Вадим Полуян - Кровь боярина Кучки (В 2-х книгах)
Тесное окруженье князя пировало в шатре. Вольно было лазутнику оказывать себя без опаски.
- Что за княжьи имена нынче! - смеялся боярин Пук. - Изяслав, Мстислав, Изяслав, Мстислав! Не разбери поймёшь, кто и кто. То ли дело встарь: Рюрик, Олег, Игорь, Владимир!..
Чадили жаровни… Коптили свечи…
Перевязанный Святослав Ольгович, изрядно охмелев, веселился напропалую.
племяш, мой тёзка Святослав Всеволодич, и дурни мыслят, что сын свергнутого великого князя им предан. Дуля им с постным маслом! А, Шестопёр? Как тебя там, Первуха или Вторуха?
- Первуха, - угодливо подсказал приятель Нечая Вашковца, верный дружинник Святослава Всеволодича. И тут заприметил Рода. - Дозволь, господин, изойти наружу, вдохнуть морозцу? - обратился он к князю. Получив изволение, Первуха увлёк Рода из шатра: - Ой, друг, большой привет тебе от Нечая.
- Как там Чекман, берендейский княжич? - обеспокоился Род. - Увидишь, скажи, что Итларь убит. Чекман знает ханича Итларя. А убийцу, хана Кунуя, Бог поразил отравленной стрелой.
- Не в себе ты, - трезвея в ночном морозе, подметил Первуха. - Я тоже часто не в себе. Мыкаюсь, как челнок, от врагов к друзьям, от друзей к врагам. Перепутал уж начисто, где друзья, где враги. И тебе, гляжу, здесь не жизнь.
- Какая жизнь в окружении смертей? - ответил Род и спросил: - Вот скажи на милость, отчего так? В узких зрачках злеца Кунуя я видел отмщенье смертью. В очах грешника воеводы Внезда тоже вижу скорую Божью месть. А в ясном взоре князя Святослава Ольговича, по вине которого льются реки крови, вижу долгую жизнь. Где же ему возмездие?
Первуха, выскочивший без верхней одежды, поёжился и подул в ладони.
- Слишком умно ты спрашиваешь. По моему бедному разумению таким людям, как Северский князь, возмездие будет лишь на том свете. Пойдём-ка согреемся чем покрепче.
- Страшны страдания того света. На этом страшней не выдумаешь.
13
Победа, подаренная судьбой под Карачевом, не дала плодов, как пустоцвет. Весь остаток зимы, всю весну уходил Ольгович от преследования Давыдовичей, углублялся в вятские земли. Позади остались Дебрянск, Козельск, Дедославль…
Перешли верхний Дон, отличный от того, что под Шаруканью, как телёнок от бугая. Без труда нашли брод лошадям по бабки. Иван Гюргич вёл сторожевой полк, прикрывая войско Ольговича с уязвимого тыла. Род, едучи рядом, заметил, как княжеский конь начал припадать на левую заднюю.
- Я преизлиха задумался. На дорогу грешу, а не на коня, - смутился князь, - Полиен! - остановившись, попросил он оружничего. - Погляди, что с конём.
Воинам было велено двигаться вперёд. Трое всадников остались одни.
- Конь потерял подкову, - сказал Полиен.
- Дрянная примета, - помрачнел Иван Гюргич.
- Не всякой примете верь, - попытался утешить Род, хотя у самого грудь свело от дурного предчувствия.
В первой же попутной деревне с неприятным названьем Облазня Полиен отправился отыскать кузнеца. Род с князем улеглись на траве, подложив под головы седла.
- Три года назад в такой же месяц червец жил я в лесу, никакого горя не ведая, - вспомнил юноша. - И вот за три года - тридцать три несчастья!
- Чует моё сердце, - вслух говорил Иван Гюргич о своём, - Полиен все кузни обойдёт, нековань[325] воротится.
Так оно и случилось.
- Всю Облазню облазил! - жаловался оружничий. - Говорят, кони - на войне, кузнецы - на покосе.
Шагом поехали по дороге, не видя избавленья от нечаянной беды. И вдруг на самом краю Облазни у пластяного амбара - подковочный стан, в коем подтягивают коней на подпругах для ковки. Полиен бросился к амбару, а вернулся ни с чем:
- И на сей кузне кузла[326] нет.
- Постереги коней, - велел князь. - Мы с боярином взойдём в избу.
У хозяев был дом-пятистенка. В первой избе у печи за столом сидел смурый бородач. Со всей солидностью представились ему князь с боярином. Кузнец бровью не повёл на их знатность.
Назвался сквозь зубы:
- Васко Непейцын.
На просьбу подковать коня, помотал головой:
- Недосуг. - На обещание щедро заплатить спросил: - Много ли?
- У кузнеца что стук, то и гривна, - задабривающе улыбнулся князь, кинув на стол гривну серебром.
