Страна Печалия - Софронов Вячеслав

Через какое-то время батюшка Аверкий окончательно пришел в себя, но подняться без посторонней помощи не мог и лишь громко стонал, желая привлечь к себе внимание. Но протопоп Аввакум не стал отвлекаться на его стоны, а продолжал все так же громко, истово и нараспев читать по памяти одну за другой молитвы. Затем он принялся за свое облачение, делая это неторопливо и сноровисто.

Время от времени он бросал взгляды в стороны отца Аверкия, но ни разу не прервал свое занятие, утешаясь мыслью, что пути Господни воистину неисповедимы и никто на всем свете не может знать, что случится с ним самим завтра. Потом он услышал, как открылась входная дверь, но решил, что это вернулся посланный за подмогой звонарь Федька, и отвлекаться не стал.

—

Помилуй, Господи, — вдруг услышал он чей-то негромкий голос, но опять промолчал.

—

Есть тут кто еще? — довольно громко спросил незнакомец.

—

Во имя Отца и Сына и Святого Духа… — ответил Аввакум из алтаря, давая понять о своем присутствии.

—

Аминь! — подхватил тот. — Ты, что ли, Федор? — спросил он. — Или иной кто? Что с батюшкой Аверкием случилось?

—

То лишь Богу известно, — продолжая повязывать поручи, отвечал Аввакум. — А я буду ваш настоятель новый. Сам-то кто? Прохожий или на службу пожаловал?

Некоторое время слышались лишь громкое сопение и шуршание одежды, и только потом последовал ответ:

—

Диакон Антон…

—

Коль пришел, то проходи, готовь к службе все, что положено. Давно служишь? Чего робкий такой?

—

Третий год уже пошел. А с батюшкой как быть? — спросил диакон.

—

Как быть, как быть, — передразнил его начинавший терять терпение Аввакум, — сказал же тебе, все в руках Господа нашего. Читай молитву и входи в алтарь, ждать надоело.

—

Прости, Господи, — со вздохом произнес тот и принялся торопливо, скороговоркой, читать молитву, не смея перечить новому настоятелю.

Протопоп, услышав бормотание, больше похожее на разговор подвыпившего человека с таким же, как он, нетрезвым горемыкой, не на шутку взъярился, поскольку никогда не допускал чтение молитвы абы как, и выскочил из боковой алтарной двери, вскричав зычно:

—

Не смей осквернять храм Божий тарабарщиной своей!!! Замолкни, нехристь крови татарской! Еще раз услышу, выгоню взашей! Читай сызнова!

Дьякон, чьего лица он не мог разглядеть, тяжело засопел, словно его заставили тащить непомерную поклажу, бухнулся на колени и принялся читать заново ту же самую молитву, пытаясь теперь уже как можно четче произносить каждое слово.

Аввакум чуть послушал и, удостоверившись в правильности чтения, что-то снисходительно буркнул себе под нос и вновь вернулся в алтарь.

Диакон Антон читал долго, при каждой остановке вбирая в грудь как можно больше воздуха, стараясь не вызвать очередных нареканий со стороны нового настоятеля. А рядом с ним продолжал лежать с открытыми глазами отец Аверкий, который, судя по всему, вполне понимал смысл происходящего, но не мог ни вмешаться, ни хотя бы согласиться с происходящим, а лишь жалобно глядел на диакона, словно сочувствовал непростому его положению.

Едва лишь Антон закончил чтение и поднялся с колен, готовясь пройти в алтарь, чтоб приступить непосредственно к выполнению своих обязанностей, в храм шумно вошли несколько человек, которых вел сторож Федор. Они слаженно подхватили отца Аверкия и вынесли его вон, не проронив ни слова.

Антон, не посмевший принять участие в выносе болящего, покорно направился в алтарь и принялся разжигать кадило и готовиться к предстоящему богослужению. А дальше все пошло по заведенному порядку: подтянулись немногочисленные прихожане храма, протопоп провел службу по старым канонам, что вызвало радостное роптание среди собравшихся, и в конце сообщил о своем к ним назначении, не посчитав нужным что-то сказать о случившемся с отцом Аверкием.

