Георгий Миронов - Заговор, которого не было...
Обзор книги Георгий Миронов - Заговор, которого не было...
Георгий Миронов
ЗАГОВОР которого не было...
ЗАГОВОР которого не было...
Документальная повесть, или Уголовное дело № Н-1381/214224
о так называемой «Петроградской боевой организации»
Пугающее зеркало истории
Историю нужно знать не только для того, чтобы понимать: кто мы, откуда и куда идем. Но и для того, чтобы избежать ошибок предков и не повторить преступлений предшественников.
Россия не раз проходила этап «смуты», чудовищных социальных потрясений. Один из таких периодов пришелся на 1918—1922 гг., когда «красный» и «белый» террор, жестокость чрезвычаек, контрразведок, ревтрибуналов превзошли все, что могло бы представить себе даже самое воспаленное воображение.
Сегодня уже не секрет, что органы ВЧК, созданные для «защиты революции», наряду с естественным исполнением правозащитных функций и принятием внесудебных решений осуществляли политические репрессии против миллионов граждан. В первые годы советской власти, когда новой прокуратуры еще не было, а старая осталась в прошлом, единственный контроль за деятельностью органов ВЧК осуществляли руководящие органы РКП (б). Пример юридического нонсенса (наряду с ЧК, которые, защищая народ, его же и истребляли): партийные инстанции без соблюдения каких-либо принятых в юриспруденции процедур решали вопросы о наказании, вплоть до расстрела, или освобождении, оправдании арестованных граждан...
«Белый» террор, благодаря многолетней деятельности писателей, историков, журналистов и кинематографистов, более или менее известен читателю. О «красном» стали писать и говорить лишь в последние годы.
Вся человеческая история убедительно свидетельствует: посеешь вражду — пожнешь ненависть, посеешь одну смерть — пожнешь сотни, жестокостью еще никого не удавалось переубедить, а без переубеждения, лишь на штыках, — долго не продержится ни одна идеология...
Книга, которую вы держите в руках, уважаемый читатель, рассказывает об одной из страниц истории «красного террора». Речь пойдет о деле № Н-1381/214224 — о так называемой «Петроградской боевой организации», или «Заговоре Таганцева».
Почему же к «Делу Таганцева», о котором в последнее время уже не раз появлялась информация в прессе, интерес у широких кругов читателей не ослабевает? Наверное, это происходит потому, что многое в этом деле осталось недосказанным, нераскрытым, неисследованным. С другой стороны, причины интереса общественности к этому делу, возможно, связаны с тем, что к уголовной ответственности по нему привлекались известные люди: поэт Гумилев, скульптор Ухтомский, ученый-химик Тихвинский. Кроме того, были расстреляны или осуждены на лагерную муку представители древних дворянских фамилий России, много сделавших для блага Отечества: Голицыных, Голенищевых-Кутузовых, Дурново, Крузенштерн и др. Очень важно и то, что по «делу» проходило явно много для тех лет «резидентур» иностранных разведок. К тому же это было еще и первое крупное дело, от начала и до конца сфабрикованное Петрогубчека, и первое крупное политическое дело, инспирированное, фактически, по прямому «заказу» властных структур тех лет с целью — создать прецедент осуждения по политическим мотивам большой группы представителей тех классов, сословий, профессий или менталитета, которые никак не вписывались в прокрустово ложе новой идеологии.
Вот почему среди осужденных по «делу» профессора Владимира Николаевича Таганцева так много дворян, офицеров русской армии, представителей университет- ской профессуры, технической интеллигенции, типично русских интеллигентов, многие из которых так романтически восторженно встретили и февраль, и даже Октябрь 1917 года, но, в ужасе от «белого» и особенно «красного» террора, отшатнулись от политики вообще и оказались лишними на советском «празднике жизни».
По «Делу Таганцева» проходит много бывших кронштадтских моряков. И это закономерно. Ибо после подавления в крови кронштадтского восстания нужно было доказать всей стране и всему миру, что подняли руку на «завоевания Октября» не обычные русские матросы, в массе своей крестьянские сыновья, а некие вражеские заговорщики, шпионы, контрреволюционеры. Нужно было создать прецедент — «второй Кронштадт», как точно обозначил направление раскрытия «заговора» В. И. Ленин, — осудив как вражеских агентов оставшихся в живых кронштадтских моряков и навсегда вычеркнув из российской истории попытку «народного бунта» против «народной власти».
