Андрей Посняков - Московский упырь
– Как с Ондрюшкой Хватом? – скривил губы Иван.
Овдеев кивнул:
– А, ты и это знаешь.
– Догадаться несложно. В приказе явно был соглядатай, – слишком уж многое утекало. Оставалось лишь вычислить – кто.
– Умен, умен, – покачал головой Ошкуй. – Честно говоря, жаль, что ты не со мной. Жаль. И даже сейчас ничего не просишь.
– Ты все равно не поверишь… – Иван отбросил в сторону холодную вежливость.
– Верно. По сути, ты уже мертвец. Хочешь еще что-то спросить?
– Не спросить, – Иван улыбнулся. – Сказать.
– Ну, говори, говори…
Пленник прищурил глаза и заговорил негромко, чуть слышно, постепенно повышая голос:
– Ты говорил о местничестве. Все правильно говорил, хорошо… Конечно, несправедливо, чтобы какой-то дундук занимал важную должность лишь по праву рождения. Это вызывает недовольство и зависть. Да-да, именно зависть. И не простую, а смешанную с той дикой злобой, что всегда ходит рука об руку с завистью. Это как раз твой случай, Овдеев! Ты ведь не просто убивал людей – ты делал это жестоко, наслаждаясь страданиями! Вскрывал грудные клетки, вырывал внутренности, срезал жир. И чем дальше, тем больше тебе это нравилось. Да и приятно было, и совесть оставалась спокойной, – всегда хорошо чувствовать себя защитником справедливости. Только нельзя защищать справедливость кровью, смертью и людской болью! Зачем ты их мучил, Овдеев?
– Хотел вызвать ужас… И вызвал! – Ошкуй гулко захохотал, показав желтые, похожие на медвежьи клыки, зубы.
– К тому же – колдуньи и ворожеи неплохо платят за людской жир и внутренности, – негромко заметил Иван. – Постепенно ты привык убивать, Овдеев! Тебе стали доставлять наслаждение чужие муки – вот почему ты убил и утопил в ручье несчастных детей – Антипа и Кольку, вот почему хотел расправиться с Архипкой, вот почему…
– Они меня видели! – визгливо перебил Овдеев. – Могли узнать!
– Ловко ты нас провел тогда с выстрелом, помнишь? Ловко… А сын купца Евстигнеева? Он-то тебе чем помешал? Просто, как Архипка, попался на глаза в нужных условиях? И ты не смог устоять… да и хотел ли?
– Заткнись! – подскочив, Ошкуй закатил пленнику звонкую оплеуху.
Иван дернулся, сплевывая на пол кровь.
– Ишь, разговорился, – с ненавистью бросил Овдеев. – Ты знаешь, что будешь умирать долго?
Пленник молчал.
– И не только ты, но и твоя супруга… Мой человек давно затаился в амбаре на твоей усадьбе.
– Ондрюшка Хват? – Иван усмехнулся.
Ошкуй кивнул:
– Он. Впрочем, тебе от этого знания никакой пользы… Сейчас я займусь тобой… сейчас, сейчас…
– Может, покажешь напоследок маску? – вскинул глаза юноша. – Ну, ту самую, медвежью. Любопытно было бы посмотреть. Кстати, откуда она у тебя?
– От дядюшки-помора… х-ха… Покойника. Согласись, совсем иное дело, когда вместо обычного убийцы жертва в свой последний момент видит перед глазами страшного зубастого оборотня – ошкуя! – Овдеев гулко захохотал, и в его смехе слышался смертный приговор Ивану. – Хочешь посмотреть маску? А не слишком ли ты любопытен? Впрочем, что ж – изволь…
Отвязав от пояса ключ, Овдеев подошел к стоявшему у стены большому, обитому железными полосками сундуку, запертому затейливым замком. Оглянувшись, подмигнул жертве и, со смехом открыв замок, откинул крышку…
И в испуге отпрянул! Прямо на него ринулся из сундука огромный оборотень – ошкуй.
Оп! Оборотень всего лишь раз махнул рукой – и Овдеев, получив хороший удар в скулу, впечатался в стену и медленно съехал на пол.
– Э, – заерзал Иван. – Ты его там не того, Проша?
– Не! – Прохор снял тщательно выделанную из медвежьей головы шапку и наклонился к Овдееву. – Обычный удар. Сейчас очухается.
Ошкуй пришел в себя гораздо быстрее, нежели планировали приятели. Пока Прохор развязывал Ивана, Овдеев поднял голову и криком позвал приставов.
Два выстрела грохнули разом, один за другим… Прохор сжал кулаки – и Ошкуй дернулся в сторону, к печке.
Скрипнула дверь, и на пороге показался Митрий с парой дымящихся пистолетов в обеих руках.
– В сенях дожидались, с пищалями, – усмехнувшись, пояснил юноша. – Хорошо, свечки жгли – не промазал.
