Андрей Посняков - Московский упырь
Остановившись у ворот царского дворца, Иван вежливо поклонился страже – польским жолнежам в железных, украшенных петушиными перьями шлемах и кирасах, начищенных почти до зеркального блеска мелким речным песком. Вообще-то, по всем уставам, не рекомендовалось песком латы чистить, но поляки на то плевали, уж слишком большими щеголями были. Как, впрочем, и сам государь.
Едва вспомнив Дмитрия, Иван вздрогнул, – ну, вот он, легок на помине! Как всегда, лихо проскакав через всю площадь наметом, государь ловко выпрыгнул из седла и, бросив поводья стражникам, оглянулся на далеко отставшую свиту. Презрительно прищурившись, сплюнул и покачал головой:
– Эх, бояре, бояре… Мало того, что невежды, так еще и на лошадях кое-как скачут. Словно мешки с дерьмом, прости Господи!
Иван поклонился, приложив руку к сердцу:
– Здрав будь, великий государь!
– О?! – оглянувшись, удивился-обрадовался Дмитрий. – Иванко!
И тут же насупился, сдвинул брови:
– Ну что? Ошкуя поймал, наконец?
Юноша вздохнул – ну и память у государя!
– Скоро словим.
– Да сколько же ждать можно, а? – рассердился царь. – Я вам когда еще говорил? А воз и ныне там? Ужо, переведу всех вас в Сибирский приказ, поедете у меня всю Сибирь мерять да на чертежи-карты накладывать.
– Дело интересное! – оживился Иван.
– Интересное… – Дмитрий несколько поутих. – А с ошкуем-то кто будет возиться?
– Да поймаем мы его, великий государь, очень даже скоро. Все к этому идет. Тут вся загвоздка в том, что затаился он – ничем и никак себя больше не проявляет.
– Ах, вон оно что! – нехорошо ухмыльнулся царь. – Вам, стало быть, надобно, чтоб еще мертвяк растерзанный объявился! Молодцы, нечего сказать!
– Да словим мы его и так, государь, вот те крест! – Иван размашисто перекрестился на сияющие золотом купола Успенского собора.
Царь неожиданно засмеялся:
– Ладно, ладно, верю. Ведаю – серьезные дела быстро не делаются. И все ж – поторопитесь.
– Поторопимся, государь!
Иван снова поклонился, хоть и знал – не любит царь, чтоб за разговорами лишний раз спину гнули.
– Кажется, я вас обещал к себе позвать, поговорить о Франции, об университетах, – вспомнив, мечтательно улыбнулся Дмитрий.
И тут же, при виде подъезжающей свиты, легкая улыбка его сменилась недовольной гримасой, а темно-голубые глаза сверкнули затаенным гневом.
– Эх, бояре, бояре… – не высказал – простонал царь. – Опутали вы меня, зацепили… Теперь без вас и дел никаких не решить… – Он перевел взгляд на Ивана и тихо продолжил, будто жаловался: – Вот и тебя с Митрием хотел бы, а не позвать. Бояре скажут: нельзя шушукаться с худородными, не царское это дело.
– Да уж, – усмехнулся Иван. – Я и не боярин даже.
– Ах ты ж! – Дмитрий вдруг весело засмеялся и с силой хлопнул юношу по плечу. Иван аж присел от неожиданности, – царь был человек не слабый, кряжистый, плечистый. – Ты что ж, намекаешь, чтоб я тебя боярством пожаловал?
– Да упаси Боже! – замахал руками Иван и впрямь ничего такого не думавший.
Однако царь рассудил иначе:
– А ведь пожалую! Вот ошкуя поймаешь – и пожалую. А парням твоим – дворянство московское! Эй, эй! На землю-то не бросайся. Что у вас у всех за привычка такая дурацкая?
– Батюшка, батюшка! – заголосили подъехавшие бояре. – Не изволишь ли отобедать?
– О, явились! – Дмитрий вздохнул и снова улыбнулся Ивану: – Ты вообще чего тут, у дворца, околачиваешься? Боярства ищешь?
– Да нет, Жака… Ну, Якоба.
– А, Маржерета… Во-он он у бояр крутится. Постой-ка! Не у тебя ль на свадьбе он не так давно гулеванил с князем Михайлой, мечником моим, вместе?
– У меня, – скромно потупил очи Иван.
– Тогда жди… Сейчас пришлю тебе Маржерета.
Царь повернулся и в задумчивости направился во дворец. Следом, сверкая парчою и драгоценностями, потащилась свита.
Ждал Иван недолго – Жак выскочил сразу. Улыбнулся:
– Бон жур, Жан!
– Бон жур. Са ва?
– Са ва бьен! Э тю?
– Бьен… – Иван улыбнулся. – Отойдем?
– Давай.
Отойдя с десяток шагов от дворца, приятели остановились.
– Слышь, Жак, – негромко сказал Иван. – Помнишь тех девчонок, где мы… Ну, короче, где мы чуть было не подрались.
– А!!! – хитро улыбнулся француз. – Так ты, кажется, недавно женился. А уже про девчонок спрашиваешь! Что, на новеньких потянуло? И правильно. Жена женой, а девки – девками! – Маржерет залихватски подкрутил ус. – Не ту ли черноглазую ты ищешь… мадьярочку, да?
