Серена Витале - Пуговица Пушкина
Пушкин с Людмилой прогуливались по саду в окрестностях Кишинева. Мальчик, который обычно караулил эти свидания, подал им сигнал, что появился Инглези. Он уже давно подозревал Людмилу и не оставлял попыток застать их вместе. Испугавшись — не за себя, а за даму, — Пушкин припустил по дорожке вместе с нею в обратном направлении, намереваясь сбить ищеек со следа и спрятать Людмилу. Но эта уловка не удалась — на следующий день Инглези запер Людмилу и вызвал Пушкина на дуэль. Тот принял вызов… Поединок назначили на следующее утро, но кто-то предупредил генерала Инзова. И он посадил Пушкина на десять дней на гауптвахту, а Инглези послал билет с разрешением уехать за границу вместе с женой на год. Инглези с Людмилой покинули Кишинев на следующий день.
Однажды Пушкин беседовал с кем-то из греков, и тот сослался на некий литературный труд. Пушкин просил одолжить ему эту книгу. «Как, вы, поэт, и не знаете об этой книге?» — очень удивился грек. Пушкин нашел подобный ответ оскорбительным и хотел вызвать грека на дуэль. Дело разрешилось следующим образом: когда ему прислали книгу, он тут же ее вернул с запиской, что читал ее раньше и т. д.
Обычно мы играли в stoss, écarte и, в особенности, в banque. Как-то раз Пушкину случилось играть с одним из братьев Зубовых, штабным офицером. Пушкин заметил, что Зубов смошенничал, и проиграл; а когда игра была закончена, Пушкин со смехом невзначай заметил остальным игрокам, что игорные долги такого рода не платят. Зубов услышал это, потребовал объяснений и вызвал Пушкина на дуэль… Далее, по свидетельству многих очевидцев… Пушкин появился на месте поединка с пригоршней черешен и весело забавлялся ими, пока его соперник целился… Зубов стрелял первым и промахнулся. «Вы удовлетворены?» — спросил Пушкин, когда наступила его очередь стрелять. Вместо требования выстрелить Зубов поспешил обнять своего противника. «Это лишнее», — сказал Пушкин и ушел.
Однажды на вечере в кишиневском казино… молодой офицер егерского полка заказал оркестру сыграть русскую кадриль, но Пушкин в компании с Полторацким уже договорились о мазурке и начали хлопать в ладоши, призывая музыкантов играть именно ее. Новенький повторил свой приказ, но оркестр послушался Пушкина. Полковник Старое, командир полка, наблюдая за развитием инцидента, подозвал молодого офицера и посоветовал ему, по крайней мере, потребовать от Пушкина извинений. Робкий юноша неохотно возразил, что не знаком с Пушкиным. «Ну, так я за вас поговорю», — ответил полковник… Дуэль должна была состояться в девять утра в нескольких верстах от Кишинева. Н. С. Алексеев был секундантом Пушкина. Но сильная метель и ветер расстроили поединок: дважды стреляли и промахнулись. Решено было отложить… Алексеев устроил так, что соперники встретились в ресторане Николети. «Я всегда уважал вас, полковник, — сказал Пушкин, — и потому принял ваш вызов». — «Я должен сказать по правде, Александр Сергеевич, что вы так же хорошо стоите под пулями, как хорошо пишете».
Были слухи, что его высекли в Тайной канцелярии, но это вздор. Он дрался из-за этого на дуэли в Петербурге. А этой зимой он хочет поехать в Москву, чтобы драться с графом Толстым-Американцем, человеком, который, главным образом, и распускает эти сплетни. Поскольку у него не было в Москве друзей, я предложил ему, что буду его секундантом.
Однажды в Молдавии он дрался с немцем — трусом, которого долго и трудно уговаривали согласиться на дуэль. Подстегиваемый страхом, немец, разумеется, выстрелил первым; Пушкин подошел к барьеру и, простите за выражение, оправился. Тем дуэль и кончилась.
Я не припомню подробностей другой дуэли — в Одессе, если не ошибаюсь; все, что я помню, — это то, что его противник не вынес, что Пушкин отпустил его с миром, но это было тоже сделано в его манере: он сунул все еще заряженный пистолет под мышку, отступил назад, повернулся и…
У Пушкина была привычка носить с собой на прогулки тяжелую трость. «Почему вы таскаете такую тяжелую вещь?» — однажды спросил его мой дядя. «Чтобы укрепить руку, — отвечал тот, — она не будет дрожать, если мне придется стрелять».
Старый друг поэта… пришел к Василию Львовичу и застал Пушкина за обедом. И Пушкин, будучи еще в дорожном платье, велел ему передать вызов графу Толстому, знаменитому Американцу, назначив дуэль на следующее утро. К счастью, этого не случилось: графа не было в Москве, а позже противники помирились.
Вот пять шагов еще ступили.
И Ленский, жмуря левый глаз,
Стал также целить — но как раз
Онегин выстрелил… Пробили
Часы урочные: поэт
Роняет молча пистолет.
На грудь кладет тихонько руку
И падает. Туманный взор
Изображает смерть, не муку.
Так медленно по скату гор,
На солнце искрами блистая,
Спадает глыба снеговая.
