Лев Демин - Глеб Белозерский
Игнатий представил Глеба митрополиту Кириллу, который, благословив князя, стал расспрашивать его о положении дел в Белозерской земле, о церковной жизни. Глеб Василькович пожаловался, что язычество пустило слишком глубокие корни и преодолевать его невероятно трудно.
- Искоренить язычество трудно. Ты прав, князь, - согласился митрополит. - Надо готовить грамотных, деятельных пастырей, которые несли бы в народ слово Божье. Пусть каждый приход, каждый храм станет очагом грамотности, духовных знаний. Что ты для того делаешь?
- По мере сил своих стараемся. Открываем новые приходы, строим храмы, украшаем их книгами. В Усть-Шехонском монастыре стараниями игумена Иринарха открылась монастырская школа. А недавно владыка Игнатий освятил монастырь на Кубенском озере…
Братья Борис и Глеб выехали из Владимира в Ростов вместе. Глеб Василькович намеревался повидаться с матерью.
Инокиня Марфа ссутулилась, постарела, но держалась еще бодро.
Между молитвами и церковными службами занималась рукоделием или читала богоугодные книги, которых в ее келье всегда было много.
Мать обняла сыновей, выслушала их рассказ о похоронах Александра Невского.
- Достойный был человек, - перекрестилась инокиня. - Многие его деяния мы с покойным владыкой Кириллом занесли в летописный свод.
- Я уже сообщал тебе, матушка, о рождении сынка, - сказал Глеб. - Как ты меня наставляла, окрестили его Михаилом в честь великомученика, твоего батюшки и моего деда.
- Доброе дело сделал, сынок: уважил память убиенного, - кивнула удовлетворенно монахиня. - Буду молиться за здоровье внучка.
- Здоровенький, крепкий растет малыш, голосистый. Наверное, уже начал самостоятельно ходить. Подрастет немного, привезу его тебе показать.
- Дай-то Бог, чтобы Михаил был не последним у тебя. Видишь, у брата твоего трое. И все сынки.
Глеб проведал племянников. Старший Дмитрий уже осваивал грамоту. А были еще меньшие Константин и Василий, ползунки.
- Догоняй, братец. Видишь, я как все Рюриковичи, плодовит, - самодовольно сказал Борис.
Наступила зима, холодная, вьюжная. Распрощавшись с братом и его семьей, Глеб тронулся в путь.
Волга и Шексна были уже накрепко скованы, и можно было ехать по льду реки. Ярославль Глеб Василькович миновал, не заезжая туда. Спешил домой, к семье. Сопровождавшие его четверо стражников из белозерской княжеской дружины уместились в санях-розвальнях. Верховых коней оставили в Ростове.
Остановились на ночлег в селе на берегу Шексны, в доме, который выглядел попросторнее и побогаче других. Когда-то Глеб уже останавливался здесь. Вспомнил, что здешнего священника, немолодого и многодетного, зовут Зосимой. Наведался к нему.
- Мир дому твоему, отче.
- Удружил, порадовал, князюшка. Не забыл. Не хочешь ли молочка парного с медком? - в смущении залопотал священник.
- Ничего не надо, отец Зосима. Молоко ребятишкам оставь. Тиун уже накормил и напоил меня. Сынок-то твой Ви-кентий подает весточки?
- Как же. На Рождество обещал приехать. Грызет науку парень. А еще переписыванием книг занимается. Переплетное ремесло освоил.
- Рад за тебя и твоего сынка.
- Отец игумен обещал ему: овладеешь всеми науками, усвоишь церковную службу - сделаю тебя для начала дьяконом в оной из городских церквей. Только сперва придется жениться.
- Невеста-то есть на примете?
- За этим дело не встанет. Вот хоть поповна из соседнего прихода.
На исходе следующего дня в сумерках показались строения Усть-Шехонского Троицкого монастыря. В монастырском храме игумен Ириней с иеромонахом и иеродиаконом служили вечернюю службу. Глеб Василькович вошел в освещенный свечами хрЯм, сделав знак игумену, чтобы не прерывал службу, подходившую к концу. После завершения службы Ириней пригласил князя в свои покои и стал расспрашивать его о похоронах великого князя, о встрече с митрополитом, другими церковными иерархами.
- Не думаешь ли расширять монастырскую школу, отец Ириней? - спросил игумена Глеб.
- Уже расширяю. Сейчас у меня восемь учеников-грамотеев. Четырех привлекаю к переписыванию книг. Изучают и переплетное дело.
- Нет ли среди твоих иноков грамотного й толкового человека, который мог бы стать хорошим настоятелем монастыря на Кубене?
- Почему нет? Надо подумать.
Подъезжал князь к своему дому уже заполночь. Вьюга утихомирилась. Небо очистилось от туч и покрылось звездами. Выщербленный диск луны тускло золотился. Долго стучал колотушкой в ворота, пока не прибежал стражник и не впустил княжеский возок, подъехавший к парадному крыльцу.
