Фарман Керимзаде - Снежный перевал
Вели наконец нашел возможным спросить то, что уже давно • вертелось у него на языке.
— Вы приехали бёз оружия?
— Вели, мы приехали как друзья, не как враги.
Тот, извинившись, прошел в соседнюю комнату и тотчас вернулся назад. В его руке была винтовка. Он протянул ее Абасгулубеку:
— Моя — пятизарядная. Возьмите, понадобится. Сейчас зима, дорога лежит через горы, леса; вокруг шныряет много всякого
зверья.
Никогда Абасгулубек не чувствовал себя таким беспомощным. Он положил руку на плечо Вели, стараясь скрыть горечь.
Старик, который за едой спорил с Абасгулубеком, и тут не преминул поддеть его:
— Ну и время! Кто бы мог представить Абасгулубека без оружия? И у него выбили из рук винтовку.
— Вы все скоро будете ходить без оружия, — эти слова произнес молчавший все время Талыбов. — Какая польза вам от него? Па что оно вам? Если ты крестьянин, то держи в руках серп, а если рабочий — молот.
— Как же, сынок, надейся! Скорее верблюд пройдет через игольное ушко, чем мы сложим оружие.
Абасгулубек погладил ствол принесенной Вели винтовки. Словно этим движением он хотел выразить Вели свою признательность и симпатию. Казалось, он гладил не винтовку, а голову парня. Но через мгновенье он взял Себя в руки и, осторожно отодвинув от себя оружие, повернулся и вышел из комнаты. На веранде Расул уже держал в руках его шинель. Он оделся, застегнувшись на все пуговицы, и, спустившись вниз, вскочил на коня. В тот же миг он принял удобную позу, приосанился, взял в руки поводья — и снова превратился в знакомого всем храброго и непоколебимого Абасгулубека. Конь под ним пританцовывал, казалось — спешил унести своего седока подальше из этих опасных мест.
— До свиданья, Вели. Мы едем в Келаны.
— Счастливого пути.
Они проехали по заснеженной улице меж глинобитных домов и выехали за село. Гнедой Абасгулубека.шел впереди.
Кербалай Исмаил и Гамло поехали в село Келаны не по окольной, удобной дороге, а напрямик, через дремучий лес Хосрова, и, перевалив гору, когда неяркое солнце уже в последний раз показалось над горой и спряталось наконец в облаках, достигли села. В пути они договорились, приехав в село, допросить арестованных и решить их судьбу.
До сих пор Кербалай откладывал это со дня на день. Гамло не понимал, почему Кербалай медлит, и оттого зло выговаривал:
— Для нас назад пути нет. Мы враги нового правительства. И что бы ни случилось, останемся врагами. Заверяю тебя: если мы попадемся им в руки, они сотрут нас в порошок. А почему мы медлим? Сколько можно ждать? Теперь ничего не изменить.
В душе Кербалай соглашался с этими доводами. Главное — не падать духом и делать свое дело.
В центре села, рядом с мельницей, стояло высокое здание, сложенное из речных камней. Во дворе этого дома толпились вооруженные люди. Это были его люди, и Кербалай увидел, что, прежде чем выбежать встречать их, они побросали игральные карты.
— Ну, как держитесь? — спросил он встречающих.
— А что держаться, хозяин, едят, пьют, спят, — ответил за них Гамло. — И дула ружей у них скоро заржавеют.
Зульфугар, невысокий, плотно сбитый парень, прозванный Медвежонком, смело вступив в разговор, спросил:
— Хозяин, извините, но я не понимаю, как это большевики смогли свалить Николая, который правил триста лет?
Вопрос не понравился Кербалаю. Он поднял глаза, внимательно посмотрел на Зульфугара. Под его взглядом Зульфугар словно стал еще ниже. Но все равно надо было отвечать парню.
— Николай своими руками разрушил свой трон. Еще никто не стрелял из пушек по святыне ислама — Кербале, а Николай это сделал! Я видел своими глазами. Но пушки, которые могут разрушить села, города, смогли выбить из священного дома имама лишь три кирпича... Правда, теперь, сколько ни стараются, никак не могут вставить их обратно...
Простоватый Зульфугар не мог скрыть своей радости и воскликнул:
— Дай бог долгой жизни Советам! Хорошо отомстили этому сукину сыну Николаю. Больше никто не осмелится и близко подступиться к Кербале.
— А ну, подойди-ка ближе!
Хотя Зульфугар не понял своей вины, но все же испугался тона Кербалая и невольно отступил назад.
— Ты слышал о том, что крестьянина Худавера из села Азиз прирезали и бросили в колодец?
--- Да.
Кербалай хотел сказать, что это приказал он, но промолчал.
— Стой ровно! — прикрикнул он на Зульфугара.
Зульфугар, подобно турачу выставил вперед грудь.
— Знай, что и тебя я могу изрезать на куски.
