Сергей Максимов - Путь Грифона
– Я должен выполнить поручение товарища Сталина, – сделал паузу маршал, – и поблагодарить вас за успешную операцию по вербовке фельдмаршала Паулюса. Здесь не плац и «Служу Советскому Союзу!» орать не обязательно. Спасибо.
– Это вряд ли можно назвать вербовкой, – не согласился Суровцев.
– Товарищ Сталин учит нас называть вещи своими именами. Главное, что Паулюс может быть свидетелем на послевоенном суде над нацистскими преступниками.
– И вы думаете, что члены международного трибунала позволят ему хотя бы рот открыть?
– Посмотрим, – прервал Суровцева Голованов, – у нас с вами речь пойдёт совсем не об этом. Я знаком с вашими отчётами по работе с фельдмаршалом. И больше всего меня, и не только меня, поразили ваши выводы даже не о готовящемся покушении на Гитлера, а о разновекторном составе этой «чёрной капеллы». Я разумею фон Панвица и фон Нидермайера, которые оказались настроены скорее прорусски, чем проанглийски. И сразу вопрос: доводили ли вы свои выкладки ещё до кого-нибудь в НКВД, кроме товарища Меркулова?
«Чёрной капеллой» после неудачного покушения на Гитлера стали называть заговор немецких генералов, вылившийся 20 июля 1944 года в покушение на Гитлера. Называли её «чёрной» в противовес разгромленной гестапо «Красной капелле», состоявшей из немцев, сочувствующих СССР.
– С момента моего посещения Финляндии вся информация даже с лёгким политическим оттенком идёт только по одному адресу: Кремль, Сталину. Исключение составила только директива Гитлера от 17 апреля 1943 года перед Курской битвой. И то только потому, что она, скорее, больше военная, чем политическая. И опять же я согласовывал этот вопрос с Меркуловым.
– Ну что ж, вы меня утешили. А как, по-вашему, кто-нибудь ещё может догадаться, что белоказачьи, власовские и прочие части, сформированные немцами из наших пленных, с недавнего времени направлены против англичан и американцев? И в Италии, и в Нормандии, и на Балканах…
– Конечно, союзники со временем догадаются. Не один же я такой наблюдательный. Хотя, скорее, англосаксы уже это почувствовали по своим потерям. Как говорится, на своей шкуре почувствовали. А до этого были убеждены, что их в Нормандии с поднятыми руками будут встречать раскаявшиеся, одумавшиеся и уставшие от войны немцы. Но мыто с вами понимаем, что и в Арденнах их встретят восточные батальоны наших с вами соотечественников.
– Вы отдаёте себе отчёт в том, что вы по сути дела знаете то, что не знают даже руководители нашей разведки?
– Конечно. И незачем никому об этом знать. Да и англичане будут очень скромны в этом вопросе. Они же не будут трубить на весь мир, что имели намерение встретить русских где-нибудь в районе Вислы. Совместно с солдатами новой демократической Германии.
– Тогда вопрос главный: как, по-вашему, удачное покушение на Гитлера могло переломить ход войны?
– Да кто же это знает? Очевидно только то, что англосаксонская политика направлена теперь на то, чтобы не пустить нас в Европу.
– А вас, как бывшего белогвардейца, не смущает перспектива, что Европа станет наполовину красной?
– Меня это очень смущало в двадцатом году. Сейчас не смущает. Скорее, радует.
– Почему?
– Старые счеты, – неопределённо ответил Сергей Георгиевич.
В одно мгновение Суровцев взглянул на Голованова другими глазами. Он отметил в облике главного маршала авиации следы чрезмерных психологических и физических нагрузок. Маршал явно не высыпался. И даже желание посмеяться, которое Александр Евгеньевич охотно демонстрировал во время беседы, говорило о том, что нервы у него были на пределе.
– У вас есть какие-нибудь планы касательно вашей дальнейшей судьбы? – действительно голосом очень усталого человека совершенно серьёзно спросил хозяин кабинета.
– Какие у меня могут быть планы? Как говорит народ, не до жиру – быть бы живу, – голосом не менее измученного усталостью человека ответил Суровцев.
– Ещё говорят: хочешь рассмешить Бога – настрой планы, – точно согласился с выводами собеседника маршал, совсем недавно вернувшийся из госпиталя, куда он, действительно, угодил вследствие истощения нервной системы.
Суровцев почувствовал, что в ближайшие мгновения он получит объяснение всех странных событий, происходивших с ним за последние сутки. И он не ошибся.