На шум, доносившийся с улицы, выбежал комнатный слуга. Он сообщил княгине о прибытии князя. Феодора, накинув на себя легкую соболиную шубку, выбежала на крыльцо, порывисто обняла мужа, произнесла что-то, путая русские и татарские слова.
Глеб Василькович скинул тяжелый дорожный тулуп и поспешно устремился в дом.
- Первым делом хочу на сынка взглянуть.
Детская находилась рядом с опочивальней. Обе комнаты отапливались общей изразцовой печью, жарко натопленной по случаю сильных морозов. В детской стояла люлька-качалка с маленьким княжичем, рядом с ним - широкая скамья, застланная медвежьей шкурой. На ней спала пожилая нянька Агафья. Уловив шаги князя и скрип дверей, она проснулась и живо вскочила со скамьи.
- С приездом, князюшка, - Агафья отвешивала низкие поклоны.
- Не идолопоклонствуй, старая, - Глеб склонился над люлькой сына.
- Спит сладко, Михальчик, - сказал он с умилением, разглядывая сына.
Слуги суетились, чтобы накормить князя с дороги. Но Глеб от ужина отказался и попросил только крынку горячего молока с медом. Пил маленькими глотками, смакуя. Феодора хвалилась.
- Вторая неделя, как встал на ноги и пошел…
Проснулся Глеб Василькович поздно, когда солнце уже высоко поднялось над землей: истосковался за поездку по ласкам жены, которая после рождения Михаила стала ненасытной.
В рабочей палате князя дожидался управляющий Григорий Меркурьев.
- Что нового, боярин? - ответил Глеб на его приветствие.
- Боярин! Слово-то до сих пор непривычное. Какой я боярин. Гришка… да и все тут.
- Ишь ты, сирый, убогий… Не прибедняйся. Разве не ты получил от меня поместье со слугами? Разве не ты возвел в городе палаты, которые уступят только княжеским?
- Так-то оно так, княже…
- Разве не ты стал моей правой рукой, моим управляющим?
- Стараюсь.
- И разве сынок твой Власька не женился на богатой купеческой дочке, которая принесла в ваш дом хорошее приданое?
Власий недавно женился на дочери богатого купца и промышленника из Новгорода и вошел в его дело. Тесть торговал и промышлял пушного зверя в северном крае на Двине и Мезени.
- Дозволь, княже, доложить все по порядку, - начал Григорий. - Как управлялись без тебя. Что произошло на Белоозере за то время, что ты хоронил великого князя.
- Приходи с докладом завтра. Выслушаю тебя. А сегодня хочу отдохнуть с дороги и провести время с сынком.
- Воля твоя, князь. Можно и завтра.
Проводив Григория, Глеб решил заняться сыном. Обув его в крохотные валенки, обрядив в зимнюю шубку и ушанку, вышел с ним во двор. Стал катать Михаила на санках, потом отыскал во дворе небольшой пригорок, затаскивал санки с ездоком наверх и сталкивал их вниз. Катанье с горки маленькому Михаилу понравилось. Свой восторг он выражал громкими радостными возгласами.
Среди белозерских умельцев был искусный резчик по дереву. Глеб заказал ему вырезать из дерева фигурки различных зверюшек: медведя, собаки, рыси, лошади. С сыном Глеб Василькович ежедневно гулял, коли не было снегопада и сильного ветра. А если погода не позволяла идти на прогулку, катал его в коляске по комнатам и залам княжеских палат или показывал вырезанные из дерева игрушки и называл животных.
В течение всей зимы и ранней весны Глеб Василькович не покидал Белоозера и оставался дома. Принимал торговых людей, а больше возился с маленьким Михаилом - катал на санках или показывал игрушки:
- Это собака… Со-ба-ка. А это медведь. Это лошадка.
Михаил еще не мог постигать смысл слова. Он только машинально повторял некоторые звукосочетания: «Бака», что значило «собака».
К собакам маленький княжич был явно неравнодушен. В усадьбе князя Глеба обитало несколько пушистых рыжих лаек, добродушных и игривых. Иногда они проникали в дом, Михаил тянулся к животным и с восторгом восклицал: «Бака, бака!» Кроме лаек у Глеба был еще огромный пес, родившийся от волка и домашней сучки. В отличие от своего отца, которого за агрессивный нрав князь Глеб повелел уничтожить, этот зверь в большей мере унаследовал материнские черты. Он отличался спокойным и миролюбивым нравом, никого ни разу не укусил, не задирал других собак. Но на всякий случай князь Глеб строго-настрого приказал слугам и стражникам его в помещение палат никогда не пускать. Если князь Глеб с сыном выходили на прогулку и им встречался во дворе огромный серый зверь, маленький Михаил пугался, указывал ручкой на животное и, произнося свое обычное «бака», добавлял: «У-у!» Это было выражением детского страха.
