Роже дю Гар - Семья Тибо (Том 1)
"Семья Тибо" останется надолго. Сделав последним словом романа имя Жан-Поля, Мартен дю Гар подчеркивал его открытый конец. Он обращается к каждому новому поколению, пробуждая острое чувство движения истории. Этот большой, казалось бы, замедленно развивающийся роман в действительности передает внутреннюю динамику общества.
Воспринимая "Семью Тибо" как эстафету, переданную нам, не будем искать в ней, как и вообще в больших произведениях, ни поверхностных исторических аналогий, ни школьных примеров.
Каждый поворот истории выдвигает свои задачи и предоставляет нам найти их решение. "Семья Тибо" не пытается подсказывать их. Она лишь говорит о долге, об ответственности народов и отдельного человека перед историей. Но это не сухой, нравоучительный "долг" моралистов. Ответственность, которую имеет в виду Мартен дю Гар, совпадает о потребностью полного выражения нашей собственной личности, потребностью в творчестве, в действии, в том, чтобы пересоздавать мир, согласно нашим планам и моделям.
Каждое поколение, говорит Мартен дю Гар, - лишь звено в бесконечной цепи. И каждое поколение не имеет права уклониться от выполнения своего долга: оно должно передать следующему поколению опыт более зрелым, формы жизни - обогащенными.
Е.Гальперина
СЕМЬЯ ТИБО
Посвящаю "Семью Тибо" братской памяти Пьера Маргаритиса, чья смерть в военном госпитале 30 октября 1918 года уничтожила могучее творение, вызревавшее в его мятежном и чистом сердце.
Р.М.Г.
СЕРАЯ ТЕТРАДЬ Перевод М.Ваксмахера
На углу улицы Вожирар, когда они уже огибали здания школы, г-н Тибо, на протяжении всего пути не сказавший сыну ни слова, внезапно остановился:
- Ну, Антуан, на сей раз, на сей раз я сыт по горло!
Молодой человек ничего не ответил.
Школа оказалась закрытой. Было воскресенье, девять часов вечера. Сторож приотворил окошко.
- Вы не знаете, где мой брат? - крикнул Антуан.
Тот вытаращил глаза.
Господин Тибо топнул ногой.
- Позовите аббата Бино.
Сторож отвел их в приемную, вытащил из кармана витую свечку, зажег люстру.
Прошло несколько минут. Г-н Тибо без сил рухнул на стул; он опять пробормотал сквозь зубы:
- Ну, знаете ли, на сей раз!..
- Прошу извинить, сударь, - сказал аббат Бино, бесшумно входя в комнату. Он был очень мал ростом, и, чтобы положить руку на плечо Антуану, ему пришлось встать на цыпочки.
- Здравствуйте, юный доктор! Так что же случилось?
- Где мой брат?
- Жак?
- Он не вернулся сегодня домой! - воскликнул г-н Тибо, поднимаясь со стула.
- Куда же он ушел? - спросил аббат без особого удивления.
- Да сюда, черт побери! Отбывать наказание!
Аббат заложил руки за пояс.
- Жака никто не наказывал.
- Как?
- Жак сегодня в школу не приходил.
Дело запутывалось. Антуан не спускал со священника глаз. Г-н Тибо передернул плечами и обратил к аббату одутловатое лицо с набрякшими, почти никогда не поднимавшимися веками.
- Жак сказал нам вчера, что его оставили на четыре часа без обеда. Сегодня утром он ушел, как обычно. А потом, часов около одиннадцати, вернулся, но застал только кухарку, мы все были в церкви; сказал, что завтракать не придет, потому что оставлен на восемь часов, а не на четыре.
- Чистейшая фантазия, - заявил аббат.
- Днем мне пришлось выйти из дома, чтобы отнести свою хронику в "Ревю де Дё Монд"1, - продолжал г-н Тибо. - У редактора был прием, я вернулся только к обеду. Жак не появлялся. Половина девятого - его нет. Я забеспокоился, послал за Антуаном, вызвал его из больницы с дежурства. И вот мы здесь.
Аббат задумчиво покусывал губы. Г-н Тибо приподнял веки и метнул острый взгляд на аббата, потом на сына.
- Итак, Антуан?
- Что ж, отец, - сказал молодой человек, - если этот номер он задумал заранее, значит, предположение о несчастном случае отпадает.
Поведение Антуана внушало спокойствие. Г-н Тибо придвинул стул и сел; его живой ум перебирал десятки вариантов, но заплывшее жиром лицо ничего не выражало.
- Итак, - повторил он, - что же нам делать?
Антуан размышлял.
- Сегодня - ничего. Ждать.
Это было очевидно. Но невозможность покончить с неприятной историей тут же, сразу, применив отцовскую власть, а также мысль о конгрессе моральных наук, который открывался послезавтра в Брюсселе и куда он был приглашен возглавлять французскую секцию, вызвали у г-на Тибо приступ ярости, его лоб побагровел. Он вскочил.
- Я подниму на ноги всю жандармерию, - крикнул он. - Или во Франции больше нет полиции? Или у нас разучились разыскивать преступников?
