Анатолий Аргунов - Студенты. Книга 2
— Божья Матерь, спасибо тебе. Я так мучился, не знал, как поступить. Столько лет я учился, работал. Устал, выдохся, чувствую, что на пределе мои силы. Я всего себя отдал делу, людям, семье, близким и родным. О себе никогда не думал. Считал, что меня хватит не на одну жизнь. И вот стою перед тобой и прошу помощи: помоги мне, дай сил еще лет десять-пятнадцать поработать. Внуков воспитать, дела доделать, науку российскую не дать похоронить. Дел много, а времени нет.
И он еще долго-долго шептал свои сокровенные мысли Божьей Матери. А та смотрела с иконы на него с такой любовью и материнской теплотой, как на своего собственного ребенка.
Потом он подошел к большущей иконе Иисуса Христа и там, у его ног поставил свечку за упокой своих родных: «Отец, мать, братья, сестра, бабушки и дедушки, тети, все, кто меня знал и ушел в мир иной, я стою перед вами и прошу прощения и понимания. Прощения за то, что редко хожу в церковь и поминаю вас, хотя в сердце моем вы всегда и везде, а понимания… Завтра у меня трудный день — шестидесятипятилетие, может быть, последний рубеж перед приходом к вам… Не знаю, слышите ли вы меня, но хочется, чтобы вы тоже были рядом со мной. Мне не страшно. Главное, что нужно сделать человеку, я сделал, и деревья посадил, и сына с дочкой вырастил, и трое внуков появились, и дом у меня имеется. Но, наверное, этого мало для полного счастья, да и бывает ли оно полным. Одинок я, бабушка Таня, одинок, как и в детстве. Нет у меня надежных помощников и последователей по жизни, по науке. Дети — они сами по себе, друзья куда-то подевались. Перезваниваемся или когда кому-либо трудно, обратятся. Сам, наверное, виноват. За работой, за заботами о доме растерял их… Ладно, не буду больше о грустном. Внуки растут, похожи на вас, Мартыновых, и это главное. Спасибо вам за то, что жизнь мне дали, берегли меня, мою семью…»
Поклонившись, Савва Николаевич отошел от иконы и вышел из храма. На улице вовсю сияло осеннее неяркое солнышко на бледно-голубом небе. Последние стаи диких гусей высоко-высоко ровным клином пролетели по небу, и их тоскливые крики наполнили душу Саввы Николаевича тоской и радостью одновременно. Хорошо-то как! Гуси улетели, чтобы вернуться весной. Таковы законы жизни, и слава Богу, что они есть.
Помнится, что тогда он наконец-то успокоился и свой юбилей встретил спокойно и достойно. Теперь, сидя за столом и перебирая в памяти все, что связано с его отношением к религии и вере, поймал себя на мысли, что без веры жить нельзя. Пусть это сказка, красивая мечта о чем-то неизвестном, но она движет человеком, не дает ему опуститься. И тот, кто лишится своей веры, лишится мечты и перестанет быть человеком.
Звонок вывел Савву Николаевича из размышлений.
— Алло! Это я, Валерий. Какие новости?
— Я дозвонился до Пскова, переговорил с заведующим торакальным отделением, своим давнишним знакомым и коллегой. Он обещал немедленно организовать перевозку матушки Серафимы в свою клинику «скорой помощью».
— Это реально?
— Валера, какие могут быть сомнения! Это все равно что если бы я это пообещал.
— Хорошо, Савва! Я, конечно же, тебе верю. Но за последнее время люди так изменились…
— Изменились, изменились, я согласен, но не все в худшую сторону. Ты это хотел сказать?
Валерий какое-то время помолчал, а потом тихо ответил:
— Многие в плохую, кроме тебя…
— Спасибо за комплимент. Ты лучше скажи, когда свидимся, а то все дела или проблемы отвлекают нас.
— А знаешь, Савва, давай приезжай ко мне! У меня отпуск через неделю начнется. Погуляем по Питеру, по Невскому, на Васильевском побродим по нашим любимым местам, в театр сходим, у меня кстати, есть абонемент на несколько спектаклей. Посидим, поговорим… Приезжай, хватит тебе день и ночь пахать, когда-то и отдохнуть нужно. А еще будет лучше, если вместе куда-нибудь на острова в океане махнуть в отпуске… А?
— Счастливый ты человек, Валерка, — вздохнул Савва Николаевич. — Можешь даже на острова поехать, а у меня столько дел. Вот если симпозиум какой или конференция там будет, тогда — да. А так не получается. Спасибо за приглашение. А вот в Питер на пару деньков приеду, да и с тобой давненько не виделись.
— Вот и договорились. Жду тебя, Савва.
— Валера, ты, если что-то там с твоей матушкой Серафимой не так, звони…
— Хорошо, будем надеяться, что все уладится и она выздоровеет.
