Рафаэль Сабатини - Фаворит короля
Он слушал очень внимательно. Шляпу он надвинул на глаза, а пальцы его беспокойно играли брильянтовыми пуговицами зеленого бархатного камзола. И когда сэр Ральф закончил рассказ, он еще долго сидел молча, переваривая сказанное.
— Послушайте, дружище Винвуд, — объявил наконец король, — пусть этот Илвиз собственноручно напишет для меня всю эту историю. Я хотел бы иметь подписанное им признание.
Винвуд удалился и через три дня подал королю письмо сэра Джерваса Илвиза, в котором тот написал все, что прежде устно изложил сэру Ральфу. Это было письмо человека, которому нечего скрывать и который рад, как он приписал в конце, снять со своей души тяжелый груз.
Король читал и перечитывал послание, а затем объявил свою волю: пусть этим делом займется лорд главный судья.
— Передайте письмо Коку и от моего имени попросите его начать разбирательство.
Сэр Ральф высказал мнение, что прежде всего следовало бы арестовать Лобеля, но король надменно ответил:
— Лобель посмеется Коку в лицо, как посмеялся вам. И так ясно, что он ответит. Если бы он действительно приготовил вливание сулемы, он ни за что не сообщил бы об этом помощнику — вот что он скажет. И тогда над нами уже будут смеяться все. А если мы будем выглядеть смешными, какой справедливости сможем мы добиться?
Сэр Ральф указал на то место в письме сэра Джерваса, где он говорил о том, что помощника аптекаря подкупили — Вестон сообщил, будто парню уплатили двадцать фунтов за его работу.
— Да, да, — согласился король. — Помощника аптекаря наверняка подкупили, но это сделал не аптекарь, ему не было нужды. Да и Илвиз уверяет, что это надежный, честный человек; как мы помним, аптекарь лишь выполнял указания своего зятя Майерна, а я сам посылал Майерна к Овербери. Следовало бы арестовать мальчишку-помощника, но, как вы говорите, он либо умирает, либо уже мертв. Так что начнем с другого конца. Пусть Кок сначала допросит Вестона.
Сэр Ральф счел рекомендации короля неразумными, а подобную процедуру расследования неправильной, но королевские приказы не обсуждаются, да сэр Ральф и не осмелился бы на такое. Он вернулся в Лондон и передал указания сэру Эдварду Коку.
Лорд главный судья принялся за работу. Лавина стронулась.
Вестона арестовали, допросили, еще раз допросили. Кок настолько его запугал, что Вестон признался во всем, что было, и в том, чего не было. Флакончик, с которым его поймал сэр Джервас, был вручен ему неким Франклином, алхимиком и магом, который обитал на задах биржи; следующий флакон, уже с какой-то желтой жидкостью, ему передала леди Эссекс через его сына. Вестон отдал флакон сэру Джервасу, тот вылил содержимое. А еще он доставлял горшочки с мармеладом, пирожные и другие деликатесы, которыми его снабжала бывшая хозяйка, миссис Тернер.
Так началось следствие. Сразу после допроса Вестона арестовали миссис Тернер и Франклина. Потом под арест посадили сэра Джерваса Илвиза — его обвинили в соучастии. Сэр Джервас сообщил Коку, что нанял Вестона по рекомендации сэра Томаса Монсона, после чего арестовали и сэра Томаса. От него узнали, что он рекомендовал Вестона по просьбе леди Эссекс и лорда Нортгемптона.
Кок вызвал для допросов Поля де Лобеля, старого и верного слугу Овербери Лоуренса Дейвиса и Пейтона, личного секретаря сэра Томаса.
Лобель стоял на том, что сэр Томас вовсе не был отравлен, но умер, по его мнению, от несварения желудка. Он не давал сэру Томасу никаких лекарств, кроме предписанных доктором Майерном. Аптекарь представил выданные ему рецепты, и, поскольку больше ничего от него не требовалось, Кок отпустил Лобеля с миром.
Показания Дейвиса и Пейтона бросили подозрение на графа Сомерсета.
Первый утверждал, что носил письма от графа к сэру Томасу и в одно из писем был вложен порошок. Второй вспомнил, что слышал громкую ссору графа и Овербери — это произошло в Уайтхолле, за несколько дней до ареста Овербери. Это уже наводило на мысль о том, что у Сомерсета могли быть причины для преступления.
Вестон поведал на допросе и о Формене, но колдун был мертв и потому не мог предстать перед судом. Однако остались некоторые письма леди Эссекс к нему, из которых кое-что можно было почерпнуть, сохранились также восковые и свинцовые куколки, свидетельствовавшие о занятиях черной магией.
Теперь, когда прозвучали имена сильных мира сего, лорд главный судья обратился к королю с просьбой сформировать комиссию на высоком уровне, правомочную продолжать расследование. Его величество согласился и назначил в помощь лорду главному судье старого канцлера Эллсмера, графов Леннокса и Зука.
