась пыль за каретой Поссевино, царь вызвал к себе Андрея Щелкалова.
— Что думаешь об этих иезуитах, — мотнул он головой в сторону палат, где жили послы, — никак, соглядатаями нам оставлены?
— Верно, государь, — ответил тот, — а посему так мыслю: к дому их приставить стражу и объявить, что государь сильно о них беспокоится, посему и бережёт пуще, чем своих подданных. А будут кочевряжиться и порываться из дома выйти — объявить, что, мол, государь лучше знает, от чего им в его владениях опаску иметь надо. А чтобы не грустили — еду поставлять вдоволь и даже с избытком. И вина вдоволь — пусть подавятся. — Щелкалов рассмеялся. — Авось не сопьются, пока их голова у Батория гостит!
Улыбнулся и царь:
— Верно говоришь. Неча им наших подданных в католическую ересь смущать.
Так и просидели Стефан Дреноцкий и Микеле Мориено под стражей всё время, пока Поссевино был у Батория. Сначала они хотели вырваться на свободу, но мрачные русские стрельцы лишь смотрели на них угрюмо и ничего не говорили. Дреноцкий пытался беседовать с ними о католичестве, но стрельцы не выказали никакого интереса к вопросам религии, и отношение их к пленникам не изменилось ни в хорошую, ни в плохую сторону. Однажды проведать иезуитов зашёл Щелкалов, к которому послы бросились с просьбой разрешить выход в город. На что дьяк почесал нос и ответил сочувственно:
— Без злого умысла это делается. Народец у нас — ой-ёй-ёй! Если даже к вам стражу приставить — всё равно один лишь вид иноземцев может привести в неистовство. И стража не спасёт. Ну не сотню ж стрельцов для вас отряжать. Вы, голубчики, посидите уж. Для вашей сохранности всё.
Он выглядел и говорил вполне искренне, и послы почти успокоились. А поскольку заняться под стражей было совершенно нечем, они стали основательно налегать на вина и наливки, которые два раза в неделю приносили им в количествах, достаточных для того, чтобы послы не тосковали о временно утраченной свободе.
Поссевино прибыл в лагерь Батория пятого октября. К тому времени город был осаждён уже больше полутора месяцев. Легат обратил внимание, что в польском войске значительное количество, не меньше четырёх солдат из десяти, наёмников — венгров и немцев. Очевидно, Баторий, опасаясь неустойчивого настроения шляхты, решил снизить влияние в войске польских аристократов, наняв людей, которые будут за деньги верны исключительно ему. Пока всё шло хорошо, шляхта была готова на руках носить своего иноземного короля, но что будет, если его начнут преследовать неудачи? Хитрый Баторий понимал, что военная фортуна вполне может повернуться к нему спиной, и принял меры предосторожности.
Военный лагерь Речи Посполитой представлял собой скопище разноплеменных солдат, которые к тому же исповедовали разные религии. Если поляки были, за очень немногочисленным исключением, католиками, то у литовцев имелось немало православных. Правда, это обстоятельство не делало их русофилами. Православные литвины являлись верными подданными своего короля и с поляками никогда не конфликтовали. Польских протестантов было мало, и к их иноверию католики относились как к безобидному чудачеству. Одни вон любят себя золотыми побрякушками украшать без меры, другие у себя в имении выкопают пруд и устраивают на нём потешные морские сражения между крепостными, третьи — протестанты. Странно это, даже глупо, но если королю верен и боец добрый, то можно простить. Венгры, поголовно добрые католики, держались несколько особняком, поляков не задирали, но и те, зная о вспыльчивости мадьяр, старались поддерживать с ними мирные отношения.
А вот немцы, которые в большинстве были набраны в Ливонии и других лютеранских землях, основательно раздражали поляков. Впрочем, и сами немцы нередко относились к последним с нескрываемым презрением. Поэтому в лагере часто вспыхивали стычки между поляками и немцами, часто по ничтожному поводу. В этом Поссевино убедился спустя всего два дня после прибытия в польский лагерь.
Как-то легат прогуливался по лагерю в обществе коронного канцлера Яна Замойского. Поссевино после посещения Вильно очень ценил его, видя глубокий ум и решительность польского магната, беспристрастно оценивающего политическую обстановку и действующего исходя не из сиюминутных предпочтений, а из долгосрочных интересов Речи Посполитой.
— Мир с Московией не будет предательством, — убеждал иезуит канцлера, — пусть даже не слишком дальновидным людям сейчас кажется именно так. В случае удачи они станут католиками, и у поляков будет значительно меньше поводов воевать с русскими. Если же упорно стоять на своём, не принимая во внимание меняющиеся обстоятельства, можно потерять многое. Куда большее, чем то, чем можно поступиться сейчас. Пусть не сразу, но в будущем это вполне вероятно.
— Соглашусь с тобой, отец Антонио, — отвечал Замойский, — но ты не понимаешь некоторых важных вещей. После того, как Люблинская уния предоставила шляхтичам огромные права, управлять государством стало очень сложно. Право Liberum veto [174] способно остановить работу сейма, чем и пользуются авантюристы. Кроме этого, король чувствует всю неустойчивость своего положения и вынужден оглядываться не только на магнатов, но даже на малопоместную и безземельную шляхту. Он очень ограничен в возможностях. Даже если я сумею донести до него твоё мнение, он десять раз подумает, следовать ли ему в русле политики Святого престола.