– Да уж, вижу, что…
В этот момент Овдеев вдруг прыгнул к окну и, выбив всем телом свинцовую раму, выпрыгнул из горницы прочь…
– За ним! – бросаясь следом, громко закричал Митька. – Уйдет ведь… Уйдет…
За окном грянул вдруг взрыв огромной силы, такой, что Митьку отбросило от окна, а дом затрясся, словно вот-вот развалится. Впрочем, толстые бревна выдержали взрывную волну, пусть и со скрипом, а вот во дворе, похоже, разверзся ад – с такой силою рвалось к небу злое желто-красное пламя.
– Бежим! – подхватив Митьку, парни бросились прочь из избы. И вовремя – огонь уже перекинулся на крышу.
На дворе усадьбы огромным костром пылали развалившиеся постройки, перевернутые взрывом сани, солома…
– Осмелюсь доложить, – выскочил неизвестно откуда чумазый и улыбающийся Галдяй. – Ваш приказ выполнен – сигнал людям князя Михайлы подан!
– Сигнал? – схватившись за голову, Иван застонал, не зная, плакать или смеяться.
– Ну да, сигнал, – заулыбался подьячий. – Как и наказано было – сразу после выстрелов поджечь пороховое зелье. Я и поджег.
– Ну, молодец, – нервно хохотнул Иван. – Тебе сколько зелья приказано было в заряд заложить? Фунт?
– Не-а. – Галдяй тряхнул головой. – Не фунт, а пуд! Ну, разве ж с фунта хороший взрыв выйдет?!
– Так ты что ж, Галдяй, – затрясся от смеха Прохор, – пуд зелья в сигнальный заряд заложил?
– Не, не пуд. Для верности – полтора шарахнул. Уж точно услышат…
– Да уж. – Митрий оглянулся на пылающую усадьбу. – Услышат. Смотри, как бы не оглохли!
Галдяй опасливо отстранился от пламени и прислушался:
– Ну вот! Я же говорил, услышат! Эвон, копыта по насту стучат – едут.
И в самом деле, на улице слышался стук копыт и крики. Миг – и во двор усадьбы ворвались всадники – рейтары во главе с князем Михайлой Скопиным-Шуйским. На молодом князе была меховая шапка и епанча из красной блестящей ткани, а рядом с ним, верхом на белом коне гарцевал сам государь Дмитрий Иванович.
– А, опять вы, – ухмыльнулся он, увидев Ивана с приятелями. – Может, объясните мне, что тут вообще происходит?
– Ошкуя ловим, великий государь, – поклонившись, доложил Иван и кивнул на лежавшее в снегу тело. – Вот он!
– Овдеев?! – подойдя ближе, ахнул царь. – И что, имеются доказательства?
– Самые серьезнейшие, государь.
– Представите завтра, – коротко приказал царь и вдруг, хитро посмотрев на Ивана, молвил, уже заворачивая лошадь к воротам: – Кажется, я кому-то обещал боярство?
Дмитрий и свита уехали, парни вместе с князем Михайлой тоже отправились к себе на Большую Ордынку, а на дворе горящей усадьбы, как всегда, осталась лишь пожарная четь Никифора Онисимова. Осталась и, оттащив в сторону труп Ошкуя, занялась привычным делом.
На усадьбе ребят встретил молодой кулачник Анемподист с друзьями.
– Ну что? – въезжая в ворота, взглянул на них Прохор.
– С первого удара! – Анемподист радостно подул на кулак. – Там, в амбаре, до сих пор и валяется…
– Жив хоть?
– Да жив… Эвон, волокут парни…
Парни волокли под мышки обмякшего стряпчего Ондрюшку Хвата.
– Ну, вот и славно, – вбегая по лестнице на крыльцо, улыбнулся Иван. – Теперь бы еще Василиска…
И едва не столкнулся в дверях с Оленой.
– Ну что? Вылечила?
– А и не надо супружницу твою лечить, – улыбнулась вдруг ворожея. – И голова кружится, и есть не хочется, и тошнит, и все тело ломит… С женщинами такое бывает.
– Что-что?
– Да ничего. Ребеночек у вас скоро будет, вот что!
Иван как стоял, так и сел прямо на ступеньку лестницы. Услыхав новость, во дворе радостно завопили Прохор и Митрий. Захлопотали, прося гостей в дом, слуги, и Иван, наконец поднявшись, вбежал в покои жены, обнял…
Василиска счастливо вздохнула.
А где-то далеко, на Чертольской, никому не нужный, валялся в снегу остывший труп Овдеева-Ошкуя, «борца» за справедливость и гнусного упыря. И никому не было до него никакого дела, никто не ходил рядом, не показывал пальцем, не кричал, в страхе пряча глаза, – вот он!
И слава Богу!
