Луи Мари Энн Куперус - Ксеркс
Ликону хватило здравого смысла помолчать, дожидаясь, пока предыдущие слова его произведут своё действие. Он был уверен в себе, и не без оснований. Наконец Демарат поглядел на него.
— Спартанец! Я — твой раб. Если бы ты купил меня за десять мин и получил расписку, я не мог бы надёжнее оказаться в твоей власти. Чего ты хочешь?
Ликон ответил, старательно подбирая слова:
— Ты должен послужить Персии. Не однажды, а всю свою жизнь. Взамен получишь обещанное — власть над Афинами.
— Ни слова более, — простонал оратор. — Что ты намереваешься сделать?
— Аристид скоро отправится в Спарту, чтобы решительно потребовать выступления лакедемонян против Мардония. Я постараюсь, чтобы посольство его завершилось успехом. В Беотии состоится великая битва. И мы можем добиться того, чтобы Мардоний одержал такую победу, что всякое сопротивление персам сделалось бы невозможным.
— И какова будет моя роль в этом деле?
Требования и предложения, которыми Ликон ответил на этот полный отчаяния вопрос, будут описаны в другом месте. Пока же достаточно знать, что наконец отпустивший Демарата Ликон был уверен, что отныне афинянин всей душою и телом предан их общему делу. В ту ночь Демарат был мрачным гостем. Он вновь возвратился к старой своей привычке пить вино неразбавленным. «Пьёт, как македонянин!.. Македонянин!» — кричали на пирушке, пытаясь развеселить его. Никто не понимал, что песня Эриний вновь звучит в ушах его, и даже самая объёмистая чаша не способна заглушить эти звуки. Друзья не знали, что всякий раз, закрывая глаза, Демарат видит перед собой лицо Главкона. В то утро он смеялся над Немезидой, а вечером над ним зазвенели медные крылья богини.
Глава 2
В ту весну семейству Гермиппа жилось в чужом городе совсем неплохо. Трезенцы не скупились, исполняя свой долг перед Зевсом Ксением, странноприимцем. Беженцы из Афин получали по два обола в день, которых хватало и на хлеб и на кашу. Детям их было позволено вволю пастись в садах. Однако Гермипп в подобной щедрости не нуждался. Он отдал под проценты несколько талантов в Коринфе, а дружеские узы, связывавшие гостя с видными трезенцами, ещё более облегчали ему жизнь.
Гермипп нанял уютный дом и вместе с женой, дочерью, маленьким внуком и слугами жил даже в роскоши.
Маленький Феникс рос день ото дня, будто по слову матери, велевшей ему расти, набираться сил и отомстить за отца. Старая Клеопис уверяла, что ещё не видела более здорового, красивого и неплаксивого младенца, а опыт у неё был внушительный. В год ребёнок сделался уже настолько активным, что его приходилось привязывать к колыбели. А когда пришли золотые весенние дни, он уже охотно катался на плечах няньки, обозревая Элладу, в которой ему предстояло жить.
Но лето сменило весну, и Клеопис пришлось переключить своё внимание на Гермиону. И Феникс попал в распоряжение некоей Ниобы, темноволосой девушки с островов, обращавшейся с ребёнком хорошо, однако пылкие чувства, которые эта молодая особа испытывала к одному из слуг, не позволяли ей в полной мере уделять внимание мальчику.
Однажды, когда пожухлая трава известила о том, что владыка Гелиос набрал полную силу, Ниоба вышла из дома с драгоценной ношей, оживлённо возившейся на руках, нисколько не думая о ней. Управитель Прокл в последние дни охладел к девушке, он даже поглядывал на Иокасту, служанку Лизистры. И посему Ниоба приготовилась обратиться к методам лукавым, раз честные уже не помогали ей. Итак, вместо того чтобы пойти на прогулку к морю, она отправилась прямо на Агору, где старый Дион, державший лавку гадателя, обещал ей за полдрахмы приворожить молодца обратно.
Собравшаяся на рынке толпа редела. Ниоба пробралась между торговками овощами, отбилась от мальчишки, попытавшегося сунуть ей в руки двух гусей, и в тихом уголке возле храма отыскала лавчонку Диона. Повесть Ниобы он выслушал с отеческим интересом, утешил её, когда при имени Прокла она хлюпнула носом, велел показать монетку, а потом принялся копаться в своих мешочках и кувшинчиках.
— Ах, милый Дион, — в шестой раз зарыдала Ниоба, — если бы только какой-нибудь настой мог заставить Прокла возненавидеть мерзкую Иокасту.
— Эй! Эй! — пробормотал старый грешник. — Трудно сказать, что больше поможет тебе: толчёная косточка жабы или мазь из молотых короедов и жира гадюки. Безопаснее всего обратиться к богу…
— Что ты хочешь сказать?
