Каирская трилогия (ЛП) - Махфуз Нагиб
— Кто долго живёт, многое видит. Даже ты, прекраснейший из здешних людей… Даже стены этого дома говорят о таких вещах, о которых и говорить-то непринято!.. Клянусь тебе Господом Хусейна, ты совсем выжил из ума…
Она абсолютно не стеснялась в выражениях, и дала волю языку, при этом не позволяя Ахмаду ни прервать её, ни высказать комментарий. Она рассказала ему, как пришла проведать их и как обнаружила, что жены его нет:
— Поначалу я предположила, что она вышла из дома в гости, и от удивления даже ударила себя в грудь. Что же случилось такое с этим миром?!.. Как это господин позволил ей выйти из дома, проигнорировал Божьи заповеди и законы человеческие, да указы оттоманские?!.. Но на самом деле я быстро выяснила всю правду, пришла в себя, и сказала: «Хвала Аллаху, в этом мире всё в порядке. Это и впрямь Ахмад, и это меньшее, чего от него можно ожидать».
Она сменила свой насмешливый тон и принялась порицать его за проявленную жестокость. Она не ограничилась лишь состраданием к его жене, которую считала самой последней в этом мире женщиной, достойной наказания, и всякий раз, как он хотел перебить её, кричала:
— Тихо, ни слова… Придержи свои сладкие приукрашенные речи. Я на них никогда не куплюсь. Мне нужны праведные дела, а не красивые слова.
Она заявила, что он чрезмерно оберегает свою семью и переходит все привычные границы, и что лучше ему проявить умеренность и кротость. Ахмад долго слушал её, и когда она позволила ему говорить, истолковал уже известное ей мнение, но ни пламенная защита Амины, ни её собственное положение не помешали ему заверить её, что его обращение с членами семьи — это убеждение, от которого он не отступится, хотя в итоге пообещал ей — как уже пообещал Умм Мариам — что поступит по-доброму. Он подумал, что время визита истекло, однако не знал, как об этом сказать, когда она заговорила:
— Исчезновение госпожи Амины это печальная неожиданность для меня, так как она нужна была мне для одного очень важного дела, а выходить из дома для моего здоровья теперь нелёгкая задача. Я даже и не знаю, лучше ли мне поговорить сейчас о том, за чем я пришла, или дождаться её возвращения?!
Ахмад, улыбаясь, сказал:
— Все мы в вашем распоряжении…
— Мне бы хотелось, чтобы она была первой, кто услышит это от меня, даже если ты и не позволишь ей высказаться. Но теперь, когда такая возможность упущена, то я потерплю до её благополучного возвращения домой…
Ахмада изумили её слова, и он пристально посмотрел на неё, спрашивая себя: «Что стоит за всем этим?»
Тыкая в ковёр концом зонта, она сказала:
— Я не задержу тебя надолго. Мой выбор пал на Аишу — она должна стать женой моего сына Халиля…
Ахмад был поражён, как человек, которого застали врасплох там, где он совсем того не ждал. Его охватило замешательство и даже тревога по вполне ясной причине — в самый первый миг он понял, что его давешнее решение не выдавать замуж младшую дочь до тех пор, пока он не пристроит старшую, на сей раз столкнётся с волей его любимой тётушки, которой нельзя пренебречь…, волей, которую она объявила ему, при том, что она отнюдь не пребывала в неведении о его решении, что говорило о том, что она заранее с ним не согласна и даже не желает снизойти до него…
— Чего молчишь, будто не слышал, что я сказала?!
Ахмад, на лице которого отражались размышления, в смущении улыбнулся, а затем вежливо заметил:
— Это великая честь для нас…
Старуха метнула на него такой взгляд, будто говоря: «Поищи иную манеру говорить, хватит уже этой медоточивости», и пошла в атаку:
— Нечего надо мной смеяться и заниматься пустозвонством. Меня устроит только полное согласие. Халиль поручил мне выбрать ему жену, и я сказала, что у меня уже есть для него невеста на примете, и она самая лучшая, которую он только может найти. Он обрадовался такому выбору и не передумал породниться с тобой… Неужели подобное предложение от меня ты встретишь молчанием, или вообще уклонишься от него?! О Аллах, о Аллах…
До каких ещё пор он будет сталкиваться с этой сложной проблемой, выйти из которой можно, лишь нанеся одной из дочерей жестокий удар?… Он посмотрел на неё так, словно выпрашивал войти в его положение и проявить сочувствие, и пробормотал:
— Всё не так, как вы представляете себе. Ваше желание для меня словно высший закон, однако…
— Ах ты!.. Не говори мне, что решил не выдавать младшую, пока не сосватаешь старшую. Кто ты такой, чтобы решать подобные вещи?.. Пусть этим занимается только Милостивейший Аллах. Если хочешь, я приведу тебе десятки примеров, когда младшие сёстры выходят замуж раньше старших, и мужья у старших не хуже, чем у младших. Хадиджа замечательная девушка и не упустит шанса найти себе праведного мужа тогда, когда захочет Аллах… До каких пор ты будешь препятствовать счастью Аиши?… Разве она тоже не достойна твоей любви и сострадания?!