Его сюртук болтался по обеим сторонам живота, складки на подбородке то и дело ущемлялись углами воротничка, и он дергал головой, выбрасывая вперед челюсть, точно конь, натягивающий поводья. "Ах, негодяй, - пронеслось у него в мозгу. - Попасть бы ему под поезд!" И на какой-то миг г-ну Тибо представилось, что все улажено - выступление на конгрессе и даже, быть может, избрание на пост вице-президента... Но почти в ту же секунду он увидел младшего сына лежащим на носилках, а потом в гробу, обрамленном горящими свечами, увидел себя, сраженного горем отца, и всеобщее сочувствие окружающих... Ему стало стыдно.
- Провести целую ночь в такой тревоге! - сказал он вслух. - Тяжело, господин аббат, да, тяжело отцу переживать такие часы.
Он направился к дверям. Аббат выпростал из-за пояса руки.
- С вашего разрешения. - сказал он, потупясь.
Люстра освещала его лоб, наполовину прикрытый черной бахромкой волос, и хитрое лицо, клином сбегавшее к подбородку. На щеках аббата проступили два розовых пятна.
- Мы сомневались, сообщать ли вам об одном случае, сударь, который произошел с вашим сыном совсем недавно и который должно рассматривать как весьма и весьма прискорбный... Но в конце концов мы сочли, что в беседе с вами могут выясниться важные подробности... И если вы будете так любезны, сударь, уделить нам несколько минут...
Пикардийский акцент подчеркивал нерешительность аббата. Г-н Тибо, не отвечая, вернулся к своему стулу и грузно сел; веки его были опущены.
- В последние дни, сударь, - продолжал аббат, - мы уличили вашего сына в проступках особого свойства... в проступках чрезвычайно тяжелых... Мы даже пригрозили ему исключением. О, разумеется, лишь для острастки. Он вам об этом рассказывал?
- Вы же знаете, какой он лицемер! Он, как всегда, промолчал!
- Невзирая на серьезные недостатки нашего дорогого мальчика, не следует считать его испорченным существом, - уточнил аббат. - И мы думаем, что и в последнем случае согрешил он не намеренно, а по слабости своей; здесь следует усматривать дурное влияние опасного товарища, каких, увы, так много в государственных лицеях...
Господин Тибо скользнул по аббату тревожным взглядом.
- Вот факты, сударь. Изложим их в строгом порядке. Дело происходило в минувший четверг... - Он на секунду задумался, потом продолжал почти радостно: - Нет, прошу прощенья, это произошло позавчера, в пятницу, да-да, в пятницу утром, во время уроков. Незадолго до двенадцати мы вошли в класс вошли стремительно, как привыкли делать это всегда... - Он подмигнул Антуану. - Осторожно нажимаем на ручку, так что дверь и не скрипнет, и быстрым движением отворяем ее. Итак, мы входим и сразу же видим нашего друга Жако, ибо мы предусмотрительно посадили его прямо напротив дверей. Мы направляемся к нему, приподнимаем словарь. Попался, голубчик! Мы хватаем подозрительную книжонку. Это роман, перевод с итальянского, имя автора мы забыли, - "Девы скал"2.
- Этого еще не хватало! - воскликнул г-н Тибо.
- Судя по его смущенному виду, мальчик скрывает еще кое-что, глаз у нас на это наметан. Приближается время завтрака. Звонок; мы просим надзирателя отвести учеников в столовую и, оставшись одни, открываем парту Жака. Еще две книжки: "Исповедь" Жан-Жака Руссо и, что гораздо более непристойно, прошу извинить меня, сударь, гнусный роман Золя - "Проступок аббата Муре"...
- Ах, негодяй!
- Только закрыли мы крышку парты, как нам в голову приходит мысль пошарить за стопкой учебников. И там мы обнаруживаем тетрадку в сером клеенчатом переплете, которая на первый взгляд, должны вам признаться, выглядит вполне безобидно. Раскрываем ее, просматриваем первые страницы... Аббат взглянул на своих гостей; его живые глаза смотрели жестко и непреклонно. - Все становится ясным. Мы тут же прячем нашу добычу и в течение большой перемены спокойно обследуем ее. Книги, тщательным образом переплетенные, имеют на задней стороне переплета, внизу, инициал: Ф. Что касается главного вещественного доказательства, серой тетради, она оказалась своего рода сборником писем; два почерка, совершенно различных, - почерк Жака и его подпись: "Ж." - и другой, нам незнакомый, и подпись: "Д." - Он сделал паузу и понизил голос: - Тон и содержание писем, увы, не оставляли сомнений относительно характера этой дружбы. Настолько, сударь, что поначалу мы приняли этот твердый и удлиненный почерк за девичий или, говоря вернее, за женский... Но потом, исследовав текст, мы поняли, что незнакомый почерк принадлежит товарищу Жака, - о нет, хвала господу, не из нашего заведения, а какому-нибудь мальчишке, с которым Жак наверняка познакомился в лицее. Дабы окончательно в этом убедиться, мы в тот же день посетили инспектора лицея, достойного господина Кийяра, - аббат обернулся к Антуану, - он человек безупречный и обладает печальным опытом работы в интернатах. Виновный был опознан мгновенно. Мальчик, который подписывался инициалом "Д", это ученик третьего класса3, товарищ Жака, по фамилии Фонтанен, Даниэль де Фонтанен.