– Вам предстоит нечто такое, что не имеет даже определённого названия, – выдержав достаточно длинную паузу, произнёс Голованов, – вам предстоит возглавить то, о чём знают только три человека в стране. Один из этих людей вы. Второй я. И ещё сам товарищ Сталин. Я говорю о Русском клубе… Хотя его, скорее, можно назвать генеральским клубом. Входит же в него Маннергейм и немецкий генерал, известный нашим разведчикам и контрразведчикам как Вальтер.
Сергей Георгиевич достаточно спокойно стал думать о том, что стоит за столь неожиданным заявлением Голованова. Достаточно быстро понял, что за этими словами может скрываться в конечном итоге только решение самого Русского клуба… Значит, решение генерала Степанова. «И как же должен был быть убедителен его покровитель, чтоб его предложение принял сам глава советского государства», – поразился Сергей Георгиевич.
– Должен вам признаться, я не раз за последние годы испытывал желание расправиться с вами, – хмуро продолжал беседу маршал, – хлопотно с вами… Вы, кстати, никогда не думали, почему вас не расстреляли в тридцать восьмом и позже?
– Думал.
– И что надумали?
– Божий промысел…
– Приятно слышать о себе такое… Должен признаться, я имею прямое отношение к вашей судьбе. Сначала я отслеживал вашу причастность к золоту Колчака. Потом наблюдал, как вы себя вели в тюрьме. И даже то, что первоначально вами занимался Судоплатов, – это тоже моё предложение. Мне приходилось следить за судьбами и более высокопоставленных узников, нежели вы. Вы, я вижу, не сильно-то и удивились…
– Чему удивляться? За время, проведённое в тюрьмах, я только и слышал, от каждого нового следователя, что это именно ему я обязан своей дальнейшей судьбой и самой жизнью. А механизм ареста высших чинов – это вообще любимая тема разговоров среди зэков… Всегда говорили, что у товарища Сталина для этой цели есть один особый человек. Словом, лагерная байка… Одной больше – одной меньше…
– Не забывайтесь, товарищ генерал-лейтенант, – строго проговорил Голованов, – это не байка.
Суровцев не верил главному маршалу авиации. Возможно, Голованов действительно что-то знал о нём и раньше. Возможно даже, что знал достаточно давно. Но поверить в то, что маршал «отслеживал его причастность к золоту Колчака» и «наблюдал, как он вёл себя в тюрьме», Сергей Георгиевич решительно не мог. «Не то это место, тюрьма, где можно отследить судьбу заключённого», – был уверен генерал.
– А моё мнение по вопросу работы в Русском клубе предполагается? – не боясь обострить и без того опасную беседу, спросил он хозяина кабинета.
– А разве у вас есть право в этой ситуации на своё мнение? – искренне удивился Голованов.
– Права может и не быть, но мнение есть и будет.
– Хорошо. Валяйте своё мнение.
– Россия опять проигрывает войну, – вполголоса сказал Суровцев.
– Вы в своём уме, товарищ генерал? – не громко, но от этого не менее грозно спросил Голованов.
Не дождавшись ответа, он встал. Чуть прошёлся в стороне от стола. Резко обернулся. Вдруг почти заорал:
– Встать!
От его голоса зазвенели стаканы, стоявшие на хрустальном подносе рядом с графином с водой.
Суровцев продолжал неподвижно сидеть. Голованов, внешне готовый задушить своего гостя за контрреволюционное и одновременно пораженческое высказывание, с трудом брал себя в руки. Громко выдохнул из могучих лёгких воздух. В одно мгновение он вдруг осознал, что как минимум невежливое поведение генерала не глупая бравада, а нечто другое. Так оно и было. Бывший зэк, Суровцев вёл себя согласно тюремному девизу: «Не верь, не бойся, не проси». Он действительно не верил, не боялся и не просил. И он знал главное: судьбу его теперь решает отнюдь не Голованов. Это был неприятный урок. «А чего, собственно говоря, было ждать от бывшего белогвардейца, если до этого он, пользуясь своим особым положением, не побоялся противостоять даже Мехлису с Абакумовым?» Александр Евгеньевич тяжело сел на свой стул.
– Поясните, – потребовал он, – про поражение…
– Попробую. Но это даже объяснить не просто…
– Здесь дураков нет, – резко заявил маршал.
– Это, если хотите, и объяснение поручения товарища Сталина…
– Не тяните кота за хвост, – перебил Суровцева Голованов, который действительно до конца не понимал, что стоит за столь необычным приказом Сталина: начать подготовку к внедрению генерала в руководство Русского клуба.
– У государственного суверенитета пять основных составляющих. Мы отстояли только три… Только три из пяти, – спокойно доложил Суровцев.
