Георгий Миронов - Заговор, которого не было...
Спал... на переднем сиденье... Потом удар в затылок, и боль вот тут. Потом кровь шла. Потом били... Лица все слились вместе... если покажете, может, и опознаю... Атак, чтобы описать... нет... Потом запах бензина. Меня один из них бензином облил... Потом бежал куда-то, боялся очень, и бежал, полз, шел, бежал, полз... Потом стучал в окно. Потом потерял сознание. И ничего более не помню... А что, гражданин следователь, корешок мой, Кордин, живой, нет?
Что мы еще имеем? Число нападавших. По воспоминаниям Лебедева, их было, «кажется, трое».
Один из них, как минимум, курящий. Потому что спички искал. И только потом — из канистры... Лебедев запомнил фразу, сказанную одним из убийц другому:
—Дай спички...
Так что мы имеем? А ни хрена, извиняюсь, мы не имеем. Что говорит судмедэкспертиза? Ага, вот справа... Так, жертву неоднократно били ножом, в спину, в бок, в грудь, в сердце. Были удары как бы спонтанные — куда ни попадя. И были точно нацеленные — в сердце, например. Гематомы по всему телу. Странгулляционная борозда на шее: душили. Но умер от удара в сердце. Еле живого, истекающего кровью, проволокли несколько метров, сбросили в овраг, забросали ветками...
И о чем это, кроме жестокости убийц, говорит? А ни о чем...
Что говорят врачи о ранениях Лебедева? А говорят они, что эти ранения и те, от которых умер Кордин, совершены, скорее всего, одними и теми же людьми. Эксперты проанализировали и характер ранения, наклон, скажем, ножа в момент удара, специфические раны от заточек — под каким углом, на какой высоте.
Это уже кое-что. Можно предполагать, что один из трех преступников повыше и покрупнее, двое примерно одного роста и сложения, одной физической силы. А еще можно отметить предположительно, что удары, нанесенные ими ножами, заточками, ногами, имеют трудноуловимое сходство. Не стопроцентное, не близнецы, как говорится, но, возможно, близкие родственники.
Это уже горячее.
Что имеем еще... Вещи... Часть вещей, похищенных из машины по заявлению родственников Кордина, кое-что из личных вещей Лебедева, по его, путаным пока что показаниям, начали искать по «черным рынкам», — в подворотнях, бомжатниках, на окраинах рынков, «втихую — в толпе».
Магнитофон «Соната» взяли на вещевом рынке, кассеты на 65 р. — во дворе школы № 22, часы «Слава» с характерными царапинами на оборотной стороне принес в милицию один водитель, купивший их у пацаненка за 10 р. (а стоимость их — 60 р.). Заподозрив неладное и узнав о страшной смерти двух горожан, сам принес их в милицию. Родные убитого их опознали, да только пацана того найти не удалось, как ни искали.
Более тщательно искали джинсовую куртку. Потому что под ней, курткой убитого, мог оказаться убийца. И хотя был у нее характерный признак — споротая нашивка, вернее, более темное место, где ранее была нашивка «ВВС
США» на английском языке, которую патриот Кордин спорол сразу после покупки куртки в Москве в магазине «Олимп», но ни саму куртку, ни человека в такой куртке найти не удавалось.
— Есть соблазн, — потянулся Коржев, — выставить постоянный наряд в квартире убитого Кордина...
...Расчет какой? После убийства они нашли у него очень их заинтересовавший документ — разрешение на право ношения и хранения оружия. То, что оружие им нужно, коли встали на «тропу войны» с обществом, тут и Шерлоком Холмсом не надо быть, чтоб догадаться.
Нетрудно предположить, что захотят они этим оружием воспользоваться. А сделать вывод, что у человека, имевшего в кармане такой документ, дома есть сам ствол, тоже не надо быть семи пядей во лбу.
— Теперь вопрос: что окажется сильнее — желание завладеть стволом или страх попасть в руки милиции или прокуратуры.
Коржев пришел к выводу, что страх пересилит.
Убийцы теряли рассудок, когда убивали. Только сумасшедшие, опьяненные кровью и властью над беззащитными людьми отморозки могли лишать людей жизни так жестоко, причиняя им неимоверные страдания.
Но в остальном, в момент выслеживания своих жертв, после убийства, когда заметали следы, бандиты действовали вполне осмысленно и логически.