Ушедший с политической арены тоталитарный режим любил создавать прецеденты. Но если, скажем, в английской юриспруденции к прецедентам обращаются для того, чтобы доказать правомерность того или иного приговора, создатели тоталитарного общества в Советской России стремились в первые же годы его существования заготовить достаточное количество таких прецедентов, которыми можно было бы раскручивать маховик массовых репрессий.
«Заговор Таганцева» стал своего рода пробным камнем, оселком, или, как у нас на Урале говорят, осельем, на котором оттачивалось острие топора массового террора 30-х гг. И еще: он стал уникальным опытом создания массовыми арестами и казнями, а также кампанией в прессе, — атмосферы страха, взаимного доносительства, стукачества...
Как бы трудно сейчас ни жилось, согласимся: то, что человек сегодня у нас чувствует себя достаточно свободным хотя бы в плане своих политических симпатий или антипатий, и уверен, что за инакомыслие или за иные, чем, скажем, у его непосредственного начальника или коллег, даже — у президента или премьер-министра, — убеждения его не расстреляют, не сошлют на лесоповал, не лишат элементарных человеческих прав, — все это уже определенное достижение и перестройки, и первых лет демократического правления. Но для того, чтобы лучше оценить приобретенное, нужно чаще оглядываться назад.
Читая «Дело Таганцева», очень скоро начинаешь понимать, что истинным «начальником террора» был вовсе не экзальтированный, психически неуравновешенный русский паренек Орловский, а, скорее, следователь. Яков Агранов, один из тех, кто фабриковал «заговор». А еще точнее — «начальниками террора» были те, кто в угоду своим непомерным политическим амбициям, политическим доктринам, идеологическим концепциям придумали «перевернутый мир» тоталитарного общества и из Кремля руководили фабрикацией отдельных крупных политических процессов и катком массовых репрессий в стране в целом. Только поняв это, вы поймете и другое: существует чудовищная закономерность: развязывающий репрессии от них и погибает. Инициаторы и «фабрикаторы» «дел» 20-х гг. погибали в лагерях и в подвалах НКВД в 30-е гг., инициаторов и исполнителей массовых казней 30-х гг. постигла та же участь. Об этом неплохо бы сегодня помнить тем, кто вновь призывает «выйти на баррикады», или искать «агентов влияния» и «новых врагов». Опыт истории показывает: любой экстремизм самоубийственен, ибо на первом витке «террора против инакомыслящих» ты поражаешь выявленного «врага», на втором погибаешь сам. Я очень рад, что после августа 1991 г. всем нам, и правителям, избранным народом, и народным депутатам, и самому народу хватило и государственной мудрости, и мудрости народной, чтобы не развязать очередной виток «охоты на ведьм». А ведь раздавались призывы возродить практику анонимных доносов, судить всех, кто не вышел из партии до августа 1991 года, репрессировать всех, кто принадлежал к прежним властным структурам. Страшно подумать, к чему это могло привести. Впрочем, мы ведь уже знаем, к чему это приводило ранее: террор, какого бы цвета он ни был, развивается по законам ядерного взрыва...
И здесь я хотел бы подчеркнуть одну важную мысль. Оглядываясь назад, восстанавливая, а не переписывая заново страницы истории, очень важно сохранить беспристрастность, оставаясь в своих оценках, по возможности, «над схваткой», пытаясь понять в историческом контексте каждую из сторон, участвующих в непримиримой схватке —- гражданской ли войне, идеологическом ли противостоянии инакомыслящих и государства. Речь идет о беспристрастной позиции юриста и историка. Конечно же, нравственная оценка этих преступлений, кем бы они ни были совершены, должна присутствовать всегда: и в обычном судебном процессе, и в таком необычном, как суд истории...
Однако когда мы обращаемся к конкретным правовым (а в данном контексте — не правовым) действиям, то, кроме нравственной оценки, юристы, изучающие дела о преступлениях тоталитарного режима против своего народа, дают этим действиям и юридическую оценку. Именно юридический беспристрастный анализ и позволяет опытным прокурорским работникам — с чистой совестью и безупречно с точки зрения юриспруденции — готовить материалы к реабилитации невинно осужденных.