– Гм… – Иван не знал, что и ответить. И что спросить.
Впрочем, Маржерета и не надо было спрашивать, – о гулящих девках он, казалось, знал все, что и поведал юноше с немалыми и большей частью ненужными подробностями.
– Ага, – не дослушав, перебил Иван. – Значит, на Никольской они?
– Да, там… Не на самой Никольской, а ближе к реке… ну, где рядки. Там и найдешь свою черноглазую. Поклон передавай… Опа!
Француз вдруг, что-то вспомнив, вытащил из-за пазухи мешочек и, подкинув, поймал на ладонь. Мешочек приятственно звякнул.
– Государь от щедрот своих жалует тебя, Жан, тремя золотыми ефимками, сиречь – йоахимсталерами! На счастье молодому семейству!
– Вот славно! – Иван не скрыл радости, – а чего ее скрывать-то? Не каждый день золотые ефимки дарят, тем более – царь. – Вот что, Жак, по такому случаю – с меня корчма.
– Ловлю на слове! – шутливо погрозил пальцем француз.
Приятели распрощались, и Иван не спеша зашагал к приказным палатам, даже не догадываясь, что на сегодня его приключения отнюдь не закончились.
Позади послышался вдруг топот копыт и лошадиное ржание. Юноша оглянулся и поспешно отошел в сторону, пропуская вызолоченную карету с одетым в парчовый полукафтанец кучером на козлах.
– Тпрууу!
Нагнав Ивана, карета остановилась. Приоткрылась дверца:
– Пожалуй, Иван Леонтьевич, подвезу.
– Да мне не далеко.
– И все же!
Голос прозвучал настойчивее с этакими властными интонациями. Ну, конечно же, властными, какими ж еще, не простолюдины же по Красной площади в золоченых каретах катаются?!
Пихнув за пазуху мешочек с только что полученными ефимками, Иван заинтригованно полез в возок и уселся на обитое сафьяном сиденье… Лошади медленно тронулись.
– Хе-хе… – ласково улыбнулся парню какой-то сивый, богато одетый старик… ну, не совсем старик, а так, пожилой. Противный такой с виду, и бороденка будто бы даже сальная. Голосок тоже мерзкий – скрипучий такой… Господи! Уж не из мужеложцев ли? Ну, с такими разговор простой, – как учил Прохор, с ходу правой в ухо! Впрочем, старичок, кажется, не приставал… Попробовал бы!
– Говорят, ты, Иване, с племяшом моим, князем Михайлой дружишься?
А старичок-то знакомый… Ну, еще б не знакомый! Князь Василий! Василий Шуйский – Рюрикович, опальный боярин, не так давно полностью прощенный царем.
– Ну да, – юноша кивнул. – Князь Михаил – человек честный и славный.
– То так, так, – внимательно рассматривая Ивана, закивал старый князь. – Государь тебя подарком пожаловал?
Иван моргнул, – ну и князь, уже и это знает! Не счел нужным таить, кивнул:
– Пожаловал.
– Векселем или златом?
Ну до чего ж любопытный!
– Ефимками.
– Это хорошо, – дребезжаще рассмеялся князь. – Векселя-то государевы казенный приказ к оплате не принимает.
– Как это не принимает? – удивился Иван.
– А так! Злата в казне – кот наплакал. Щедр государь без меры. Не дергайся, не в твой огород камень.
– Да я и не…
– Князь Михайла, племянник мой, тебе на свадьбу что подарил?
– Саблю татарскую, – похвалился юноша. – Рукоять смарагдами изукрашена.
– Хэк… саблю, – презрительно бросил Шуйский. – На вот!
Он взял с сиденья рядом с собой небольшой сверток, развернул – в глаза Ивану метнулось сиянье золота и рубинов.
– Невесте твоей ожерелье… Верней, теперь уж – супруге.
– Благодарствую! – Иван, не чинясь, принял подарок. А чего б не принять? От прощенного-то боярина, тем более родного дядюшки… ну, если и не друга, то приятеля – человека, несомненно, честнейшего.
– У ворот тебя высажу, – улыбнулся князь. Глаза его, впрочем, смотрели настороженно и цепко. – Это хорошо, что ты от подарка не отказался… Молодец.
Оказавшись на улице, Иван поклонился князю. Тот кивнул в ответ, и карета небыстро покатила в ворота.
– Ну и денек! – покачал головою Иван. – Этак не одну лесопильню можно будет на тихвинском посаде поставить, а две… или три даже!
Гарпю он отыскал там, где и говорил Маржерет – у рядков, на Никольской. Конечно же, не в ряду девиц с кольцами в губах – те были местные и чужих ни за что не пустили бы, – а невдалеке, ближе к речке. Там же, у реки, паслись кони и стояли кибитки. Не гулящие, а перекати-поле какие-то. Интересно, а зимовать они где собрались?
Девчонка узнала Ивана сразу, вынула изо рта кольцо – знак продажной любви, – улыбнулась:
– Идем в кибитку?
