Роже дю Гар - Семья Тибо (Том 1)
"Лето 1914 года" и сейчас звучит с чрезвычайной остротой, воплощая трагизм судьбы миллионов, которые, не будучи достаточно организованными, не смогли взять руль истории в свои руки. И сейчас, в наши дни, роман Мартен дю Гара еще раз говорит о необходимости единства народов перед лицом реакции и о роли революционных партий, способных возглавить движение многомиллионных масс против империалистических войн.
Уже две первые книги "Лета 1914 года" раскрывают двойственный облик той социалистической эмиграции, с которой сближается Жак в Женеве. Эмигрантская Женева представлена в романе и как прообраз людей будущего нового мира, и одновременно как большая "говорильня". В западных эмигрантах-социалистах Жак ценит их бескорыстие и честность, ставящие их морально бесконечно выше буржуазной среды. Но он ощущает в них и какую-то беспочвенность, бесплодие. И хотя Жак мог бы в те годы встретить в Женеве русских большевиков, Мартен дю Гар не дал ему их встретить. В бесконечных потоках слов женевских социалистов выступают черты бессилия западных социалистических партий, которые потом, в последних главах "Лета", развертываются в широкую картину банкротства II Интернационала перед лицом войны.
В романе мы находим несколько неожиданное для Мартен дю Гара подробное, почти профессиональное продумывание вопросов революционного движения. Опыт русской революции 1905 года, вопрос о диктатуре рабочего класса, о роли субъективного фактора в революции, о методах борьбы против войны, о всеобщей стачке, об истинном и ложном патриотизме - все эти вопросы неоднократно обсуждаются в романе, как и те, которые особенно волновали интеллигентские круги, - о революции и морали, о роли революционного насилия, об индивидууме и партии. Мартен дю Гар, несомненно, имел в виду здесь вопросы французской интеллигенции 30-х годов, с не меньшей остротой звучащие для нее и сейчас. "Лето 1914 года" - не только политический, но и интеллектуальный роман. В нем воссоздана атмосфера неустанно, лихорадочно ищущей мысли. Множество воззрений сталкиваются в романе, споря, опровергая друг друга, уточняясь в этих столкновениях. Социалисты Женевы резко отталкиваются от реформизма, но в них самих немало противоречий, сектантских или анархо-синдикалистских идей. Порой Мартен дю Гар "снимает" односторонность их воззрений, часто устами женевского социалиста Мейнестреля, иногда Жака или же самим ходом событий.
Но все же эта среда непривычна для Мартен дю Гара, и дело не обошлось без некоторой доли экзотики. Таково, например, деление революционеров на "апостолов" и "исполнителей". Весьма спорной кажется фигура Мейнестреля. Думается, что образ этот искусственный, лишенный той внутренней логики, которая обычно свойственна характерам Мартен дю Гара. Мейнестрель изображен как революционер большой политической зрелости и опыта, резко выступающий против реформистов, идейно стоящий выше и пацифистских интеллигентов, и леваков-сектантов. Когда все кругом еще полны иллюзий, Мейнестрель уже уверен, что войну предотвратить нельзя. И все же он считает, что надо бороться против нее, ибо массы в этой борьбе приходят к зрелости. При всем том Мартен дю Гар, может быть, желая подчеркнуть бессилие II Интернационала на Западе, очень неудачно наделяет именно Мейнестреля мужской физической неполноценностью, из-за которой он в самый острый политический момент пытается покончить с собой. Более того, именно Мейнестрелю автор приписывает черты своеобразного политического авантюризма. Секретные документы, добытые социалистами, опубликование которых могло бы, по его мнению, остановить войну, Мейнестрель сжигает. В сущности, он не прочь, чтобы мировая война все же разразилась, ибо она может ускорить нарастание революционной ситуации. Нужно ли напоминать, что в последующие десятилетия подобные идеи снова возникали в мире, уже прошедшем через испытания второй мировой войны и опыт Хиросимы?