Кузнец, сунув жалованье за голенище, выставил гостям жбан житного квасу. Потом растворил оконницу, увидел у подковочного стана Полиена с конём и сказал:
- Отдыхайте, только без разговору, нежеланные господа. Жёнку не разбудите с дочкой, - И вышел.
- Щедро ты одарил его, князь, - удивился Род.
- От безвыходности щедрость, - пояснил Иван Гюргич.
Тут в другой избе прозвенел долгий стон, не бабий, а девичий. Вот он сызнова зазвучал, вызвал глухие вздохи и причитания.
- Васко! Куда ж ты сгинул? - огласил избу грудной вопль. - Умудряет Бог слепца, а черт кузнеца!
- Муж - кузнец, жена - барыня? - истиха пошутил Иван Гюргич.
В следующий миг обнаружилось, что тут не до шуток. Стоны достигли пронзительных высот, а кузнечиха взмолилась:
- Да помоги ж мне поднять её!
Князь Иван, не раздумывая, кинулся в другую избу, Род - за ним, то ли удержать, то ли помочь.
Ни того, ни другого он не успел. Остановившись в дверях, соединявших избы, понял: в доме тяжело болящая. Она лежала на высоком одре головой к окну. Волосы черным ореолом обрамляли бледный лик на большой подушке. Больная оказалась юницей редкой красоты, будто сошла с иконы, что видел Род в новгородском Богородичном храме. Бледность устрожала её лицо, но не портила. Маленькая черноглазая женщина хлопотала над ней, пыталась приподнять, чтобы дать испить, да не могла из-за резких метаний, бросающих больную со стороны на сторону.
- Отечик-огуречик! Матынька-дынька! - лепетали непослушные губы. Однако большие глаза смотрели осознанно, больная была в полной памяти.
Она словно не замечала вошедших, зато черноглазая хозяйка глядела на них испуганно:
- Кто такие? Где мой человек?
- Князь с боярином остановились у вас. - Пояснил Иван Гюргич. - Твой человек нам коня подковывает.
После этого мать, как и дочь, перестала на них обращать внимание.
- Русана! Русаночка! - приговаривала мать, пытаясь поднять больную одной рукой, а другой держала питье.
Князь Иван помог ей, потом положил ладонь на высокий лоб девушки и отёр руку о край корзна.
- Лихоманка, - определил Род.
- Ни знахаря, ни лекаря, - пожаловалась хозяйка. - Злосчастная страна!
- Ты гречанка? - полюбопытствовал князь Иван.
Женщина не ответила. Вошёл кузнец в копоти и в поту.
- Как она, Евстолия? - дрожа голосом, спросил он и с крутым неудовольствием зыркнул на гостей. - Конь вас ждёт.
- Осмотреть дочку не дозволишь ли? - спросил Род.
- Конь вас ждёт! - закричал кузнец.
- Зря ты так, человече, - начал было князь.
Но хозяином овладел такой внутренний пожар, что оставаться в избе стало невыносимо.
На дворе Род сказал князю:
- Лихоманка заразна. Омой руки, Иван Гюргич.
- Что там, пустяки!.. А до чего ж хороша! Не простолюдинка - королевна! А кузнечиха - неведомых кровей чага. Да кузнец дурень. Ты бы смог исцелить их дочь? - Говоря это, князь оседлал подкованного коня и уже скакал рядом с Родом и Полиеном. - Ты бы, я мыслю, спас Русану, - продолжил он, - Такую диву не спасти грех. А я бы взял её в Суздаль. Да туда же велел бы доставить твою Улиту. Сыграли бы сразу две свадьбы, а? Что молчишь?
- Воин-мечтатель! Ушам не верю, - откликнулся Род.
А все же приятно было слушать такие речи. И не верил он не ушам, а судьбе, у коей редко благие мечты сбываются. А князь тем временем как помешанный рассуждал и вздыхал о больной Русане.
Догнали сторожевой отряд. К ночи въехали в деревянный лесной городишко, даже без окрепных стен, с лёгким тыном поверх переспы.
- Что за город? - спросил Полиен у встречного мужика.
Тот вёз сено на двух берёзах, которые волоком тянул сивый мерин.
- Колтеск, - ответил мужик.
- Последний мой город, - вслух высказал князь Иван непонятные окружающим слова. Почему последний?
Ночью Рода вызвали в большой дом, где остановился Ольгович. Сам бывший северский властитель вышел к нему и велел следовать за собой. Они взошли в повал ушу. Там на волчьих шкурах под шерстяным покрывалом в мокрой рубахе лежал князь Иван. Тройчатый свешник прибавлял духоты.
- Вот… Род… чем одарила меня… красавица, - пролепетал Гюргич.
- Лечец грек Истукарий смотрел его, - сообщил Святослав Ольгович. - Сказал, сыпная болезнь - то ли красуха, то ли краснуха. А снадобья в походе у него нет, готовить не из чего.