— У меня есть священный петушок, проклюнувшийся в Дельфах и благословлённый Аполлоном. — Дион ткнул пальцем в сторону клетки. — Способ гадания очень прост: ты насыпаешь перед ним две кучки зерна, и если он начнёт клевать правую, то берём косточку жабы, если левую — то жир гадюки. Пусть само небо подскажет нам.
— Великолепно, — обрадовалась Ниоба.
— Только зерно, конечно, должно быть освящённым, а это на два обола дороже.
Лицо Ниобы вытянулось.
— У меня есть только полдрахмы.
— Тогда, филотатэ, — молвил Дион решительным, но любезным тоном, — тебе лучше чуточку подождать.
Ниоба заплакала:
— Вай! Горе! Я буду ждать, а Иокаста получит Прокла. Ещё раз попросить денег у Гермионы я не могу.
Слёзы нисколько не растрогали Диона. Ниоба уже рыдала вовсю, когда за спиной её прозвучал голос:
— Девица, что случилось? Клянусь Зевсом, у тебя на руках очаровательный ребёнок.
Поглядев на спрашивающего, Ниоба мгновенно при тихла. Возле неё стоял молодец в грубой одежде матроса, но длинные чёрные волосы и борода не помешали ей заметить, что человек этот куда красивее Прокла.
— Прошу прощения, кирие. — Она назвала незнакомца господином, повинуясь инстинкту. — Я простая, честная служанка. А Дион дерёт с меня три шкуры.
Она потупила глаза, ожидая немедленной помощи со стороны чувствительного морехода, однако с разочарованием заметила, что восхищается он ребёнком, а не ею самой.
— Ах! Боги и богини, какое прекрасное дитя! Это девочка?
— Мальчик, — ответила приунывшая Ниоба.
— Да будет благословен дом в Трезене, который может похвастаться подобным сыном.
— О, он не из Трезена. Он из семьи афинских беженцев, — вмешался Дион, помимо своих фиалов[43] знавший все сплетни крохотного городка.
— Так он афинянин. Благословенна будь Афина Паллада. Я и сам из Афин. А кто его отец?
— Бедолаге не придётся похвастаться отцом, — изрёк Дион, закатывая глаза. — Он каким-то образом погиб, и ставлю пять мин, что мать надеется скрыть этот факт от ребёнка… Впрочем, он из очень хорошей семьи: Алкмеонид, внук того самого Гермиппа.
— Гермиппа?
На противоположном конце Агоры осёл сбежал от хозяина, моряк обернулся на шум и принялся наблюдать за погоней.
— Если ты афинянин, — продолжил прорицатель, — то наверняка помнишь, что случилось с Главконом Предателем.
Незнакомец повернулся к Диону, и тому на мгновение показалось, что неожиданный посетитель моргает. Должно быть, причиной тому была пыль. Мореход запустил руки в пояс.
— Девушка, сколько тебе нужно? — спросил он у Ниобы, пожалуй, излишне резким голосом.
— Два обола.
— Возьми две драхмы. Прежде я был другом этого Главкона, и хотя народ проклял предателя, дитя его дорого мне. Дай мне подержать малыша.
Не дожидаясь ответа Ниобы, он сунул монету в её ладонь и бережно взял ребёнка. Поглядев на незнакомое, бородатое лицо, Феникс притих, не зная, заплакать или рассмеяться. И тут его, верно, надоумил какой-нибудь бог. Младенец засмеялся так радостно, как смеются только в этом блаженном возрасте. Обоими крепкими кулачками он вцепился в чёрную бороду. Странный моряк рассмеялся, не скрывая собственной радости. Потом, пока Ниоба и Дион смотрели и удивлялись, поцеловал мальчонку много раз, что-то шепча ему на ухо, Феникс отвечал воркованием и смехом.
— Какой-нибудь старый слуга, — шёпотом предположил Дион.
— Баран! — возмутилась нянька. — И ты зовёшь себя мудрецом? Неужели ты думаешь, что человек с таким лицом мог знать прикосновение кнута? Клянусь Деметрой, он из благородных.
— Война всё меняет, — заметил Дион. — Ай! Он забылся, или это похититель. Смотри, он уходит.
Незнакомец действительно забыл обо всём. Крупными шагами он шёл по Агоре, но, едва Ниоба собралась поднять крик, обернулся и вернул развеселившегося ребёнка на руки няньки.
— Гордись, девица, — строго заметил он. — Тебе доверили истинное сокровище. Надеюсь, ты не забываешь об этом.
— Я стараюсь, кирие, только он такой сильный. В пелёнках его уже не удержишь. Говорят, что он станет могучим атлетом… как и его отец.
— Да, отец… — Моряк поглядел себе под ноги.
— Ты хорошо знал господина Главкона? — радуясь новой сплетне, добавил своё слово Дион.
— Хорошо, — ответил моряк, глядевший на младенца словно заворожённый, и задал вопрос: — А как поживает мать этого дитяти?