Он сказал себе: «Если Хадиджа замечательная девушка, почему ты не остановила свой выбор на ней?!..» Он собирался поставить её в тупик точно так же, как и она его, но испугался, что она бросит ему в ответ что-нибудь оскорбительное, пусть и с добрыми намерениями, а также и в адрес Хадиджи, и потому на полном серьёзе сказал:
— Никто, кроме меня не проявляет, к Хадидже столько сострадания.
Старуха запальчиво сказала, будто не он, а она просила:
— Каждый день происходят подобные вещи, и никого не расстраивают. Поистине, Аллаху ненавистно упрямство и гордость Его раба. Удовлетвори мою просьбу и положись на Аллаха. Не отвергай мою руку, я ведь до тебя ещё никому её не протягивала…
Ахмад замаскировал своё волнение улыбкой и ответил:
— Это великая честь для нас, как я уже говорил вам только что… Только дайте мне немного времени, чтобы подумать и уладить свои дела, и тогда мой ответ подтвердит самое лучшее ваше предположение, Иншалла…
Как бы подводя итог разговору, она сказала:
— Не позволю больше занимать твоё время. За время этого спора мне стало казаться, что на мою просьбу ты ответишь отказом. Такие как я привыкли, что если говорят «Я хочу побыстрее получить от тебя согласие, чтобы не повторять одно и то же по сто раз», то мне отвечают «да», потому я скажу только одно:
— Халиль такой же сын тебе, как и мне, а Аиша — такая же дочь мне, как и тебе…
Она встала, и Ахмад встал вслед за ней, чтобы попрощаться. Он ожидал от неё, что она лишь поздоровается и попрощается, однако ей во что бы то ни стало хотелось напомнить ему ещё об одном в своих наставлениях. Она будто боялась, что он позабудет что-нибудь, и вновь принялась всё подробно излагать ему. Кто знал, что она будет заново повторять всё то, что уже говорила! Затем её охватило желание поспорить с ним об этих идеях, и она глубоко задумалась, без возражений ожидая, пока он ответит ей — было ли её предложение о сватовстве Аише выше всяких похвал, и тому подобные вещи, которыми ей хотелось закончить беседу. Она не теряла нити разговора о ссыльной Амине, и вставляла два-три слова. И вот уже в ход пущены новые слова, что пришли ей в голову и захватили её, и она пустилась разглагольствовать, так что Ахмад потерял терпение. Он чуть не засмеялся в конце-концов, когда она снова сказала:
— Не позволю больше занимать твоё время.
Он довёл её до дверей, опасаясь каждого её шага — вдруг она остановится и снова затеет разговор. Наконец он вернулся в свою комнату и сделал глубокий вздох. Он был печален и удручён. Он был мягкосердечным — более, чем многие предполагали себе, и даже более, чем следовало. Но как в это могли поверить те, кто видел его лишь тогда, когда он был угрюмым, кричал или насмехался?!.. Соприкосновение с печалью жалило его настолько, что могло отравить всю жизнь. Как же он был рад пожертвовать собой ради счастья дочерей — не важно, видел ли он ту, что красотой лица вся пошла в свою мать, или ту, которой от всей красоты досталась только бледная кожа — обе они были пульсом его сердца и сутью духа. Жених, которого представила вдова покойного Шауката, был настоящей находкой в истинном смысле этого слова — молодой человек двадцати пяти лет с месячным заработком не менее тридцати фунтов. По правде говоря, как и многие другие представители аристократии, у него не было профессии и не повезло получить образование — уровень его знаний не выходил за навыки чтения и письма. Зато он обладал всеми прекрасными качествами своего отца — благородством, щедростью и нравственностью. Так что же он мог поделать?… Он должен был уладить это дело сам, так как не привык колебаться или совещаться с кем-либо, и не мог себе позволить выглядеть перед членами семьи — даже на короткий миг — как нерешительный человек.