Зато с чрезвычайным блеском психологического анализа нарисован в "Лете 1914 года" идейный и жизненный путь Жака Тибо. Жак здесь более сложный, более зрелый, чем в первых книгах. Как и прежде, он чужд компромиссам, но мы видим его в непрерывных идейных поисках, порой в противоречиях бурного роста. Так, он отвергает диктатуру, споря с Митгергом, и признает ее в споре с Антуаном; порой он сомневается в природе человека, но убеждает себя в том, что социализм может в корне изменить человеческую сущность. И это естественные для Жака противоречия. Во французской критике подчеркивалось одиночество Жака, невозможность для него слиться со средой социалистов, его неспособность к настоящей революционной деятельности. Утверждалось даже, что Жак - тип террориста-одиночки. Все это, конечно, не так. Жак был одинок и индивидуалистичен, пока он оставался в духовно чуждой ему среде. Порвав с ней, он стремительно идет к слиянию с новой средой, которую находит среди социалистов Женевы. Умирая, Антуан завидует тому, что у Жака всегда были друзья. В Женеве Жак не только находит Друзей и единомышленников, но и приобретает среди них большой авторитет. Товарищи прислушиваются к его суждениям, ждут его оценки и помощи. Мы чувствуем, что в иных исторических условиях Жак мог бы вырасти в последовательного революционера. Но история не дает ему времени для этого. Жак лихорадочно ищет действия, в котором могла бы проявиться его страстная ненависть к войне. Он вовсе не стремится быть одиночкой, напротив, именно в эти дни он становится членом социалистической партии и разъезжает по городам Европы с важными и опасными заданиями. Но после начала войны, после предательства верхов II Интернационала, он не видит больше путей организованной борьбы. Конечно, здесь сказывается недостаточность его революционного опыта, но автор упорно подчеркивает, что Жак вынужден остаться одиночкой, а не стремится к этому. Не случайно левые силы социализма, впоследствии объединившиеся в Циммервальде и Кинтале, представлены в романе очень бегло. С восхищением, но мельком упоминается о русских большевиках, об июльских стачках в России, неоднократно говорится о роли Карла Либкнехта. И тем не менее в июле 1914 года в Париже вокруг Жака лишь отдельные, разрозненные люди, близкие ему по духу.
До конца преданный идеалу будущего братства народов, не признающий насилия, Жак отчасти близок к тем образам "свободной совести", которые неоднократно создавали французские писатели ("Клерамбо" Ромена Роллана и др.), но он отличается от них тем, что его одиночество в борьбе против войны связано с кризисом II Интернационала. Его страстная речь на митинге - это его последняя попытка обращения к массам. Напрасная попытка! И тогда он жадно ищет действия, в котором его натура бунтаря нашла бы свое высшее проявление. Попытаться остановить уже начавшуюся войну героическим индивидуальным действием! Поднявшись на аэроплане над линией фронта, сбросить тысячи пламенных листовок и сразу, молниеносно озарив сознание миллионов, вызвать братание солдат и кончить войну! Братание солдат осуществилось, но через четыре года окопов и боев, изменивших сознание людей. Ярче всего это было отражено в книгах А.Барбюса "Огонь" и "Письма с фронта".
Мартен дю Гару ничего не стоило превратить последние эпизоды "Лета 1914 года" в апофеоз пацифистского, индивидуалистического бунта. Но он не сделал этого. Он заставил Жака упасть с неба, прежде чем тот успел сбросить листовки. Французский жандарм пристреливает умирающего Жака как шпиона. Гибель Жака - героический подвиг. Но его гибель бессмысленна, и Мартен дю Гар подчеркивает ею исчерпанность индивидуалистических форм борьбы. Это крушение целой системы французской мысли. Бессмысленно сгоревший, "упавший с неба" Жак - почти символ. Он остается примером цельности характера и моральной высоты. Но гибель его подчеркивает историческую ограниченность и относительность такого характера. Его пламенная, но не гибкая целеустремленность в дальнейшем уже недостаточна. Она должна уступить место иному сознанию, более зрелому, более народному и революционному. И писатель, поднимая образ Жака, как образ душевной высоты, достигнутой в непримиримом бунте, зовет тех, к кому обращен роман, продолжить борьбу Жака, но не повторять его жизнь. Продолжить путь Жака теперь уже можно и нужно иными путями. Сыну Жака Жан-Полю в 1939 году было бы двадцать четыре года. Возможно, он стал бы бойцом антифашистского Сопротивления. Но в справедливой войне против гитлеризма лозунгом его и его сверстников будет уже не "мир", а вооруженная борьба. А внуки Жака в 60-х или в 70х годах должны были бы бороться против империалистических войн опять под новыми лозунгами.
В "Эпилоге" завершается путь и Антуана Тибо. Отравленный ипритом, зная, что он обречен, Антуан подводит итоги той переоценке ценностей, которую вызвали в нем четыре года фронта. Ибо они провели грань между теми, кто воевал, и теми, кто посылал умирать. Антуан становится теперь на сторону Жака. Он понимает, что бунтарь Жак больше, чем он, сумел остаться самим собой. Философия эгоизма распадается, когда Антуан пытается осознать смысл мировой катастрофы и потрясений, еще предстоящих миру. Блестящий медик робко начинает задумываться над социальными проблемами, которые он, специалист, раньше так презирал. Сцены медленной агонии Антуана принадлежат к самым большим психологическим достижениям Мартен дю Гара. Отчаяние Антуана - не от сознания своего ничтожества перед небытием, но от страстной любви к жизни, от ужаса перед тем, что он уйдет, не успев осуществить себя целиком. Он пытается мысленно выйти за пределы своего "я". Умирая, он полон мыслей о конце войны, о будущем Европы. Теперь он остается прежде всего ученым. Иначе, чем Жак, Антуан тоже превращает свою гибель в подвиг, создав из наблюдений над распадом собственного тела научное открытие. Самую свою смерть он превращает в творчество.