— Как правило, особо жестокие люди трусливы. И жестокость эта своеобразное проявление трусости, комплекса неполноценности, — бормотал Михаил. — Значит, страх... Страх сидит в них... Не пойдут они за ружьем!
Конечно, некоторые меры предосторожности предпринять надо.
Родным убитого Кордина предложили некоторое время пожить в деревне у родственников; была оговорена система оповещения. Но выставлять наряд в квартире посчитали нецелесообразным. Сил у правоохранительных органов города мало, а преступлений много. Такие дела...
Так что дальше? Ну, оклемается Лебедев, еще разочек допросим, может, что еще и вспомнит, характерное для бандитов. А пока, — сегодня Михаил звонил в больницу, — врачи говорят, что наибольшее опасение внушает ранение печени в результате колото-резаной раны живота. Но есть надежда, что постепенно печень регенерируется. Переливания крови помогают. Что касается колото-резаной раны справа в области седьмого ребра, то она оказалась хотя и проникающей, но не опасной — ни один жизненно важный орган не задет.
Свидетель! Свидетель важный, но он в большой степени помог восстановить обстоятельства фантастического появления тяжело раненного Лебедева в деревне, отстоявшей от места нападения банды на Кордина и Лебедева на несколько километров чащобного леса.
— Что вы, Иван Трофимович, можете показать по сути заданного вам вопроса?
— А что могу, то и покажу. У нас секретов от власти нету. Уж спал я. Время позднее. А чего в деревне делать, если телевизор не работает, или его, к примеру, нету? А тут стук в окно. Выглянул я в окно. Дверь-то сразу открывать не стал, дом на отшибе стоит, а люди нынче разные бывают. Гляжу — человек под окном стоит. Качается: думал, пьяный, хотел матюгнуться, грешным делом...
— Вы узнали его?
— Никак нет. Потому как он мне показался незнакомым. Тут знакомому-то пьянице дверь лишний раз не откроешь. Нет, я и сам выпиваю, что тут скрывать. Но в меру. А этот — лыка не вязал. Что-то мычал.
— Почему же вы открыли ему дверь?
— Так я пригляделся, вижу, в кровище он весь. Пожалел.
— Так, значит, вы, пожалев, открыли незнакомому человеку дверь и впустили его в избу?
—Так точно. Не зверь какой. Вижу, истекает он кровью.
— Он что-то говорил? Рассказывал?
— Рассказывать у него сил не оставалось, а говорить — говорил.
— Что же? Постарайтесь вспомнить, что он сказал.
— А и вспоминать нечего. Всего несколько слов. Пусти, ради бога, меня в избу, помираю я, значит. Меня зарезали. И я замерзаю.
— Еще что-нибудь говорил?
— «Спаси» — говорил.
— Вы заметили что-нибудь странное?
— Вообще говоря, что человек в деревне, где народ тихий, а до города ехать и ехать, а шума машины я не слыхал, и весь окровавленный, — так уже это странно.
— Согласен. Что еще?
— А то, что сильно от него бензином пахло. Это я сразу заметил. Это странным показалось. То есть не то, чтоб чуть-чуть, как от шоферов многих пахнет, а сильно.
— И что вы сделали?
— Перво-наперво, переодел его в сухое, одежду, бензином пропитанную, снял. Но, опережаю ваш вопрос, не выбросил, а сохранил. И потом передал участковому, когда он приходил меня опрашивать, как было дело.
—Это хорошо, спасибо. Признаете ли вы в этой одежде, которая вам сейчас предъявлена, ту самую, которую вы помогли снять с себя раненому Лебедеву?
—Так точно, всю признаю. Да от нее и сейчас еще запах бензина идет.
— Что дальше?
— А дальше — переодел в сухое, рану на боку и груди своим старым чистым бельем перевязал и побег в контору, «скорую» из города вызывать.
— Спасибо за подробные показания, и всего вам хорошего, распишитесь перед уходом вот здесь, что вещи признали и что в протоколе допроса свидетеля все с ваших слов записано правильно.
...А сон Михаилу не шел и не шел. Постепенно выкристаллизовывалось нечто аморфное, не имеющее конкретных границ. Похоже, надо было провести обыски среди знакомых и родственников убийц, а подхода к этому кругу у следователя все не было...