— Дай-то Бог!
— Это точно. Ну, пока.
— Пока.
После этого разговора на душе Саввы Николаевича стало как-то спокойно. Удовлетворенность, что он смог чем-то помочь своему старому другу, заполнила его душу.
— Вот, кажется, ничего особенного, а как приятно, что я кому-то еще нужен…
В это время на первом этаже дома послышались шаги, щелкнул выключатель, и неяркий свет озарил площадку перед лестницей наверх, в кабинет Саввы Николаевича.
Жена с платком на плечах стояла в центре светового пятна.
— Что случилось, Савва? Кто тебе звонил?
— Валерий из Питера.
— Что так поздно, что-то случилось?
— Нет! Просто нужно было решить один вопрос по пациенту…
— Обязательно ночью?
— Ну ты же знаешь Валерку. Ему все нужно делать тут и сейчас.
— Как он там живет? — успокоившись, спросила жена.
— Нормально, приглашал в гости.
— Ты ложись, Савва. Хватит тебе ночными делами заниматься, четыре часа уже…
— Да, да, я сейчас лягу, ты не беспокойся, все будет хорошо. Ты ложись, а я сейчас вот только сделаю один звонок во Псков и лягу…
На ночной город наплывал предрассветный туман с реки. Дома, улицы, проспекты с деревьями и ночными огнями растворялись в нем, как в прозрачном океане. Лишь дом Саввы Николаевича светился огнем на втором этаже, как маяк в этом туманном море.
Вера, надежда и любовь — вот она, истинная религия человека. Собственно, к этому и призывал Иисус Христос еще две тысячи лет назад, но не все услышали его голос.
Глава 20. Ошибки и ошибки
Работа Саввы Николаевича была сопряжена и с разбором ошибок врачей, его коллег по цеху.
Ошибки совершают все. Другое дело, кто-то их признает, а кто-то упорно обвиняет в них других, но только не себя.
Вот и сегодня Савва Николаевич должен был консультировать молодую женщину. По телефону к нему обратился за помощью один из замов главы департамента здравоохранения города.
— Савва Николаевич, у меня к вам просьба. Ко мне обратилась мать, она работает в областной Думе, говорит, что ее дочку срочно кладут на операцию. Вся в слезах… Не верит поставленному диагнозу. Просит помощи. Посмотри, пожалуйста.
— Хорошо, посмотрю.
Савва Николаевич не имел привычки спорить с начальством по пустякам, тем более если нужна его помощь. Поэтому сразу ответил согласием:
— Сколько лет девушке?
— Двадцать один… Фамилия Мурина, Дарья Николаевна.
— А… так ее мама — та самая Мурина, что в телевизоре каждый день маячит.
— Вы чего, Савва Николаевич? — с усмешкой поправил его начальник. — Она работает… Работа у нее такая, заботится о людях. Вот она и разъясняет всем их права и обязанности. Понятно.
— Понятно… Извините, действительно не так выразился, сознаю… А что у дочки предполагают? — спросил, переходя на деловой тон, Савва Николаевич.
— Опухоль в легком…
— Да, дело серьезное. Что ж, пусть приходят ко мне сегодня же.
— Когда?
— Давайте посмотрю по календарю, что у меня на сегодня… Вот, кстати, после двух часов просвет, до половины третьего. Пусть подходит.
— Договорились, спасибо, Савва Николаевич, выручил.
— Не за что, нужно сперва разобраться, а потом благодарить.
В два часа Савва Николаевич принял молодую, худенькую девушку, больше напоминавшую подростка, чем двадцатиоднолетнюю студентку. Зато ее мама — полная противоположность; пышногрудная дама в облегающем фигуру белом костюме, с ухоженным лицом и искусно сделанной прической. И имя у дамы было также весьма пышное — Гертруда Иосифовна.
— Проходите, Дарья, — Савва Николаевич открыл дверь своего кабинета и пропустил женщину впереди себя.
Мама девушки решительно шагнула первой:
— Я с ней.
— Хорошо, — не возразил Савва Николаевич.
Он привык, что властные мамы во всем подавляют инициативу детей, оставляя им роль инфантильных сюжетов. Жаль! Горе таким детям, они мучаются всю оставшуюся жизнь, не понимая, почему так несчастны.
— Конечно, конечно, проходите и Вы, — вежливо улыбнулся Савва Николаевич.
Дама лишь вскинула слегка брови.
«Да… доктор какой-то странноватый, — подумала она, проходя в скромно обставленный кабинет профессора. — Если он знаменитость, то почему так бедно». Гертруда Иосифовна уселась в кресло около стола.
Савва Николаевич подошел к раковине и стал мыть руки.
— Даша, я попрошу вас раздеться. Мне нужно вас осмотреть, послушать.