Но прихожане неведомыми путями и без того уже знали обо всем и разошлись, сдержанно шушукаясь, обсуждая чрезвычайное для них событие. К вечеру эта новость стала достоянием всех и каждого, и пошли долгие разговоры, суть которых сводилась к тому, что старого батюшку довели чуть ли не до смерти, а новый, хоть и красив собой и голос зычный имеет, но все одно новый и кто знает, чего от него следует ожидать. К тому же, рассуждая здраво, с Москвы в Тобольск запросто так человека не выпроводят, не иначе как за грехи какие сплавили подальше. Потому ухо с ним следует держать востро, а то и до греха недалече. А уж как он на человека глянет, судачили меж собой всесведующие и падкие до подобных новостей молодухи, мурашки по коже ползут. Так простой смертный смотреть не может, не иначе как с волхвами или иными чародеями дружен был, за что и пострадал, добавляли замужние кумушки.

Подобные пересуды были для тоболяков делом обычным и не миновали еще ни одного из приезжих. Особенно, если тот находился при высокой должности и от него зависели судьбы многих. Всякое новое есть не привычное для любого и каждого. К старому долго ли коротко, но со временем обвыкали, знали, чего ждать от него. Через что подход наладить: то ли словом лестным или малым подношением. Нет такого человека, который бы рано или поздно слабость ту свою не выказал. А как он себя покажет, тогда, глядишь, со временем таким же, как все прочие, станет. В Сибири всякое семя свою земельку находило и приживалось на новом месте, коль жить ему дальше в стране той желалось…

Не все, ой не все порядок здешний признавали. Бывало, шли наперекор, встреч ветру и людскому пониманию. Только быстро их укорачивали, норов обламывали, под свое течение подстраивали. Конь на четырех ногах и то не всегда ровно идет. Что ж о человеке говорить, который торной дороги не видит, а все целиной по бездорожью прется, ни себя, ни других не жалея. Рано ли, поздно ли оступится. Хорошо, если башку себе не свернет, но впредь умнее станет, начнет жить так, как местные законы велят.

Потому и праведников в Сибирской стороне вряд ли кто когда видел или слышал про таких. Правда, ходили разговоры о святых подвижниках близ Мангазеи и Верхотурья, но разговор тот к делу не пришьешь, на полку не поставишь, лоб на него не перекрестишь. Вот когда объявят о причислении тех Божьих угодников к сонму святых, тогда и верить тому весь народ начнет, называть имена их в молитвах своих. А пока… покамест лучше жить, как раньше жили, и не мучить себя догадками, отгадку коим не знаешь.

И хоть сказано в Писании, что не стоит город без праведников, но не объяснено, как их от остальных отличить, кто в грехе живет, да и, глядишь, в грехе и помрет. Как ни крути, все одно грешников на белом свете во сто, а то и в тысячу крат больше, нежели добродетельных праведников. Потому и встречали каждого приезжего с осторожностью, пока что не узнавали повадок его доподлинно и не становилось всем ясно, кто он таков.

…Вот и батюшку Аввакума встретили тоболяки с привычной для них осторожностью. Но и без вражды, с ожиданием, когда и в чем он сам себя проявит и выкажет обычай свой не только речами, но и поступками. А когда разнеслось по городу, что отец Аверкий при встрече с ним замертво в храме у порога рухнул, встрепенулись все… Разное подумали. Как-никак то знак свыше был, посчитали. Запросто так батюшка чувств не лишится, по всему видать, непростой человек этот новый протопоп, есть за ним какая-то сила… Но какая, того навскидку не скажешь, а опять же ждать нужно, что русскому человеку завсегда привычно было.

Что-что, а ждать на Руси умели. От отца к сыну свойство то передавалось вместе с прочими житейскими заповедями. Ждали хорошей погоды, чтоб год урожайный вышел. Ждали доброго царя, который бы жизнь простому люду облегчил. И от сварливой жены ждали перемен и нрава иного. С тем и умирали, но верили, авось да детям их легче жить будет.