Отголоски следствия потрясали страну, обрастали самыми чудовищными слухами. В начале октября двор находился в Ройстоне. Слухи дошли и туда, и больше всех перепугался граф Сомерсет, потому что, хотя он и не знал за собой вины, он понимал, чем грозит расследование и ему, и графине.
После того случая, когда он так безжалостно обошелся с молодым Вильерсом, его отношения с королем совсем ухудшились. Как бы компенсируя Вильерсу понесенный от лорда Сомерсета ущерб, король демонстрировал все возрастающую нежность к новому фавориту, и его светлость все больнее терзала ревность. Тщетно король пытался урезонить его уверениями в том, что ценит милого Робби превыше всех — Сомерсет предпочитал доверять собственным ощущениям, а чувства говорили, что Вильерс уже прочно занял его место в королевском сердце. Может быть, если бы при нем был Овербери, тот смог бы указать Сомерсету правильный путь, смог бы убедить его, что не стоит обращать внимания на очередную королевскую игрушку — пусть себе забавляется своим Стини, лишь бы власть оставалась в руках Сомерсета. Но, блуждая наощупь в государственных делах, понимая, что он сам — лишь инструмент в руках Говардов, которые ведут опасную игру, Сомерсет настолько утратил веру в себя, что был не в состоянии терпеть чье-либо соперничество.
Все это выражалось во взрывах ревности, которые и злили, и расстраивали короля. Один из таких скандалов произошел перед самой поездкой в Ройстон, и король пригрозил, что лишит Робби всех его должностей и прогонит прочь. Это вызвало очередной приступ гнева.
— Конечно! С глаз долой — из сердца вон! Вот чего вы хотите! Избавиться от меня! Вот что я заслужил за все годы верной и преданной службы! Его величество мечтает избавиться от меня, заметив новое привлекательное личико. Вы нарочно меня провоцируете, вы намеренно ищете в моих действиях ошибки, чтобы найти основания прогнать меня!
Король, взбешенный этим, как ему казалось, намеренным искажением фактов и не способный смягчить своего фаворита, разбушевался, а потом расплакался.
После этого Сомерсет постарался держаться от короля подальше. Он вместе со двором отправился в Ройстон, волоча за собой своих собственных придворных и прислужников, а в Ройстоне скрывался в своих апартаментах, пока король за ним не послал. Это был как раз в то утро, когда состоялось назначение комиссии по расследованию обстоятельств смерти сэра Томаса Овербери.
Сомерсет явился в покои короля. Яков, хоть и преисполненный решимости положить конец отношениям, ставшим такими неудобными для него, все же не мог в очередной раз не восхититься этой красотой и статью. Лорд Сомерсет был одет в синий бархатный камзол, из прорезей рукавов выглядывала светло-синяя шелковая подкладка. Широкие шелковые подвязки с расшитыми золотом концами удерживали аккуратно натянутые чулки. Он кутался в синий шелковый плащ, а из-под плаща выглядывала прекрасной формы рука, белизной соперничавшая с кружевом манжет. Рука покоилась на золоченом эфесе шпаги. Высокий, прямой, широкий в плечах, он гордо нес свою благородную голову. Волосы и бородка были умело подстрижены, а красивые глаза, когда-то нежные и робкие, смотрели теперь надменно и упрямо.
Король погладил бороду и несколько минут молча разглядывал Сомерсета. В этом человеке была истинная мужская сила, настоящая мужская красота, которой король завидовал и которой хотел бы обладать сам. Наконец его величество неловко повернулся в кресле и издал глубокий вздох, как бы сожалея, что этот великолепный образчик рода мужского скоро превратится в ничто, и все благодаря своей собственной строптивости и несговорчивости.
— Я послал за тобой, Робин, чтобы показать письмо, которое мне сегодня прислал Кок. Это касается тебя.
Его светлость шагнул вперед, бросил в кресло шляпу и перчатки, распустил завязки плаща и взял протянутую королем бумагу. Октябрьский свет был тусклым, почерк лорда главного судьи — неразборчивым, поэтому его светлость отошел к окну.
Король наблюдал за ним из-под светлых бровей и непрестанно облизывал нижнюю губу. Его величество восседал за письменным столом, являвшим собой пример того, как не должен выглядеть письменный стол. На нем громоздились груды книг, валялись самого разного рода документы, причем действительно важные были похоронены под незначительными, и разыскать их теперь не было никакой возможности. А поверх этих свидетельств неустанного умственного труда валялись ногавки[61], шнуры, соколиные колпачки, собачья плетка, охотничий рог и другие предметы из обихода псарни или конюшни. Его величество кутался в мрачной расцветки халат, а на лоб надвинул синий бархатный ночной колпак. Он внимательно следил за тем, как менялось по мере чтения лицо Сомерсета: сначала тот покраснел, потом краска начала постепенно сползать — лорд главный судья писал о том, что лорд Сомерсет подозревается в соучастии в отравлении сэра Томаса Овербери.