Человек, «для коего мы молчали»
Сани двинулись в сторону Невы. На Дворцовой набережной они разъехались с другими: Наталья Николаевна с детьми возвращалась домой. Данзас узнал ее и на мгновение поверил в чудо — «но жена Пушкина была близорука; а Пушкин смотрел в другую сторону». «Ты ведь не в крепость меня везешь?» — спросил Пушкин своего друга, когда они ехали по замерзшей реке. Он шутил, но в глубине души боялся, что кто-то или что-то может остановить его. Весь цвет Петербурга, радуясь необычно ясной погоде, воспользовался этим днем для катания на шикарных маленьких санях с гор на островах; и каждый раз, когда им навстречу попадался экипаж, Данзас надеялся, что там будут друзья поэта, кто вдруг заподозрит неладное, увидев, что он покидает город во время заката, и предупредит кого-нибудь, пусть даже полицию. Многие узнавали Пушкина. «Вы опоздали!» — крикнула ему дочь барона Люцероде. «Нет, мадемуазель Августина, не опоздал», — ответил Пушкин. Из других саней его окликнули двое приятелей, князь Владимир Голицын и Александр Головин: «Куда вы собрались в такое время? Все уже возвращаются домой!» Только графиня Воронцова-Дашкова, видевшая сани с Дантесом и д’Аршиаком, направлявшиеся в сторону островов, догадалась, что происходит, — но не знала, «к кому обратиться и что сделать, чтобы остановить эту дуэль». Иосиф Михайлович и Любовь Викентьевна Борх, «непременный секретарь Ордена рогоносцев» и его жена, тоже возвращались домой с Островов. «Voilà deux ménages exemplaires» («Вот две образцовых семьи»), — прокомментировал Пушкин, увидев их. Данзас поглядел удивленно: почему две? — и Пушкин объяснил, что «жена живет с кучером, а муж — с форейтором». Они доехали до Комендантской дачи через сорок минут, приехав на место почти одновременно с Дантесом и д’Аршиаком.
Двое саней остановились. Седоки вышли и проследовали по узкой дорожке в тихие поля, окружающие дачный домик. Данзас и д’Аршиак высматривали подходящее место. И нашли саженях в полутораста от дороги, сразу за тремя одиночно стоящими серебристыми березами, полянку, окруженную густым кустарником, защищавшим от ветра, взглядов извозчиков и случайных проезжих. Секундант спросил Пушкина, удовлетворен ли он выбором места. «Мне это безразлично, — ответил тот. — Давайте лучше поторопимся». Снегу было по колено. С помощью Жоржа Дантеса секунданты утоптали небольшую площадку, не очень широкую, но длиной в обязательных двадцать шагов. Поэт присел на сугроб, не принимая никакого участия в приготовлениях к поединку, — просто наблюдая и выражая полнейшее равнодушие, прерывая молчание лишь для того, чтобы нетерпеливо вопросить: «Ну, вы закончили?» Да, они закончили. Отмерив шагами расстояние, д’Аршиак и Данзас скинули шинели на снег, обозначив барьеры. Данзас махнул шляпой. Противники начали сходиться. Пушкин остановился у барьера, став вполоборота, и стал прицеливаться; Дантес еще не дошел шага до барьера, когда хрустальный звук выстрела прозвенел в пустом морозном пространстве. Пушкин упал. «Мне кажется, прострелено бедро», — сказал он минутой позже. Секунданты ринулись было к нему, Дантес тоже сделал движение в этом направлении, но Пушкин, лежащий на снегу, остановил их. «Погодите! — сказал он. — У меня достаточно сил, чтобы сделать свой выстрел». Дантес стоял возле барьера бесстрастно, слегка повернувшись боком, прикрыв грудь правой рукой. Данзас подал Пушкину второй пистолет, поскольку дуло первого, упавшего в снег, было забито. Опершись на левую руку, Пушкин прицелился, выстрелил и увидел, как Дантес пошатнулся и упал. «Браво!» — вскрикнул он, отбросив пистолет в сторону. «Он убит?» — спросил он д’Аршиака. — «Нет, ранен в руку». — «Странно, я думал, мне доставит удовольствие его убить, но не чувствую этого». Д’Аршиак попробовал было заговорить о примирении, но Пушкин оборвал его: «Впрочем, все равно; как только мы поправимся, снова начнем». Снег под медвежьей шубой Пушкина окрасился кровью. Дважды он на короткое время терял сознание. Секунданты согласились, что дуэль не может быть продолжена. Когда они подняли Пушкина, стало ясно, что он не сможет дойти до дороги: он не мог стоять на ногах и истекал кровью. Они поспешили позвать кучера и с его помощью разобрали невысокую изгородь, чтобы могли пройти сани. Они осторожно уложили раненого поэта на сиденье. Сани утопали в снегу, пока они не выбрались на дорогу. Пушкин корчился от боли на каждом ухабе, но страдал, не жалуясь. Экипаж достиг Комендантской дачи, куда предусмотрительный Геккерен прислал карету. Два француза предложили Пушкину воспользоваться экипажем. Данзас принял услугу, не промолвив ни слова Пушкину о том, кому принадлежал экипаж. Он помог Пушкину и сел с ним рядом. Бросив последний взгляд на все увеличивающееся расстояние между ним и его противником, Пушкин сказал: «Все-таки еще не все закончено между нами».