— Ваша воля, хозяин, — запинаясь, сказал Зульфугар.
— Николая свалила не новая власть, а всемогущий аллах! Теперь убирайся отсюда, щенок, и приведи ко мне этих большевиков.
Поднимаясь по лестнице на веранду, Кербалай оступился, едва не упал, но вовремя схватился за перила, чертыхнулся, прошел в отведенную ему комнату.
Первым Зульфугар привел полураздетого юношу, дрожавшего от холода. У него были жгучие черные глаза.
Рядом с Медвежонком Бейляр напоминал молодую стройную чинару, поднявшуюся по соседству со старым пнем.
— Подойди ближе, сынок. Еще немного. Вот так. Глаза мои стали слабы...
Зульфугар подтолкнул Бейляра:
— Пошевеливайся, сукин сын!
Тот подошел ближе. Подняв глаза, он взглянул на Кербалая. Угрюмый и ненавидящий взгляд старика потряс его. «Убьет... Знает, все знает. Он не простит, не забудет. Ни за что не простит».
...У нависших над селом скал стоял дом. Говорили, что от него имеется подземный ход в горы. И родник красоты, из сказок, которые рассказывает долгими зимними вечерами старик Шах-пеленг, тоже берет начало там. Именно в нем омыла лицо девушка из этого дома. И стала с тех пор несравненной красавицей.
Эту нехитрую легенду сочинил сам Бейляр. Ведь не было для него во всем селе девушки краше. Но никто не осмелился бы свататься к ней: она была обручена. Страшная судьба выпала на ее долю. Не увидев свадьбы, она уже оделась во все черное. Ее жених Ядулла был убит, обручальное кольцо горестным подарком осталось на ее пальце. Будущий свекор, когда еще был жив сын, посылал ей подарки на новруз-байрам, в дни других праздников. После смерти сына Кербалай вспоминал о ней лишь в траурные дни. И подарки в этих случаях накрывались черным келагаем.
Раньше Бейляр спускался из своего дома прямо в село. Но с тех пор как подрос и у него стали пробиваться усы, он изменил свой маршрут. Он открыл свою тропинку. Она брала начало у их лачуги, перерезала поле, красное весной от цветущих маков, проходила мимо, дома девушки и спускалась к другому концу села,к зданию сельсовета.
Бейляр хотел собрать нескольких аксакалов, пойти к Кербалаю, испросить, согласно обычаю, разрешения посвататься к этой девушке.
Но когда стали создавать колхозы и раскулачивать богачей, Бейляр отказался от прежнего решения. Он с радостью отмерял земли Кербалая и передавал их колхозу. Он больше не думал о Кербалае. Тропинка, проходящая через маковое поле, все больше белела. Ширилась. И он смело шагал по ней. Не будет же он, комсомолец, просить разрешения у классового врага. Это не достойно его имени. Наверное, Кербалай уже прослышал об этом. Хотя чего он боится — ведь даже та девушка ни о чем не подозревает? Откуда же знать о его любви Кербалаю?
— Значит, ты комсомолец, да? Отвечай!
Бейляр молчал.
— Ты что, глухонемой?
Гамло стоял, прислонившись к стене. Бейляр увидел его горящие зеленым пламенем, словно тигриные, глаза. Невидимые руки крепко обхватили его. Удар Гамло разбил ему нос и губы.
— Твоя мать хвалилась, что ее сын, комсомолец Бейляр, ничего не боится. Осмеливается отнимать землю у самого Кербалая. Ну что, где твоя смелость?
Голос Кербалая доносился откуда-то издали. Бейляр слизнул кровь, сжал губы.
Длинная, с черными ногтями, словно медвежья лапа, рука Гамло закрыла глаза Бейляру. Казалось, на лицо положили горячие угли, глаза закрыло черное небо и в этом небе засверкали звезды. А другая рука Гамло ребром ладони, как тупым топором, опустилась на его шею. Бейляр, качнувшись, свалился на землю. Гамло вытащил револьвер, указательный палец привычно лег на курок.
— Стой! — тихо приказал Кербалай Исмаил. Гамло грязно выругался, но, так и не облегчив сердца, направил дуло револьвера на дымоход и нажал на курок.
В подвале, где держали арестованных активистов, было темно, пахло конским потом и мочой. В щели еле пробивался свет.
Арестованные слышали выстрел.
— Убили парня, — сказал кто-то.
Голос, напоминающий девичий, ответил ему:
— Нет, видимо, стреляли не в него. Попади пуля в тело, такого грохота не было бы.
— Какое у него тело? Кожа да кости.
Кто-то другой, с хрипотцой в голосе, сказал:
—Интересно, нашлась ли его мать?
— Говорили, это дело рук Гамло.
— Не может этого быть!
А той порой Кербалай приказал Зульфугару увести парня. «От этой скотины пахнет навозом», — брезгливо добавил он.
